Патроны не кончаются никогда, или Записки охотника на вампиров - Михаил Ахманов

Я добрался до улицы, но там стояло оцепление, вновь сомкнувшее свои ряды. Омоновец в защитном шлеме ткнул меня дубинкой в грудь.

– Куда лезешь, сука? Иди трудись!

Он тоже принял меня за черного легионера. Убеждать его в обратном я не стал, врезал трубой по шлему и был таков. Тверскую я пересек в мгновенье ока, под гудки машин и мат водителей – пробка, должно быть, растянулась до Белорусского вокзала. Большая Бронная тоже была забита транспортом, а по тротуарам бежали парни и девчонки, прорвавшиеся сквозь оцепление. Уже не геи, не лесбиянки, а просто перепуганные люди… Знали, что за бритыми явится ОМОН и начнет хватать, ибо у ОМОНа все виноваты.

Вампирьи эманации сделались сильнее, и я остановился, чтобы сориентироваться. Было ясно, что рандеву с братом Пафнутием провалилось, что нужно ждать звонка архимандрита или другого известия. Но на митинг я все-таки пришел не зря, можно было тут поохотиться, а что до батюшки Кирилла, так номер мой ему известен. Вытащив мобильник, я посмотрел на него левым черным глазом, потом правым зеленым, но аппарат безмолвствовал. Сунув его в карман, я свернул с улицы и углубился во дворы – туда, куда тянул меня запах.

Дворы тут были тесными, темными, извилистыми, застроенными древними доминами в три-четыре этажа. Облупленные стены, грязные подъезды, жалкие кустики зелени, треснувший асфальт, ржавые мусорные баки… Москва постнаполеоновских времен, однако центр. Так что не приходилось сомневаться, что через год-другой доберутся городские державцы до этой помойки, отправят ее обитателей за Третью Кольцевую, а здесь, среди супермаркетов, клубов и автостоянок, поселится элита. Но пока цивилизацией и Европой здесь не пахло, а витали гнилые ароматы и душок нергальего племени.

Следуя ему, я сунулся к мусорным бакам и за ними, среди окурков, картофельной шелухи и ошметков капусты обнаружил мертвую девушку. На вчерашнюю красотку-дьяволицу из «Дозы» она не походила – маленькая, тощая, с бледным личиком и бескровными губами. Совсем девчонка, лет, должно быть, шестнадцати. Видно, удирала с митинга – рядом валялся измятый плакатец, а на нем что-то такое о правах и детишках.

Не будет у тебя детей, ни своих, ни приемных, подумал я, разглядывая ее шею. Слева – два парных укуса, справа – один… Значит, трое сосали, и потому я не успел, быстро прикончили девчонку. Прикончили и разохотились… Что им такая малявка?

Ее глаза смотрели на меня с немым укором. Они были серыми.

Я отвернулся, нашарил рукоять катаны и побежал среди ветхих сараев, слепленных из кровельного железа гаражей, обломков мебели, ящиков и всякого хлама. Трое – уже стая, а в стае вампиры опаснее. Кого-то они преследовали – может, подругу мертвой девчонки?.. Они вкусили крови, и эманация их стала отчетливей: она вела меня, точно подвешенная в воздухе невидимая нить.

Обогнув последний гараж, я увидел их спины. Трое, так и есть! И кто-то впереди – мчится с паническим визгом, орет, только ни дверь не откроется, ни окно, все сидят и молят: пронеси, Господи!

Они бежали быстро, но я был еще быстрее. Под ногами шуршали и лопались бутылки из пластика, скрипел гравий, трещали гнилые доски. Я настигал их – смертоносный, как ледяная пропасть в Гималаях. Они слышали мои шаги.

Остановились, повернулись ко мне. Забойщиков они не различают, так что для них я был всего лишь рослым мужиком, весьма мясистым и полнокровным. То есть был обедом.

– Куда торопитесь, затейники? – спросил я. – Олимпийский рекорд спать не дает?

– А ты не из судей ли будешь? – отклинулся крайний, поедая меня рубиновыми зрачками.

– Нет, я из мелиораторов. Канавы прокладываю, – сказал я и разрубил его от шеи до подмышки. Лихо разрубил: голова с рукой – налево, остальное – направо. Вжик, вжик! Еще два раза – и еще два трупа. Потом поочередно разжал покойным челюсти клинком. Иницианты, как мне и думалось. Не та реакция и сила, что у первичных, и опыт тоже не тот. Первичный меня бы вычислил. Чем выше первичный в их иерархии, тем больше он знает о Забойщиках, а что до первой десятки, так всех по именам – кроме, конечно, магистра. Егор Тесленко, Саркисян, Стругин Пал Семеныч, Шека Губайдуллин, пятеро других и я… В этой десятке Петр Дойч не из последних.

