Входят трое убийц - Франк Хеллер

Аллан и Артур вдруг сделались словоохотливыми. Оказалось, что первого из них интересуют биржевые курсы, и он стал расспрашивать Трепку, есть ли основания надеяться, что котировки в Нью-Йорке пойдут вверх, второй стал выяснять у Эбба, каковы перспективы левых в Скандинавских странах.

— Тебе «манхэттен», Аллан? Пожалуйста! А тебе, Артур, «corpse-reviver»?[15] Прошу!

Хотя нам далеко до пращуров почивших,Объятий, песен, преступлений их,Пусть насмехаются язычники над нами,Остыла наша страсть и добродетель с ней.Прости нам все, и холодность прости нам,Мадонна всех скорбей.[16]

Доцент слушал вполуха. Необычная обстановка, непривычные напитки, голоса, журчавшие на иностранном языке, — все рассеивало его мысли. Но одна мысль непрестанно возвращалась: почему старуха позволила внукам дать волю своим чувствам? (Не говоря уже о том, что они выказали дурные манеры.) Эбб несомненно прав: они ненавидят друг друга.

И мы увидим, глубока ль могилаИ что нас ждет: кромешный мрак иль свет?[17]

— Где ты был, Джон? И почему прошел через кухню? — снова повторила старуха.

Темнокудрый юноша, встав со своего места в углу у окна, подошел к ней. В этот раз доцент расслышал его ответ:

— Потому что мне больше нравится смотреть, как повар готовит еду, чем смотреть, как другие ее едят! — При этих словах он покосился на Артура.

Эбб говорил, что Джон — преданный оруженосец Артура. Но что бы ни выражал этот взгляд, преданности в нем не было. Что случилось? Неужели и эти двое тоже рассорились?

Руки Мартина продолжали свою пляску. Странно, думал Люченс, что старуха, по слухам весьма строгая, позволяет устраивать такую попойку! Или она вспомнила о знаменитом пьянстве скандинавов? Однако представители Скандинавии пьют здесь меньше других.

Как раз в то мгновение, когда он об этом подумал, створки дверей, ведущих в столовую, распахнулись и на пороге предстал склонившийся в поклоне дворецкий:

— Madame est servie![18]

3

— Ну как, узнаёте? — спросила миссис Ванлоо директора банка, которому подала руку, чтобы он проводил ее в столовую.

Банкир огляделся вокруг и утвердительно кивнул головой.

— Мадам, ваша вилла построена с поразительно точным соблюдением стиля! Вот все, что я могу сказать!

Она польщенно улыбнулась, знаком указывая гостям их места за столом.

— Но одно будет выпадать из общего стиля, — заметила она. — Это меню. Вы знаете об императоре все и знаете, конечно, что он не был добрым католиком. Он ел мясо и по пятницам. Но знаете ли вы, мистер Трепка, что сегодня на обед будете есть вы? Буйабес!

— Мадам! Вы угадали мое самое заветное желание! Если бы у меня не было других причин приехать на Ривьеру, меня заманила бы сюда мысль о буйабесе!

Особое средиземноморское блюдо, называемое буйабесом, готовится из многочисленных сортов хорошей жирной рыбы, обитающей в здешнем море: это и уторь, и навага, и многие другие рыбы, а также лангусты и раки. Суп приправляют луком, лавровым листом, гвоздикой и шафраном, и, если он приготовлен по всем правилам, это блюдо, достойное трапезы богов. Со стоящего поодаль столика, где на маленьком огне кипел огромный котел, дворецкий принес крутобокий желтый сосуд, до краев наполненный ароматным супом. Он поставил его перед старой дамой. Она налила себе несколько ложек и с критическим видом отведала суп.

— Прекрасно, Жан, — сказала она, — но…

— Вам не нравится суп, мадам?

— Суп хороший, только в нем маловато пряностей. Будьте добры, Жан, подайте мне прибор для специй. Спасибо! И прошу вас, повторите мои слова повару.

— Непременно, мадам, — сказал расстроенный дворецкий, — я все ему передам.

Он поставил на стол прибор для специй из старинного серебра. Хозяйка посолила и поперчила дымящийся суп, попробовала его и помешала.

Левым ухом доцент уловил театральный шепот Мартина Ванлоо:

— Каждый раз одна и та же история: в супе мало пряностей! А при этом всем известно, что повару приказано не увлекаться пряностями…

Выражение лица дворецкого было достойно римского авгура,[19] когда хозяйка наконец дала ему знак, что он может разливать суп. Он повиновался ее приказанию и первую тарелку подал банкиру. Трепка был слегка обеспокоен тем, каким будет результат стольких предварительных манипуляций. Но тревожился он напрасно, буйабес оказался превосходным!

