По следу Каина - Вячеслав Белоусов

– Сына? Это как?

– Тебе что же лекцию почитать? Бог един в трёх лицах: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух. Он у них в трёх лицах или Ипостасях, равнославных, равновеликих, не сливающихся между собой, но и не раздельных в едином Существе.

– Эко вас просветила-то бабка Ивелина! – вскинулся я на Федонина, впервые его таким увидел, действительно в лице его были перемены.

– Нехристь небось?

– Чего?

– Некрещёный?

– Мать Татьяна рассказывала, что тайком от отца в церковь всех нас семерых носила…

– А-а-а-а… – зацокал языком старый лис. – Вот она, русская душа! Всё тайком!

– Душа – понятие запредельное. Вы-то сами как?

– Что?

– Веруете?

– Чтобы верить или не верить, надо знать. А тайна Бога и его троичности недоступна человеческому разуму. Но она, думается мне, всё время предлагается нам к понятию. Только суетимся мы, спешим все, не остановимся, поэтому и не замечаем.

– Это как же?

– Как? – старый лис всерьёз задумался. – Трудно всё объяснить… Ну, предположим… свет, тепло… Они считают, что это Его присутствие.

– Физика и астрономия, – чуть не прыснул я от смеха в кулак, но вовремя одумался, слишком серьёзен был Федонин. – Солнца это продукты и явления. Вам бабка Ивелина, Павел Никифорович, мозги здесь пудрила, а я вот не поленился, тоже вас удивить кое-чем могу. Только не из таких сомнительных источников, как столетняя старушка, а из хранилищ серьёзных, государевых.

– Ну, ну… Давай из серьёзных.

– Я в областной библиотеке и архиве не без труда откопал кое-что про архиерея Митрофана.

– Интересно.

– Он не только видным церковнослужителем был. И не только известным богословом.

– Так, так…

– Дмитрий Иванович Краснопольский, это его мирское имя, сын каменщика из Воронежской губернии, после окончания Киевской духовной академии, пройдя необходимую подготовку, инспектировал православные учреждения и храмы, объездив пол-России, заслужил почёт и уважение, как непреклонный служитель патриарха, но в своей среде прославился тем, что посвятил свою жизнь возрождению памяти казнённого в своё время повстанцами Степана Разина архиепископа Астраханского Иосифа.

– Которого Васька Ус с раскола сбросил?

– События тех лет по-разному толкуют историки. Всё башню ту искали, ругались – та, не та, а теперь оказалось, что башни той вообще нет в Кремле, снесли её давно.

– Порушено было много, без разбора и счёта.

– Но про Краснопольского я ещё не всё рассказал. Среди особо приближённых Митрофан слыл у патриарха Тихона лицом, можно сказать, исключительно доверенным, за несколько лет до начала Первой мировой войны Тихон делегировал его в Государственную думу депутатом, и тот пять лет достойно защищал интересы церкви от черносотенцев и других разных наскоков противников, за эти заслуги Митрофану была пожалована одна из самых почётных наград – орден Святого Александра Невского и только летом тысяча девятьсот шестнадцатого года он был назначен в наш город, получив через два года звание архиепископа.

– Фигура! – поджал губы Федонин. – Что и говорить. Генерал, если на воинское звание перевести.

– Берите выше. Владыка! Так у них именуют этих лиц.

– Маршал, что ли?

– Почти рядом.

– Значит, со своего плеча одарил его патриарх Тихон и орденом, и крестом тем бесценным. Завистников у него было, видать, множество. Любимчиков всегда поджидает лютый злодей с ножом за пазухой. Из века в век так было. И на крест его нашлись длинные руки. Кстати, куда орден-то задевался? В музее краеведческом не удалось побывать? Может, там что имеется?

– Там только революционные листовки и маузеры комиссаров.

– Что это ты так?

– Да кто же разрешит церковные реликвии там хранить? Тем более расстрелянного заговорщика?

– Да, да… Заговорились мы с тобой, – полез Федонин за портсигаром.

В дверь тихо постучались.

– Войдите! – гаркнул старший следователь, хмуро скосив глаза мимо меня. – Не иначе нечистая сила кого принесла. Совсем уже на ночь глядя.

В кабинет ввалился бодрый розовощёкий капитан уголовного розыска Донсков. Вид его был не только оптимистическим, но даже игривым. «Не знает ещё про убийство, – подумалось мне, – сейчас у него настроение нормализуется…»

– С кисточкой вам, дорогие начальнички! – с порога ухмыльнулся Донсков. – Не ждёте гостей?

– Смотря с какими вестями, – сощурился Федонин. – Если с плохими, сразу разворачивайся. У нас этого хватает.

– Это как сказать, – ещё шире улыбнулся тот. – Я вот с призраком давеча чуть не встретился. Вам, кстати, привет от Матрёны Никитичны.