Я вытер клинок о штанину покойника, бросил в ножны и разогнулся. А разогнувшись, застыл с открытым ртом, словно каменный ангел на кладбище. И было от чего! Позади, вместо кучки гаражей и хилых сараев, воздвиглась кирпичная стена с двумя окошками, а между ними – распахнутая дверь. Очень скромная дверь, утепленная черным дерматином, с блестящей ручкой из латуни.

Лавка! Лавка, разрази меня гром!

Обрез, висевший у плеча, вдруг ощутимо потеплел, заставив меня вздрогнуть.

Лавка являлась логически необъяснимым феноменом и потому пугающим. В то же время я сознавал, что страх или, скорее, опасение вызвано не ею, а именно этой необъяснимостью, тем, что Лавка никак не вписывалась в привычную реальность. Природа человека такова, что он стремится всему найти объяснение, а коль его нет, это порождает чувство дискомфорта. И я, вспоминая о Лавке и сам того не желая, пытался отыскать причины ее существования, перебирал скудный список гипотез: инопланетные пришельцы, дьявол, Бог… Может быть, никто из них не имел отношения к Лавке и вообще к реальности, и тогда оставалось одно, самое странное предположение: что Лавку порождает какой-то неведомый нам закон природы. Это вселяло оптимизм: выходит, Мироздание за нас, раз посылает в черный день подмогу.

«Входи, – раздался в голове бесплотный голос. – Входи, не удивляйся и не страшись. Здесь ты уже был».

Я приблизился к раскрытой двери и перешагнул порог. Неширокое помещение за ним словно бы тянулось в бесконечность, стены сходились в необозримой дали, ряд лампионов на потолке сливался в световую линию. Потолок был сводчатым и вроде бы каменным, стены облицованы панелями из дуба, и вдоль них стояли и лежали в стеллажах и витринах разнообразные предметы. Некоторые я мог узнать – что-то походило на автомобиль, на пачку бумаги, рулон шелка или причудливый стакан из цветного стекла, другие были незнакомы и привычных ассоциаций не вызывали. Впрочем, знакомый вид не означал, что вещь такова, какой кажется; все артефакты здесь имели странные свойства, и назначение многих было неясным.

Мои шаги будили гулкое эхо. Я прошел мимо полок, заставленных книгами, мимо груды запечатанных коробок, мимо витрины с украшениями; свет, падавший с потолка, заставлял искриться и сиять камни в кольцах, ожерельях и браслетах. За витриной, справа от меня, стоял диван, обитый серой пупырчатой кожей, по виду содранной с динозавра; справа находился шкаф, забитый пузырьками с одеколоном или, возможно, микстурой от кашля. Около дивана был сундук – пустой, с откинутой крышкой, а дальше какая-то штуковина, помесь каракатицы с пылесосом. По ее округлому корпусу бродили цветные огоньки, вверх торчали короткие шланги, а те, что подлиннее, лежали на полу аккуратными спиралями. Было их дюжины две, одни тонкие, с палец, другие толщиною с руку.

Любопытствуя, я сделал шаг к этому агрегату, но в голове тут же зазвучал бесплотный голос Лавки:

«Не подходи. Это опасная вещь».

– Для чего она?

«Темпоральный модулятор. Манипулирует с потоком времени».

Я обогнул каракатицу на почтительном расстоянии. Прежде, в тот единственный раз, когда я посетил Лавку, такого устройства здесь не было. Но я мог ошибаться – все увиденное сейчас, и диван, и шкаф, и полки с книгами, не походило на обстановку при первом моем визите. Тогда у входа стоял двухметровый плечистый андроид, напротив – чучело какой-то хищной твари, дальше – стеллаж с канцелярскими принадлежностями и контейнер с оружием, где и лежал мой «шеффилд». Очевидно, выставка товаров менялась, то ли регулярно, то ли в связи с запросами визитера. Я подозревал, что Лавка знает, что кому надо.

Слева явился стенд с мобильными телефонами. Сотни, тысячи штук, каждый аппарат закреплен в особой ячейке, и, похоже, двух одинаковых не сыщешь. Перламутровые и алые, черные и золотистые, оттенков индиго, «кофе с молоком» и «мокрого асфальта» – от их многоцветья рябило в глазах. Экраны маленькие и побольше, кнопки и клавиши всех форм и размеров, поясные чехлы и цепочки, чтобы носить аппаратик на шее… Зачарованный этим зрелищем, я остановился, протянул руку, и тут же послышалось:

«Не для тебя».

– Посмотреть можно?

«Смотри».

Я вытянул трубку с экраном в половину корпуса. Клавиш под ним было немного: десять цифровых, две «включить»-«выключить» и еще одна, круглая красная. Включив аппарат, я ткнул в эту кнопку, и по экрану побежало: «Соке, Сокоро, Сомба, Сонгаи, Стиенг, Суахили, Суба…» И что бы это значило? Снова коснувшись красной кнопки, я остановился на загадочном «Сунвар» и набрал номер Влада.