После рыбного супа подали только сыр и фрукты. Вино было шабли и шамбертен.[20]«Императорские вина», — заметила хозяйка своему соседу по столу. Он улыбнулся с некоторой рассеянностью. За все время обеда ему удалось услышать от нее лишь несколько фраз. Как только она начала есть, вся ее живость исчезла. Может, возраст брал свое? Но аппетит у нее был превосходный, и время от времени Трепка подмечал ее взгляд, в котором выражалась отнюдь не усталость, а скорее беспокойство, чтобы не сказать подозрительность. Взгляд был направлен всегда в одну сторону — к юному темнокудрому Джону. По окончании трапезы миссис Ванлоо, едва заметно кивнув головой, сказала:

— Мои высокочтимые скандинавские гости, надеюсь, вы извините старую женщину. Я немного устала. Если вы еще когда-нибудь пожелаете оказать мне честь своим посещением, то доставите мне большую радость. Вы такие ученые люди, у вас столько интересных мыслей, что мне почти неловко навязывать вам свое общество. Но старость жадна! Некоторые люди копят деньги, я коллекционирую драгоценные знакомства! Добро пожаловать, господа!

При этих словах три внука, как по команде, встали. Но если они надеялись отправиться вместе с гостями в город, их надеждам суждено было рухнуть самым жестоким образом. Блеснув вновь оживившимися энергией глазами, старуха обернулась к ним и сказала:

— Артур! Я не возражаю, если ты отправишься в город. С тобой, Джон, мне надо поговорить! А Аллана и Мартина я просила бы подождать, пока я переговорю с Джоном. Нам тоже надо кое о чем побеседовать!

Старая дама внушала нешуточное почтение, хотя похожа была на статуэтку Мадонны из слоновой кости, которую, казалось, может сдунуть легкий порыв ветерка!

— Но, Granny…

— Ты слышал, что я сказала, Мартин!

— All right, Granny, конечно, как тебе угодно! (Но взгляд Мартина противоречил его словам.)

— Послушай, бабушка…

— Аллан, в последнее время, по словам горничной, ты почти каждый вечер ложишься очень поздно. А тебе вредно ложиться поздно. И ты принимаешь много снотворных!

— Хорошо, бабушка!

Люченс уловил театральный шепот Мартина:

— Ха-ха! А она ведь еще не знает о его самом изысканном снотворном, упакованном в беличью шубку.

Доцент искал в прихожей свою шляпу и вздрогнул, услышав два голоса, шептавшиеся на лестнице, ведущей в сад. По одному из голосов он без труда узнал Артура Ванлоо. Второй, хриплый, ломающийся голос, вероятно, принадлежал молодому Джону.

— Хватит! — ворчливо говорил первый голос. — Мы еще поговорим об этом!

— Именно этого я и требую! — резче произнес второй.

Однако когда доцент вышел на лестницу, там стоял только Артур. Задрав голову, он уставился в звездные полчища ночного неба. Заметив Люченса, он рассмеялся сухим, похожим на ржание смехом.

— Вы застали меня, когда я смотрел на звезды, — сказал он, — и наверно, решили, что я рассуждаю, как Наполеон, о котором сегодня вечером мололи столько всякой ерунды: «Я вижу закономерность движения, стало быть, я чувствую законодателя!» Но я вижу только то, что другой знаменитый человек назвал каплями огня и каплями грязи, которые кружат вокруг друг друга и вот-вот друг друга сожрут! Законы! Законодатели! Нет и не может быть разумных законов, пока человек не освободится от всех предрассудков и не создаст законы для самого себя!

— А в чем разница между человеческими предрассудками и человеческими законами? — невозмутимо осведомился доцент.

На лестницу спустились Эбб и Трепка, и все четверо пошли по аллее, ведущей в город. Вокруг звучал оркестр надтреснутых звуков. Это обитавшие в резервуарах лягушки объяснялись друг другу в любви через разлучавшие их водные и цементные преграды.

— Закон разумен, предрассудок неразумен, — ответил Ванлоо.

— А как определить, что закон в самом деле разумен? — упорствовал доцент. — Или это зависит от того, насколько он радикален? Но в таком случае законы, которые устанавливает радикальная Французская Республика, должны быть весьма разумны. Однако, насколько я понял, вы, кажется, делаете все, что можете, чтобы ниспровергнуть их с помощью вашего юного родственника Джона.