Мальчики-охотники за удачей на Аляске - Лаймен Фрэнк Баум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя кожа у них смуглая, они не негры, но относятся к разновидности малайской расы. Волосы у них прямые, носы хорошо оформлены, а глаза очень выразительные и умные. Они усвоили английский язык у других членов экипажа, но говорят с акцентом, не таким, как у африканских негров, но более мягким и свистящим.
Прежде чем я пробыл на корабле неделю, Нукс и Бриония стали моими верными друзьями и преданными последователями, и впоследствии их дружба и верность не раз мне помогали.
Для меня очень интересной личностью был крупный Билл Экерс, помощник капитана, которого все обычно называли док. Он казался гораздо умней остальных помощников и, очевидно, в молодости был хорошо воспитан. На полке над его койкой стояли зачитанные тома всех основных религий: талмуд, коран, библия, труды Конфуция и «веды» в переводе Макса Мюллера. Похоже, он все эти книги внимательно прочел, однако я никогда не слышал, чтобы док Экерс говорил хоть одно доброе или злое слово о религии. Каковы бы ни были результаты его изучения, он держал их строго про себя.
В первую ночь подул устойчивый ветер, и на второй день я заболел морской болезнью и начал жалеть, что вверил себя милостям жестокого старого океана. Я лежал в самом жалком состоянии, пока рослый англичанин не пришел ко мне с лекарствами из своего ящика. Хоть он и был «лошадиный доктор», как сказал дядя Набот, но его лекарства помогли мне, и через двадцать четыре часа я снова был способен ходить по палубе.
Возможно, я унаследовал любовь отца к соленой воде, потому что вскоре новая жизнь стала мне очень интересна, и я почувствовал себя как дома на старом выцветшем «Флиппере».
Однажды утром, постояв немного у фальшборта и глядя, как уходит назад вода, я забрался на поручень и сел, свесив ноги наружу. Неожиданно я почувствовал, что сильные руки схватили меня за плечи и стащили на палубу. Я с негодованием повернулся и увидел рядом с собой Нукса.
– Здесь сидеть плохо, мастер Сэм, – хладнокровно сказал он, – можно упасть за борт.
Прежде чем я смог ответить, дядя Набот, который видел это, подошел ко мне и сказал:
– Нукс прав, мой парень. Ты никогда не увидишь моряка сидящим на поручне; моряки знают, насколько ненадежны движения корабля. Если кто-нибудь упадет за борт, шансов найти его живым почти нет. Только дурак подвергает себя ненужной опасности, Сэм. Возьми, например, эти ужасные железнодорожные вагоны. Опытные путешественники всегда ждут, пока вагон полностью остановится, прежде чем выйти из него. Они знают, как легко пострадать при этом. То же самое со стрельбой из ружья. Один старый охотник сказал мне, что никогда не направляет ни на кого ружье, если не хочет убить, но каждый год погибает много людей, которые не знают, что проклятая штука заряжена. Не трусость быть осторожным, парень, но только дураки и невежественные люди беззаботны и подвергают себя опасности.
Я рад сообщить, что воспринял эту лекцию спокойно и охотно признал, что дядя Набот прав. В будущем по крайней мере один раз его предупреждения спасло меня от катастрофы.
На шестой день ветер стих, и корабль остановился. В воздухе не было никакого дуновения, и жара была такой сильной, что внутри корабля было похоже на печь. Ночью мы спали на палубе, а днем лежали в тени брезента. Бриония погасил огонь в очаге и кормил нас холодными ланчами, но у нас не было аппетита.
Когда не нужно было работать, экипаж собирался небольшими группами, и начинались бесконечные рассказы, которые были мне очень интересны, потому что в основном это были головокружительные приключения и удивительные спасения – если, конечно, в них поверить. Одним из лучших рассказчиков оказался Нед Бриттон, который был назначен боцманом и сразу стал популярен в экипаже. Все его рассказы были об Атлантическом океане, а большинство членов экипажа «Флиппер» плавало только на Тихом; Бриттон открыл для них новую область приключений, и его рассказы всегда встречались одобрительно.
Нукс и Бри, которые лучше других переносили жару, развлекали всех, показывая боевые танцы моро, которые заканчивались яростными схватками, вместо копий использовались палки, и экипаж смотрел на это с энтузиазмом. Иногда они пели свои туземные боевые песни, длинные и гортанные. А потом Дэн Доннеган, маленький ирландец с рыжими усами, пел «Брайан О’Линн»[5] или еще какую-нибудь комичную песню, и весь ют ревел от хохота.
Все это время вынужденного безделья печальный капитан Гей терпеливо расхаживал по палубе и искал признаки ветра. Билл Экерс, помощник капитана, прочел всю свою религиозную библиотеку – вероятно, в сотый раз. Дядя Набот научил меня играть в крибидж, и мы играли часами, хотя обычно я проигрывал. Я также изучал оснастку корабля и получил от моих друзей моряков много уроков навигации, никто из этих новых друзей ничего не знал об этих глубокомысленных проблемах.
– Никто из них не сможет отвести корабль назад во Фриско в случае необходимости, – говорил дядя, и я думаю, он был прав. Простые матросы обычно ничего не знают о навигации, хотя обманывают себя, считая, что знают о ней все.
Но ветер постепенно усиливался, и к утру приказали укоротить паруса. К полудню началась буря, ветер дул с востока и поднял большие волны.
Буря усиливалась, и капитан Гей выглядел встревоженным. К вечеру случилось короткое затишье, и в это время на нас обрушился град, ледяные пули безжалостно били матросов, и всем пришлось укрыться. Потом ветер удвоил свою ярость, и капитан позволил ветру нести нас, уходя в сторону от нашего маршрута.
Дядя Набот очень сердился, но не вмешивался в управление кораблем. В это время для нас самым главным была безопасность, а Гей не из тех, кто рискует без надобности.
Три последующих диких дня впоследствии всегда казались мне кошмарным сном. Я не представлял себе, что корабль может так бить и бросать, и он все равно остается живым. Корабль был щепкой в огромном гневном океане, и вода постоянно переливалась через палубу. После одного из таких потопов, когда все цепляются за спасательные тросы, мы недосчитались двух наших лучших матросов и больше никогда их не видели. Дядя Набот начал насвистывать и, всякий раз как видел меня, подмигивал или беззвучно смеялся, но мое бледное
