Раб человеческий. Роман - Зарина Карлович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И был полон, как стакан сметаны. Сыт, предоставлен себе, освобожден, и забыл, что это опасно.
В перерывах между интенсивной семейной жизнью она, конечно, искала работу. Какого – то энергетика или управляющего. После очередной массовой рассылки резюме и тишины, следовавшей за этим криком в пустоту, ходила мрачная. И я, хронически слепой и глухой от напряженного ожидания звонка Эли, думал, что это причина.
Но однажды услышал, как она разговаривает с Петром. Узнал, но продолжал играть по правилам, приходил вечером после работы, как настоящий муж.
Как поговорили? – нанизывал колечки баклажана на вилку.
Нормально. Объект заканчивают.
«Нормально…»
Понимающе кивал. Додумывал остальное сам. Он, конечно, умоляет вернуться. Она пока ломается. Пока. Я стал ждать – когда. И все же надеялся на чудо. На то, что прирастет к чужому ребенку. И ко мне.
Так мы и верно зажили втроем: я, Магда и Петр.
И однажды все случилось.
Глупая белела на столе бумага из моих – взяла первую попавшуюся, акварельную. И спотыкающийся, неровный карандаш заполошно метал бисер:
…Дорогой Степа, я люблю нашего Максимку. Но, Степ, я хочу своего (вычеркнуто) моего. Мне 35 лет, сколько мне осталось?!! а ты все равно меня не любишь. Если увижу Эльзу, передам, что ты ее ждешь. И, Степа, если что звони, насчет Макса что узнать или просто – я на связи. Просто не смогла так (крупно) больше. Надеюсь на твое понимание. Магда.
«Уважаемый абонент, в связи с техническими работами, ресурс будет временно недоступен. Период блокировки связи неизвестен. Надеемся на ваше понимание» – вот на что похоже твое письмо, дорогая Магда.
И слезы из глаза, как по заказу
и листок на столе, испещрен тесный.
Твоей ложью обезвожено сердце.
Впервые после садика мы не пошли сразу домой – сегодня Макса не ждала любимая курица в карамели.
Зашел, встал посреди вагона. Пацан лет пятнадцати. Негромко начал:
– Люди добрые, помогите, кто чем может. Ради Христа и Господь… Хлебушка, булочки, кто чем может. Мать у меня сгорела, выпивала, закурила и заснула. Дом сгорел, нам с братиком десяти лет негде жить. Помогите на прокорм брата. Кто чем может, ради Христа и Господь…
В запасе у меня было несколько телефонов служб. Я их записал, как приехал на случай, если совсем будет худо.
Когда малец пошел по вагону, остановил, усадил напротив.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
Вот почему его под опеку не берут.
Женщина на соседнем сидении охала и причитала:
– Такие маленькие, а одни остались.
И смотрит на меня и на мальчика.
– Мне бы брата пристроить. Сам я как-нибудь заработаю.
Тон его и помыслы вызывали уважение.
Ещё не потасканный и уже вонючий. Физиономия ещё не разбухшая от этила и уже усталая. Глаза не погасшие, с готовностью выкарабкиваться. Используя таких случайных пассажиров тоже.
Я откопал в контактах номер.
– Позвонить, или сам позвонишь?
– Сам. Найду откуда.
Он был убедителен.
– Там специально для таких. С документами помогают. Точно позвонишь?
– Точно, – запихал он в карман клочок листа из блокнота с телефоном.
Честно говоря, самому мне звонить не хотелось. С парнем этой службы мы как-то разговорились до того особенно, что тот пытался сосватать мне свою с сомнительным родом занятий сестру. Она звонила мне с его подачи, речь её была полуграмотной.
Мы с женщиной сунули ему – я – конфеты для Макса, она – сахарные булочки, от аромата которых у меня потекли слюнки.
Он ушёл, сказал спасибо. Ещё полудомашний, ещё пахнет от него куриным супом из семейной кастрюли, школой. Мы чувствовали себя хорошими людьми – вроде как помогли мальчику.
Названивать ей я начал после рождества. Настырно влезал в ее сон в семь утра и потом звонил каждые полчаса. Отключая все на свете понятия о здравом уме, такте, личном времени и прочей ерунде, названивал под конец беспрестанно. Звонил на домашний, мобильный и рабочий. Ничего. Однажды, примерно на пятый день, трубку домашнего взяла ее мать.
