Великий Рузвельт - Виктор Мальков

Потопление 7 мая 1915 г. германской подлодкой идущей под британским флагом «Лузитании» – пассажирского судна более чем с тысячью пассажиров на борту и гибель среди них 150 американцев всколыхнуло германофобию в США и раскололо правительство Вильсона на две примерно равные части. Одна часть внимала доводам известных всему миру пацифистов У. Брайана и Дж. Дэниэлса (верящих, что если США сохранят свой нейтралитет, то воюющие стороны скорее придут к миру, и все станет на свои места) и их оппонентами, полагавшими, что Америка упускает свой шанс, отдавая на заклание германскому воинству жаждущие мира и спокойствия страны Антанты. Франклин был на стороне этой части кабинета, отстаивая идею большого флота и решительного вмешательства в европейский конфликт. И он, и Элеонора полагали, что только объединенные усилия Франции, Англии и России принудят Германию к миру {17}.

Разногласия с Дэниэлсом и Брайаном, важными фигурами в кабинете, тем не менее не могли серьезно угрожать карьере молодого политика. Однако было и более значительное препятствие, которое могло сыграть роль непреодолимого рифа, грозящего отбросить его на обочину партийной номенклатуры, на периферию политики. Этим препятствием был президент Вудро Вильсон, которому был несимпатичен весь клан Рузвельтов.

Разрыв казался неминуемым. Рузвельты, обе фракции «династии», были настроены антигермански и не разделяли позицию президента Вильсона и его окружения, сделавших ставку на нейтралитет, отстраненность от европейских дел, хотя война сразу же переросла рамки локального конфликта. Биограф Рузвельта Джеффри Уорд пишет: «Франклин вел трудную двойную игру, пытаясь сохранить к себе расположение президента, которому он служил, и одновременно не утратить близость с кумиром (т. е. с Теодором Рузвельтом. – В.М.), к которому он относился с обожанием с детства» {18}.

Теодор Рузвельт в припадке ярости обвинял Вильсона в трусости и безволии. Франклин и Элеонора трактовали уклончивость президента в значительно более мягкой форме, но воспитанные в духе почитания европейской культуры, они испытывали растущее удивление медлительной реакцией президента пополам с возмущением по поводу вероломства и жестокости германской военщины, безнаказанно обрушившей смерть и разрушения на европейские города. Франклин считал, что победа Германии будет непосредственно угрожать безопасности США. «Что ты думаешь о У. Дж. Б. (об У. Брайане. – В.М.)? – писал Франклин Элеоноре о ситуации в кабинете. – Не хочется писать слишком много, скажу только, что испытываю отвращение к этой фигуре».

Жуткие подробности хозяйничанья немецких подлодок в Атлантике, активизация агентуры кайзера в Мексике резко снизили популярность проповедей сторонников пацифизма «без берегов». Уильям Брайан 8 июня 1915 г. ушел в отставку с поста государственного секретаря, вызвав у Франклина вздох облегчения и ликование патриота, полагавшего, что только силовые действия принудят Германию прекратить подводную войну. На месте Брайана в «туманном днище» (здание государственного департамента) оказался Роберт Лансинг, поборник «вооруженной дипломатии», внешней политики, подкрепленной силой. Президент Вильсон поменял тактику, хотя и продолжал ориентироваться на изоляционизм больших масс избирателей. Впереди предстояла борьба за второй срок, и он не хотел давать повода для критики. Однако объявленная им кампания «готовности» в виде шумных парадов и пропагандистских акций исподволь подводила американцев к осознанию того, что в нужный момент следует оказаться «в нужном месте», т. е. в Европе, на Западном фронте. Франклин Рузвельт стал одним из активных знаменосцев этой кампании. Главной его заботой была программа вооружений – веление времени. Умело уклоняясь от споров с начальством, живущим понятиями XIX века, он изумил членов комиссии палаты представителей по делам военно-морского флота своими обширными познаниями и осведомленностью о состоянии вооруженных сил. Он обрушил на конгрессменов поток цифр и фактов, которые нельзя было опровергнуть и ожидать услышать от молодого новопришельца в военно-морское ведомство.

Кризис, вызванный атаками германских подводных лодок на пассажирские суда, снял нарекания в горячности, посыпавшиеся на Франклина Рузвельта в связи с дебатами в руководстве Демократической партии по вопросу о войне и миротворческих усилиях Вильсона. Франклин и Элеонора уже открыто могли симпатизировать требованию Теодора Рузвельта принять жесткую линию по отношению к Германии, хотя у них сохранялось много оговорок в части политики, которую проводил «лихой рейнджер». Тот на съезде Республиканской партии в 1916 г. заявил о своем примирении с «Великой старой партией» и безоговорочно поддержал ее кандидатов на выборах этого года. Между тем платформа «честного нейтралитета», с которой республиканцы шли на выборы президента в 1916 г., никак не согласовывалась с его, Тедди Рузвельта, интервенционизмом. Элеонора и ее супруг были поражены этой метаморфозой и в еще большей степени встревожены предвыборными успехами республиканцев и их кандидата Чарльза Эванса Хьюза. Его победа (она казалась неотвратимой) {19} означала бы личную катастрофу для Франклина Рузвельта. Последний зарекомендовал себя сторонником социальных реформ и воинственным германофобом, т. е. человеком, выступающим за вмешательство в европейский конфликт на стороне Антанты, за мобилизационные мероприятия и пополнение арсеналов армии и флота новейшим вооружением. Назвать эту позицию популярной было никак нельзя. Особенно в округах с преобладанием немецкой и ирландской диаспор.

Сам Вильсон пришел к убеждению, что он не сможет победить. Покидая в день голосования нью-йоркскую штаб-квартиру демократов в отеле «Билтмор», Рузвельт обсуждал со своим близким другом Франклином Лейном, министром внутренних дел, условия учреждения новой юридической фирмы на Уолл-стрите с участием Фрэнка Полка, генерального консула госдепартамента и авторитета в области юриспруденции, с которым оба они были знакомы по учебе в Гротоне и Гарварде. Однако уже на следующий день, сидя у себя в кабинете военно-морского министерства, Рузвельт сделал короткую запись в рабочем дневнике: «Самый важный день в моей жизни. После вчерашнего вечера Вильсон мог одержать победу. Еще более обнадеживающе она выглядит сегодня в полдень». Вместе с Элеонорой Франклин позволил отвести душу, когда стало окончательно известно о победе Вильсона. Не скрывая торжества и злой иронии, он в беседе с репортером высмеял напрасные надежды «своего знаменитого кузена» {20} вынудить Вильсона уйти со сцены и вернуть себе кредит доверия большинства американцев. Политические мотивы и карьерные интересы взяли верх над родственными чувствами.