Поларис - Фэй Уэлдон

В середине апреля произошла странная история. Утро занялось такое спокойное и ясное, что отпали все сомнения: зиме пришел конец. Мег поняла, что весна, скрытая ветреной зимней завесой, уже давно готовит свои сюрпризы. Деревья, еще вчера голые и черные, налились соком и подернулись зеленоватой дымкой свежей листвы. Там, где вчера была лишь бурая земля, проклюнулись пионы, потянулись к свету анютины глазки и первоцветы. Мег стояла на крылечке, подставив лицо теплым солнечным лучам, и думала о том, что скоро придет лето и все будет хорошо. Томпсон замер на дорожке и, наверное, думал о том же. Мег заметила, что чуть ли не на каждой ветке сидит птичка; скворцы разместились рядком на каменной ограде и повернули головы к теплу, к солнцу. Там, где ограда рухнула, притаился кролик, а позади него стояла овца и спокойно глядела на Мег. Кошка, которую Мег взяла на время у библиотекарши Аманды, чтобы сократить рост мышиного населения, прыгнула с дорожки на подоконник, и две птички испуганно вспорхнули, но тотчас вернулись на свои места. Казалось, все живое в мире наслаждается прекрасным днем, радуется, что тяжелая пора миновала и все теперь будет хорошо; радость была общая, и все понимали друг друга.

Томпсон первым нарушил непривычный покой. С заливистым лаем он бросился за кроликом. Овца рысью припустила прочь, птицы пронзительно закричали, срываясь с насиженных мест, и кошка метнулась вслед за ними в кусты. Закон жизни — убей или убьют тебя — утверждал себя вновь. Будто с общего согласия велась какая-то игра — по крайней мере в царстве животных.

Мег во всем винила Томпсона. Когда он вернулся из погони и запрыгал вокруг нее, пытаясь подольститься к хозяйке, Мег его ударила и с криками гонялась за ним по дому. Потом ей стало стыдно за себя. Томпсон залез под софу и рычал, стоило ей подойти поближе, а когда Мег сунула под софу руку, желая помириться с ним, он ее цапнул.

Чуть позже зазвонил телефон. Местный фермер просил держать собаку под присмотром. Сказал, что он живет разведением овец, и если собака не уймется, ему придется ее пристрелить.

— Это не моя собака, — жалобно сказала Мег. — Ее завел муж, а мужа сейчас нет дома, он служит во флоте. — Мег надеялась смягчить сердце фермера.

— Да я все знаю, — ответил он, — знаю и то, что ты беременна. Сочувствую тебе, девонька. Но что нужно флоту здесь, на нашей земле? У вас свой мир, в нем и живите. Ваша собака — роскошь. А мои овцы меня кормят. Ваша собака — необученная охотничья собака. Ничего хуже не придумаешь. Такой собаке лучше умереть.

После этого разговора Мег держала Томпсона дома или выводила гулять на поводке, и в ее душе Томпсон и Тимми слились воедино — в единое бремя забот.

Под водой в Южно-Китайском море Джим спросил у Тимми:

— Что случилось, старик?

— Ничего не случилось. — Тимми удивился, что Джим заметил неладное; ему самому казалось, что он светел лицом и улыбчив, как погожий денек. Мрачные тучи собирались и кружились по краям его подсознания, но он разгонял их усилием воли. И тогда ему снова улыбалось голубое небо.

— Если ты переживаешь из-за интрижки с Зелдой, не беспокойся, — продолжал Джим. — Я об этом знаю. Случается и такое. Ведь теперь все кончилось. Зелда не хочет, чтобы я служил на флоте. Жена моряка не живет полной жизнью. Она имеет право на большее. Вот Зелда и мстит мне, а потом сама не рада. Я не виню тебя, старик, и ее тоже не виню.

Тимми сосчитал фразы, произнесенные Джимом. Девять. Прежде ему не доводилось слышать больше четырех кряду. Тимми был тронут значительностью этого происшествия и вдруг почувствовал, что с души у него свалилась тяжесть, о которой он сам не подозревал.

— Интересно, который час там, дома? — поинтересовался он. Капитан глянул на циферблат.

— Одиннадцать тридцать. А в чем дело?

— У меня в это время свидание с Мег, — ответил Тимми.

— Телепатическое? — спросил капитан. — Русские только этим и занимаются. Пожалуй, и нам не стоит отставать.

Тимми напрягся, но не поймал ответного зова Мег и сразу почувствовал себя опустошенным и обиженным.

— Наверное, есть множество невинных причин, по которым мужской галстук вдруг оказывается под кроватью твоей жены, — сказал он, и капитан поддержал его:

— Разумеется.

— Я сам себя ругаю, сэр.

— Вот он — ключ ко всему на свете, — заметил капитан. — Выпьем за него.