– Это кто ж такая? – мы оба носы так и вытянули, за Донсковым всякое водилось, чего он не умел, так это шутить по-человечески.

Глава XII

– Вот и пришла в себя, голубонька, – запричитала Матрёна, всплеснув руками, – вот и открыла глазоньки. Слава тебе, Господи!

Старушка наклонилась над Семиножкиной, приподнявшей тяжёлые веки, чмокнула её в щёку, не удержавшись от радости, и побежала на кухню.

– Сейчас я тебя попою, покормлю. Сестричка наказывала, чтоб тебе первым делом водички. Сколь спать-то!

– Никитична, – пошевелила запёкшимися губами Серафима. – Что со мной?

– Да кто же знает, – бежала та уже назад с чайной чашкой в руках. – Доктор сказал, бывает такое, сестричку оставил за тобой присматривать, день минул, она ушла, умаявшись, народу перебывало, считай, весь подъезд, а ты всё не в себе. Дал Господь, очнулась, матушка.

– А что же? – подала слабый голос вдова, отпив из поданной чашки. – Спала, что ли?

– Спала, голубонька. Как не спать. Доктор обещал к обеду, а сейчас уже вечер на дворе.

– Доктор? А Аркадий Викентьевич отлучился?

– Да ты не помнишь ничего? – и соседка, присев у постели, принялась рассказывать вдове всё, что произошло с прошлого дня. – Тут у нас цельный консильюм топтался. Я же и скорую, и милицию! Перепугала ты всех, матушка.

– А милицию зачем?

– Как же! А ворюга! Собственными очами видела его, голубонька. Думала, убил он тебя. Нет. Лежишь без кровинки в лице. И не дышишь. А он с окна так и сиганул.

– Здесь же Аркадий оставался! – вырвалось у вдовы, округлившей глаза. – Господи! С ним что?

– Помнишь, матушка. Помнишь, голубонька. Ну вот, память и возвращается. Может, видела что?

– Да при чём я? С Аркадием Викентьевичем что?

– А его и не было уже. Я же тебе только что всё, как есть, поведала. Что с тобой?

– Аркадий Викентьевич возле меня беспокоился. А потом как провалилась. До сих пор голова раскалывается, – обхватила голову обеими руками Семиножкина, тяжело приподнялась и села на кровати. – Видения непонятные и шум в ушах.

– Вызвать «скорую»?

– Обойдусь.

– Звони в милицию, – подхватила со столика телефонный аппарат соседка и сунула ей. – Номерок мне оставили.

Она вытащила из кармана халата листочек, нацепила на нос очки, прочла громко:

– Донсков Юрий Михайлович. Серьёзный мужчина. Больше твово Аркадия в два раза.

– Да что же с ним?

– А спит, поди, твой Аркадий. А тот, из милиции, приказал немедля звонить ему, как очухаешься.

– Я всё же сначала Аркадию Викентьевичу…

– Это уж ваше дело, – обидевшись, поджала губы соседка, но не отошла, засуетилась возле Семиножкиной, постель на кровати поправлять принялась.

Трубку на другом конце провода никто не поднимал, сигналы возвращались обратно, терзали слух длинными нудными гудками, мотали нервы.

– Спит? – соседка присела рядом. – Да и что ему сделается? Звони в милицию, Серафимушка.

– Да что же в милицию? Я жива, здорова.

– И ты мне не веришь? Говорю же, гремел кто-то у вас в зале. У меня слух чуткий. Лазил там жулик. А может, и украл чего, если бы я его не спугнула.

– Кому быть, Матрёна Никитична? – махнула ладошкой Семиножкина. – Причудилось. Ключи ведь только у тебя. Дверь, гляжу, не сломана. Разгрома никакого ты не видела, сама сказала.

– Да ты встань. Глянь сама, голубонька, – забегала соседка вокруг кровати. – Ты со сна-то впрямь не в себе. То я второпях да впотьмах, а то ты сама. Чего мне понять! И милиционер не присматривался особо, сказал, когда хозяйка подымется, заметит чего неладное, тогда и станет он меры принимать. Вот ты и пройдись, может, унесли чего.

– Невмочь мне, – покачала головой Семиножкина. – Голова болит, как чумная я вся. Аркадий бы был…

– Да что значит твой Аркадий?

– Одна я осталась, Никитична, одна, – расплакалась вдова. – Навалилось всё на меня. Когда Дмитрия Филаретыча привезут? Не сказали ещё?

– Сказали, матушка, сказали, – всплеснула руками соседка. – Забыла я с перепугу. Бегала к медикам Тоська с первого этажа, успокоили её: завтра хоронить можно.

– Завтра? – Семиножкина совсем побледнела, упала грудью на подушку. – Не перенесу я похорон, Никитична. Сама помру.

– Вызову-ка я «скорую», – бросилась старушка к ней за телефоном.