Эту женщину я видел только раз в жизни. Неожиданно ухоженная, белолицая, почти без морщин, и одновременно не похожая на Элю. Единственным ярким ощущением от нее остался резкий запах порошка от одежды.
Ты не дергай ее, Степ, она еще паспорт не получила, пока документы сдаст, сам знаешь, сколько это времени берет, – начала она.
Мне показалось, я не расслышал.
Паспорт? У нее что, нет паспорта?!
Ну да, а ты что, не знал? Она еще осенью в ларек заложила, а те потеряли. Вот теперь бегает, делает. Так что ты тоже там не дергайся, как сделает, так приедет.
Вот оно что. У нее не было паспорта и тогда, когда она умоляла меня бросить Магду и поехать с ней. И той ночью безумных клятв, когда наутро мы должны были уже купить билет. И когда она бросила мне шепотом: «Какой ты жестокий», у нее не было паспорта.
Понимала ли она, на что она обрекает меня и, главное, Макса, лишив поддержки Магды? Понимала ли, какую предательскую подножку делает мне?
«Возьми, возьми все! Я продам квартиру, продам дом, все продам. Только не бросай меня, я сдохну»… – поправляла левой пятерней затасканную от частых прикосновений челку.
Глава 13. Расписные стены
В последние недели ни среды, ни четверги, ни пятницы не удавались. Тоска наваливалась по вечерам. Заказчики звонили в три часа ночи.
Сначала думал, что звонок – это сон. Обычно в такое время раньше, на родине, звонил кто-то из пьяных знакомых. Настаивал на немедленной встрече. Я клал трубку и засыпал с тающим сочувствием чьему-то завтрашнему похмелью.
А теперь кто из пьяных решил немедленно выписать меня к себе?
Алло.
Степан?
Я.
Это Алексей Петрович. Я хотел бы отменить договор. Завтра вы сможете к девяти?
Ээээ…
Тогда после обеда жду вас.
Хорошо… А что случилось?
Это не телефонный разговор, – сухо, – все, завтра я вас жду.
Ни тебе «простите за поздний (ранний) звонок», ни «я вас не разбудил?». Что вы, какое беспокойство, какой сон? Мы только затем и работаем, чтобы нас поднимали под утро такие копеечные заказчики, как вы, Алексей Петрович.
Проснулся Макс:
Пап, кто это?
Спи, маленький, спи.
Пришлось выйти на балкон и выкурить полсигареты.
Это заказ от издательства сборника графоманов. Они платят – их публикуют. А я всего лишь иллюстрирую их витиеватую безобразность.
Часть денег от заплаченного аванса по дороге домой мы уже потратили на еду. Хорошо, что не сильно размахнулся – так, сахар, молоко, масло… И это человек, у которого трогательные, хрупкие, тонкие стихи и совершенно потрясающие недетские сказки? Я уже представлял игрушечные косенькие домики, тропки без конца и края, милых голубушек у колодца… Такими я задумал свои иллюстрации к его красивым лубочным историям.
Я лег. Меня затрясло. Забытое ощущение ужаса наползало, забирало под одеялом. Как всегда, испугался, что разобьет инсульт.
Представилось, будто умираю. Или становлюсь лежачим. Макса отдадут Инге Петровне. Она с ним не справится, и Макс пойдет по родственникам. Будет жить у чужих людей, очерствеет от одиночества и равнодушия и станет таким, как я – холодным, все время что-то ищущим.
Бред. Я стал молиться и заснул.
Деньги уходили бесшумно и без спросу, подобно вору – форточнику. Магдиного таланта управлять бюджетом у меня не было. Попытка распределять деньги по дням закончилась провалом. Сумма, выделенная на день, по факту возрастала вдвое, а то и втрое. С прогулок возвращались с целым ворохом одноразовой ерунды вроде каких-то бумажных колпаков, каучуковых человеков – пауков, сладких распотрошенных медведей, слишком сложных или слишком простых пазлов, которые потом валялись по всей квартире.
Единственным спасением я видел круглосутку для Макса. Тогда я мог бы работать ночами. Круглосутка была при садике.
Я был уверен, что нам пойдут навстречу, если анализы не подведут.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Персонаж комедийного сериала «Наша Раша»
2
Герой повести Франца Кафки «Превращение»
3
Кинофильм Эльдара Рязанова
4
Наружная реклама
5
– Тональный крем для лица
6
– Тональный крем для лица