— Я не ослышался, сэр?

— Жизнь прекрасна, и капля белого вина вреда не причинит.

Капитан достал с полки пластмассовую канистру Зелды.

— Но, сэр, на обед у нас boeuf au poivre[6] с зеленым перцем, а не с черным, как полагается по рецепту. Разве к мясу идет белое вино? — недоумевал Тимми.

— Безумные времена, безумные нравы. — Капитан откупорил канистру. Затем он уколол палец иголкой и капнул кровью в белое вино. — Пьем за всеобщее братство! — провозгласил капитан. — И за наши промахи. — Кровь почти не изменила цвет вина, и капитан подсыпал туда кошенили[7]. — Пусть будет rose[8], — решил он. — Компромисс — великое дело.

Акушерка постучала в дверь, вошла и увидела, что Мег сидит с мрачным видом на стуле, обвязавшись поводком, а Томпсон нехотя притулился рядом, раздраженный, с дикими глазами. Он залаял на гостью и потянулся к ней — приветствуя, а не отгоняя.

— Надо бы отпустить собаку, — сказала акушерка.

Мег отвязала поводок, и Томпсон бросился к гостье; но она не отступила, съежившись от страха, как большинство людей при встрече с шумным дружелюбным Томпсоном, а шагнула ему навстречу и потому удержалась на ногах. Постепенно Томпсон угомонился.

— Давно вы так сидите?

— Около часа, — сказала Мег. — Я знаю его повадки. Когда у него такие глаза, лучше не выпускать его из дому, а то он начнет гонять овец, и его пристрелят.

— Видимо, это был бы лучший выход из положения, — заметила акушерка.

— Тимми мне никогда не простит смерти Томпсона. — Мег заплакала. Она была уже на восьмом месяце. Потом она легла на кровать, и акушерка ощупала ей живот.

— Вы не явились в клинику, я и решила: загляну-ка к ней сама, проверю, все ли в порядке. Да, все в порядке. — Она обвела взглядом кухонные полки — есть ли продукты в доме? Продукты имелись, и все же ей было как-то не по себе. — Муженек в отлучке, надо думать, — сказала акушерка. — Ведь он из второго экипажа. И нам не положено спрашивать, когда он вернется, верно я говорю?

— Верно, — подтвердила Мег. — И все равно его не вызовешь, даже если б я лежала на смертном одре. Да он и сам не захочет, чтоб его вызвали. Ведь тогда он рискует пропустить конец света, а ему не хотелось бы лишить себя такого зрелища.

— Ваша мать может приехать и побыть с вами?

— Она не любит собак, — сказала Мег. — И Тимми она не любит, и весь военно-морской флот; она меня предупреждала, что ничего хорошего меня не ждет, а я ответила: «Позволь мне жить по-своему, мама». Если вдуматься, она и меня-то не любит.

— А родители мужа? В таком состоянии вам лучше одной не оставаться.

— Да я их едва знаю. А то, что узнала, мне не понравилось. Наверное, это взаимно.

— Неужели совсем некому отдать пса?

— Я взялась присматривать за ним и доведу дело до конца, даже если это будет стоить мне жизни.

— У вас ноги все в царапинах. Почему?

— Потому что я выгуливала Томпсона, а он поволок меня в кустарник.

— Отдайте его в собачий питомник.

— Тимми мне этого не простит. Скорей я сама уйду в питомник, а Томпсон займет всю кровать. До возвращения Тимми. А потом они устроятся там вдвоем и будут совершенно счастливы. Он женился на мне лишь потому, что ему нужна была горничная для ухода за собакой.

— Знаете, позвоню-ка я доктору, — сказала акушерка. — Не могу оставить вас в таком возбужденном состоянии.

— Я не в возбужденном состоянии. — Мег залилась слезами. — Просто я хотела вас позабавить. Представляете — трое мальчишек держат пальцы на кнопках пуска ракет. Это же так смешно!

Акушерка заставила Мег принять успокоительную таблетку. Мег просила оставить несколько штук для Томпсона, но акушерка отказалась. Она обещала вернуться с врачом и велела Мег никуда не отлучаться.

Но через полчаса после ее ухода Мег не выдержала скулежа и злобного рычания Томпсона, взяла его на поводок и повела на прогулку. Какое-то время Томпсон вел себя спокойно, но потом стал все сильнее натягивать поводок, вырвал его из рук Мег — или она сама его упустила? — и погнался за кроликом. Мег стояла на уступе горы, поросшей папоротником, и смотрела вниз, на узкую долину и вход в старую штольню — от нее шел более крутой подъем, и на противоположном склоне паслись овцы. Мег видела, как маленький, едва различимый Томпсон скатился с горы; видела, как он заметался, потеряв след кролика в кустах, а потом взбежал на противоположный склон и замер, наблюдая за овцами.