Нет прощения! - Ольга Славнейшева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Говори, — согласился Лаки.
— Не здесь.
— Куда пойдем?
— Тут недалеко… — уклончиво ответил Кул.
И мы пошли.
Мы миновали залитый солнцем двор. По асфальту змеились ручьи. Какой-то мальчик пускал кораблик из коры, и я остро позавидовал ему — он жил в мире своих иллюзий, и этот мир охраняла его мама, сидевшая рядом на скамейке. Мы дошли до парка, свернули за ограду, и тут меня схватили за руки и несколько раз ударили по почкам. Я задохнулся, замер с выпученными глазами и перекошенным ртом.
Они оставили меня падать и набросились на Лаки.
Сознание пульсировало вспышками. Вспышка — и Лаки в центре толпы просто прячет руки в карманы… Вспышка — и Лаки уже лежит на земле, раскинув руки, а эти парни прыгают на нем…
Вспышка — и какие-то люди бегут к нам, а вокруг уже никого. Что-то текло по моему лицу. Это была кровь. А я даже не почувствовал удара… Я стоял на коленях, вглядываясь в лицо Лаки Страйка, и пытался понять, жив он или нет. Стоило проверить пульс, но я не знал, смогу ли я пошевелиться. Потом я, наверное, потерял сознание.
Когда я открыл глаза, передо мной сидели копы в белых халатах. Я не понимал, что со мной произошло. Увидев копов, я даже не испугался — в тот момент я начисто забыл про «Экотерру».
— Он сможет говорить? — спросил один из них у медсестры. Она наклонилась над консолью аппарата жизнеобеспечения, проверила какие-то параметры.
— Он ничего не помнит.
Копы переглянулись.
— Тогда мы настаиваем на применении спецпрепарата, прошедшего тесты Комитета здравоохранения. Вам придется расписаться вот здесь. — И медсестре протянули ручку.
— Это может быть опасно для больного, — сказала она. — Здесь должен решать врач, а не я.
— Это — стандартная процедура, — сказали копы. — Абсолютно безвредный стимулятор поддержит его, пока мальчик будет отвечать на вопросы.
— Ну, я не знаю… — сказала медсестра.
— Мы выпишем для вас соответствующую бумагу, — сказал кто-то из копов. — Но применение спецпрепарата необходимо для установления правды. Вы понимаете меня?
Я закрыл глаза.
— Введите ему камфару, — услышал я сквозь вату в ушах. — И подпишите вот здесь…
Мне было все равно. Потом я, кажется, заснул.
Я видел много разных снов. В одних я просто возвращался домой и смотрел по визору разные фильмы. В других видениях я сочинял стихи, навроде:
«Среди снеговСкрывается рекаПод покрывалом смерти…»
А один раз я видел Мэйджи и даже держал ее за руку, а она, глядя на меня с бесконечной эмпатией, гладила мою голову и повторяла ласковые слова.
Лаки я не видел во сне ни разу. Защитные механизмы психики не пускали этого демона в мир моих видений.
О том, что копы применили ко мне «Нейролептическое подавление личности категории А», чего не имели права делать вообще, я узнал уже потом. А тогда опустошительная депрессия едва не уничтожила мой внутренний мир. Именно тогда ко мне впервые и пришел Добрый Герой.
Он был мультяшкой. Он сотни раз спасал свою планету и теперь насмешливо глядел, как я заставляю себя умирать. Он не бил меня, как Лаки, а просто смеялся надо мной. И мне приходилось жить, хотя бы для того, чтобы ненавидеть его. Когда-то мы были с ним друзьями, и он явился, чтобы напомнить об этом.
Потом все закончилось. Однажды я открыл глаза и понял, что свободен. Я сел на кровати. К моим венам приросли пластиковые трубки, я был одним целым с аппаратом жизнеобеспечения. Отчего-то мне стало страшно. Я начал все это срывать с себя, но тут прибежали врачи, обступили меня, заставили лечь обратно.
— Что случилось? — спросил я у них.
— Все хорошо, Ричи. — Один из врачей остался, прочие ушли. — Тебя ударили по голове, ты был в коме около недели.
— Недели? — повторил я. — О нет… А как же зачеты?
— Все в порядке, — он поглядел на меня, как смотрят на недоразвитых.
— Насчет зачетов не беспокойся. Главное, что ты будешь жить.
А вечером дверь в палату распахнулась от сильного пинка и я увидел Лаки Страйка в инвалидной коляске.
— Как дела, Токада? — бодро крикнул он, подъезжая к моей кровати.
— Лаки?! — прохрипел я.
— Я слышал, тебя едва не убили этими нейролептиками?
— Нейролептиками? — это слово далось мне с трудом. Я едва не заплакал. Лаки поглядел на меня, как недавно глядел мой доктор.
