Лаура и ее оригинал - Владимир Набоков

[135]

[0 — ]

Как забавно вспоминать, с каким трудом находил я подходящее место для проведения первых опытов. В углу сада на суку старого дуба висели старые качели. Веревки на вид были довольно крепки; сиденье было снабжено предохранительной перекладиной, в наши дни ее унаследовали лыжные подъемники. Давным-давно на них качалась моя сводная сестра: толстая, мечтательная, с косичками, она умерла еще в нежном возрасте. Мне пришлось приставлять лестницу, ибо сентиментальная сия реликвия

[136]

[0-0-]

была вознесена на недосягаемую для человека высоту выросшим деревом, живописным, но совершенно равнодушным. С легким покачиванием вплывал я в первоначальную стадию особенно густого транса, как вдруг снасти оборвались и я, пребывая все еще в некотором дурмане, сварзился в канаву, заросшую куманикой, ветки которой выдрали кусок синего с павлиньим глазом халата, бывшего на мне в тот летний день.

[110]

[11 Вайльд А]

Роман под названием «Лаура» мне прислал художник Равич, отвергнутый поклонник моей жены, изысканный портрет которой он написал за несколько лет перед тем. История о том, каким образом, следуя каким тонким указаниям и бесплотным понуканиям я очутился на выставке, где его подруга, беспрестанно хихикающая плёха с раззолоченными ногтями, продала мне «Даму с веером», составляет отдельный анекдот в антологии унижений, в которой я, женившись, сделался постоянным автором. Что до самой книги, раскупавшейся нарасхват,

[111]

[Вайльд B]

с рекламою на обложке, гласившей:«rоmаn à clef, в котором clef потерян навсегда»[63],- то искусительные руки одного из моих слуг, лакового лакея, как его называла Флора, все время подсовывали мне ее в поле зрения, и когда я наконец плюнул и раскрыл ее, то к великой моей досаде оказалось, что это шедевр.

[112]

[Z]

Последняя §

Винни Карр, дожидаясь поезда на платформе станции Секс[64], прелестного швейцарского курорта, славящегося своей мирабелью, заметила давнюю свою подругу Флору, сидящую на скамье недалеко от книжного киоска с книжкой на коленях. То было дешевое издание «Лауры», вышедшее почти в одно время с гораздо более солидным и пригожим изданием в переплете. Она только что купила ее в станционном киоске, и в ответ

[113]

[Z2]

на шутливое замечание Винни («небось приятно читать про свою жизнь») сказала, что не знает, сумеет ли заставить себя начать книгу.

— Но ты просто обязана! — сказала Винни. — Ну конечно, там много чего понавыдумано и так далее, но ты там узнаешь себя на каждом шагу. А потом, там эта твоя потрясающая смерть. Давай я тебе покажу твою потрясающую

[114]

[Z3]

смерть. Ну надо же, как назло, мои поезд. Ты тоже едешь?

— Никуда я не еду. Жду одного человека. Ничего особенно интересного. Отдай мне пожалуйста книгу.

— Да, но я просто должна найти тебе это место. Это не в самом конце. Ты будешь визжать от смеха. Самая бредовая смерть на свете.

— Ты пропустишь свой поезд, — сказала Флора.

ПРИЛОЖЕНИЯ: ПОДСОБНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

[78]

Софрозина, термин Платона для определения идеального самообладания, произрастающего из рационального корня человека[65].

[90]

[9]

[…] этот фон[66] [следует] сохранять чистым от помех усталого зрения, например от гипнагогических горгуль [галлюцинаций образов — зачерк. ] или энтоптических роений.

[…] вертикальный штрих, проведенный мелком на темном прюнелевом фоне […]

над коллекцией монет или насекомых.

[…] манекен или скелетик, но это требует […]

[108]

Оксфордский словарь английского языка

Нирвана задувает (гасит)

вымирание, исчезновение.

В теологии буддизма — вымирание… и растворение в верховном духе.

(нирванное объятие Брахмы)

бонза = буддийский монах

бонзастырь, бонзастыри

учение о буддийском воплощении Брахманство = растворение в божественной сущности

Брамизм

(все это постулирует верховного бога)

[109]

Буддизм

Нирвана = «само-вымирание» «личностно[го?] существовани[я?]»

