Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству - Вячеслав Козляков

27 января 1689 года царица Евдокия была введена во дворец. Тогда же состоялось ее бракосочетание с семнадцатилетним царем Петром Алексеевичем. Судя по сохранившимся разрядам, обычно царские свадьбы становились государственным торжеством, в котором участвовали сотни людей. Бояре мерились «местами», стремясь занять более почетное место при молодом царе, юные стольники — «дружки» царя — впоследствии, как правило, становились его ближайшими придворными. Увы, на этот раз, все было по-другому. Венчание состоялось не в главном Успенском соборе, а в скромной, недавно построенной дворцовой церкви Апостолов Петра и Павла, обряд проводил не весь церковный синклит во главе с патриархом, а царский духовник протопоп Меркурий{54}. У подобной дворцовой скромности могло быть много толкований, однако не стоит забывать, что «негромкой» (в прямом смысле тоже) была свадьба самой царицы Натальи Кирилловны. Царь Алексей Михайлович долго держал траур по царице Марии Ильиничне, умершей после родов, проводя это тяжелое время, по собственному признанию, в «душевных и телесных» трудах. Настолько, что запретил стрелецкой охране дворца во время прохода строем по Кремлю бить в барабаны, чтобы не нарушать сосредоточения молитвы. И не отступил от этого правила в дни свадьбы с царицей Натальей Кирилловной. Выход царя Алексея Михайловича из этого состояния «тишины» был связан именно с новым браком. Царь тайно ходил к патриарху, чтобы получить благословение, а свадьба состоялась только в окружении самых близких придворных. Всем остальным, судя по сохранившемуся б архиве «чиновнику» второй свадьбы царя Алексея Михайловича, имя новой царицы, Натальи Кирилловны, было объявлено позднее{55}. Нет ничего удивительного, что и для свадьбы его сына тоже был использован скромный чин брачного торжества. Хотя много позже панегиристы Петра I, подобные Петру Крекшину, будут писать о том, как царь «поя прекрасную деву» и как «брак был со многим торжеством и с великою всенародною радостию»{56}.

Тем не менее свадьба одного из царей все равно воспринималась подданными как великое событие. Придворный книжник «менший иеродиакон» Карион Истомин преподнес сочиненную им к этому событию иллюминированную рукопись «Книга любви знак в честен брак». Она открывалась парным изображением царя Петра и царицы Евдокии и содержала торжественную эпиталаму с барочным словесным плетением из силлабических стихов. Хотя торопливость Кариона Истомина, хотевшего почтить царскую брачную чету в видах будущих наград, все-таки сказывается. В его риторике нет искреннего чувства, она темна и выспрення, а стилистически вполне укладывается в уже сформировавшуюся при дворе трудами Симеона Полоцкого и Сильвестра Медведева (чьим свойственником был Карион Истомин) традицию таких стихотворных панегириков. Получали их от Кариона Истомина царевна Софья, царь Иван, царица Наталья Кирилловна.

Поэтическое творчество Кариона Истомина еще будет вдохновляться событиями из жизни царской четы — Петра и Евдокии. Он сочинил для молодой царицы Евдокии стихотворное «Желательно приветство… в день рождения», поздравлял царя Петра Алексеевича и царицу с рождением в 1690 году царевича Алексея. Самая важная его работа для русской культуры — составление замечательного букваря — также будет связана с необходимостью обучения первенца в царской семье (причем эта книга в марте 1692 года была поднесена царице Наталье Кирилловне, от которой зависел выбор будущего наставника для царевича Алексея, а не царице Евдокии). Но пока, 30 января 1689 года, Карион Истомин еще только провозглашал первые здравицы «избранной деве Евдокие царице Феодоровне росской владычице», торжественно восклицая: «Потреба царю была в россах ныне / с царицею жить век в любви едине»{57}.

Царевна Софья вынуждена была принять брак своего брата. В январе 1689 года была отправлена окружная грамота с объявлением «государской радости», извещавшая подданных о свадьбе царя Петра Алексеевича. И имя царевны Софьи по-прежнему стояло в общем царском «титле». Как выяснится всего несколько месяцев спустя, именно это включение имени царевны Софьи в общее титулование русских царей больше всего раздражало повзрослевшего Петра. Жителей разных уездов Московского царства извещали, что «в нынешнем во 197 году генваря в 27 день изволили мы великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, сочетатися законному браку, а поняти дщерь Феодора Аврамовича Лопухина девицу Евдокею Феодоровну»{58}. Едва ли не впервые в подобных грамотах говорилось исключительно о царе Петре, обозначая уже намечавшийся передел власти. Хотя в окружной грамоте назван точный день, когда состоялась свадьба, — 27 января, торжества, как и положено, растянулись на несколько дней. Кгрион Истомин подносил свою эпиталаму царской чете только 30 января, а судя по разряду свадьбы царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны, именно в четвертый, последний день царя и царицу поздравляли патриарх и другие церковные власти, а также московские гости и купцы{59}.[3]

О женитьбе царя Петра Алексеевича на Евдокии Лопухиной, в отличие от других царских свадеб, практически ничего не известно, кроме даты. Отсутствие источников заполнили красивые легенды, растиражированные версии из упомянутого романа Алексея Толстого «Петр Первый» и снятого в 1937 году по его мотивам фильма. Писатель стремился угадать характеры царя и царицы, показывая, как царь Петр, вынужденный согласиться на свою собственную свадьбу под нажимом матери, снисходительно успокаивает боящуюся всего на свете невесту… Царица Евдокия если и запоминается, то картиной совместной трапезы молодых, делящих «куря» после свадебного пира. Кстати, верная деталь, основанная на описании обрядов других царских свадеб, когда пир завершался посылкой молодым блюд со свадебного стола, включая неизменную жареную курицу… Вот как об этом написано в разряде свадьбы царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны в 1648 году: «А после третьие ествы поставили перед царя и великого князя, и перед царицу и великую княгиню, куря жаркое, и большой государев дружка, обертев куря з блюдом, и с перепечею[4], и с солонкою, скатертью другою, отнес к сеннику»{60}.

Каждый этап в этом действе, начиная с приготовлений во дворце, украшения покоев и комнат, освящения еды и одежды, угощения молодых фряжским вином и приготовленным заранее хлебом с солью, имел глубокий смысл. Не говорим уже о самом церковном таинстве. Тот же глубокий смысл имел каждый шаг в шествии от брачного стола в Грановитой палате до сенника, где молодых оставляли одних. На следующий день после свадьбы царь отправлялся в «мыленку» со своими «дружками»; затем совершался обряд открытия покрова с невесты, исполнявшийся посаженым отцом с помощью стрелы, чтобы все могли впервые ее «царские очи видети».