— Ты лучше подумай, как будешь сейчас отжиматься.
— Что? — не понял я.
Он засмеялся, но не обидно, не так, как смеялся Добрый Герой.
— Токада! Я чертовски рад тебя видеть! Ты такой же идиот, как и раньше!
Медсестра, пришедшая сделать мне вечерний укол, закричала, чтобы он убирался, но Лаки крутился вокруг нее на своей коляске, и ей пришлось выкатить его за дверь.
Однажды, когда нам разрешили выходить в парк, я пожаловался Лаки на постоянные головные боли.
— Знаешь, мне кажется, что я схожу с ума.
Он долго молчал. Я довез его кресло до скамейки. Я все еще быстро уставал, но Лаки, которому везде мерещились электронные датчики слежения, так свирепо на меня посмотрел, что я повез его дальше. На веселой лужайке, поросшей модифицированным травяным ковром, силы оставили меня окончательно, и я повалился на спину. Небо было ультрасинего цвета, как летом. Стояла жара.
Быстрая весна закончилась, в Стад-Pee свирепствовало солнце.
— Как ты думаешь, они все знают про птичника? — задал я вопрос, мучивший меня уже пять дней, с тех пор, как я все вспомнил.
— Забудь об этом, — небрежно махнул рукой Лаки. — Нас бы уже не было здесь. Ты ничего им не сказал, так как в основном тебя спрашивали про Кула.
— А тебя? Тебя допрашивали? — я остро чувствовал несправедливость. Я даже начал злиться заранее. Если ко мне применяли нейролептики, как утверждал Лаки, то у него, скорее всего, не спрашивали ни о чем. В этом просто не было необходимости. Я должен был рассказать им ВСЕ.
— Ты спрашиваешь вообще или конкретно в этот раз? — поинтересовался он. — Нет. В этот раз допрашивали только тебя, бедолагу. Я рад, что так вышло. Теперь ты можешь жалеть и накручивать себя сколько угодно, вспоминая тех кретинов, которых мы с тобой завалили — никто даже не обратит на это внимание. Если ты будешь правильно себя вести, тебя вообще спишут со счетов, как психически неполноценную особь. Знаешь, Программа имеет процент выбраковки, и ты попадаешь в него. В этом нет ничего страшного.
— Ты специально не стал драться? — спросил я у него. Я все никак не мог понять, отчего это Лаки, умеющий ТАК драться, не разобрался тогда с этим сбродом.
— А ты сам почему не дрался? — он язвительно улыбнулся. — Тоже специально? В общем, так.
Времени у нас почти не осталось…
Оглядевшись, он неожиданно встал и помог мне подняться с земли.
— Ты ходишь?! — возмутился я. — Так какого черта…
— Стоп! — сказал Лаки. — Слушай меня. Через неделю я заеду за тобой. К этому времени ты должен быть в форме. Я не знаю, как ты это сделаешь. Меня это не волнует. Я знаю одно: эта больница — наше лучшее алиби.
— Ты бредишь! — вырвалось у меня.
— Нет. Я все придумал. Я расскажу тебе, но позже.
— Мне придется убивать?
— Думаю, да…
— Но ты же не сможешь драться! — вырвалось у меня.
— Его глаза потемнели.
— Ты так думаешь?
Я промолчал.
— Прикидывайся слабым изо всех сил, — продолжал Лаки. — И не жри никаких таблеток. Понял?
Мы должны все сделать, пока нас не перевели на общую терапию!
Лаки появился примерно через неделю. В этой больнице я потерял счет времени. Целыми днями я качал пресс, выжимал гантели, которые притащила мне Ритка, приседал и старался ни о чем не думать, так что дни были похожи один на другой. А еще ко мне повадилась Ритка, и я бы не сказал, что ее посещения были мне противны. Она не приставала ко мне больше, и это я объяснял своим внешним видом — меня побрили налысо. Зато мы много болтали, и я выяснил для себя, что она вовсе не такая глупая, как мне казалось.
— Меня скоро переводят на общую терапию! — радостно сообщил Лаки, вваливаясь в комнату на своей каталке. — Еще неделя — и я буду дома!
Вот и все.
Улыбка сползла с моего лица.
— Как ты себя чувствуешь? — продолжал Лаки валять дурака перед несуществующими видеокамерами. — На улице лето…
— Тепло? — слабым голосом спросил я.
— Тепло. И светло. Идем.
Я нехотя встал и повез его во двор.
На этот раз Лаки не успокоился до тех пор, пока я не завез его черт знает в какую даль, а больничный сад был немаленьким. Мы остановились у распиленного на кольца тополиного ствола.
— Ну-ка, отожмись! — приказал Лаки. Я послушно упал на кулаки и отжался шестьдесят четыре раза.
— Ладно, сойдет, — поморщился он, но я понял, что он доволен моими успехами.