«высвобождение из круга воплощений»

«соединение с Брахмой (индуизм), достигаемое чрез подавление личностного существования»

Буддизм: Блаженное духовное состояние

Религиозная ахинея и мистицизм восточной мудрости.

Второсортная поэзия мистических мифов

[119]

[…] ему тоже надобно было

и что он будет приезжать во всяком случае на неделю один раз в два месяца

Это [может быть] для Темы

Начать со [стихотв.?] и т. д. и кончить

мает, и Флорой, приписать [?] картин[е?]

[137]

Самоуничтожение мыслию

чувство, что таешь

Envahissement[67] восхитительного растворения (что за чудесное, точное существительное!)

Следствие употребления некоего химического препарата, которым пользуются анест[езиологи]

Пуп [мой] меня никогда особенно не занимал

[138]

изглаживать

искоренять

вымарывать

зачеркивать

стирать

вычищать

уничтожать

Геннадий Барабтарло. «ЛАУРА» И ЕЕ ПЕРЕВОД

Предлагаемая вниманию читателя книга не предназначалась в этом виде его вниманию. Набоков не отдавал в печать вещей не то что не совсем отделанных, но не довольно отзеркаленных. Новый роман он записывал, по своему обычаю, на каталожных карточках, с декабря 1975 года до весны 1977-го, когда должен был постоянно прерывать писание вследствие болезни, от которой уже не оправился. Один из ранних пробных вариантов названия был Dying Is Fun; это последнее слово, в новом американском хождении превратившееся в полуприлагательное, плохо поддается переводу, разве что истолковательному.

Веселая смерть? (по образцу провансальской la gaya scienza, веселой науки поэзии). Умирать в свое удовольствие? Умирание уморительно? Умирать, так с музыкой? В «Приглашении на казнь» один из действующих шутов под шумок и как бы ненароком выдает музыкальный ключ к замыслу книги (правда, калейдоскопически зашифрованный): «смерть мила: это тайна». Нужно, конечно, помнить, что все такие максимы дороги в художественных вымыслах, тогда как у самого художника мог быть иной взгляд на эти вещи.

Спустя четыре года но смерти Набокова я впервые услышал от его вдовы о начатом последнем романе. «Мне велено было сжечь его». Это было сказано с отдаленной легкой улыбкой, со свойственным ей задержанным прямым взглядом в глаза собеседнику. Мы сидели в маленьком кабинете в начале анфилады гостиничной квартиры Набоковых в Монтрё, об одном большом овальном окне, выходившем на юго-запад, на озеро. «Но я покамест не исполнила этого — рука не поднялась». Подробностей она не предлагала, и я не стал их просить из безотчетного чувства, что все, что касается этой книги, должно соблюдаться в тайне.

О главных ее темах я узнал через восемь лет, когда профессор Бойд прислал мне для предварительного чтения манускрипт своей монументальной биографии Набокова. Там они излагались подробно, и по указанному ощущению мне казалось, что этого не следует делать. Мое мнение не могло тут иметь решительного значения, но Вера Набокова, как оказалось, пришла к тому же заключению, и Бойд ограничился краткой историей сочинения последней книги. В то время никто кроме него и, разумеется, вдовы и сына, не читал карточек с черновиком романа, и мало кто знал о самом их существовании. Вот действительно убедительное тому свидетельство: в 1991 году Елена Сикорская, сестра Набокова, понимавшая его искусство до тонкостей, которых часто не ведали и специалисты, писала мне: «Вы […] прочитали The Original of Laura в пересказе Бойда [т. е. в рукописи биографии Набокова]. Думаете ли Вы, что было бы неделикатно с Вашей стороны раcсказать мне очень вкратце содержание этой книги? Я ведь буду держать это в строжайшей тайне. Даю честное слово».

В тайне той же непроницаемости, в несгораемом швейцарском сейфе, держал эти фрагменты и сын Набокова, сделавшись распорядителем его литературного имущества. Выбор был мучительный, несколько напоминающий эпизод из первого английского романа Набокова, герой которого В., по смерти сводного (будто бы) брата, сидит перед горящим камином с пачкой непрочитанных писем, которые ему завещано уничтожить. Вопреки распространенному одно время в Москве верованию, рукописи превосходно горят.

Но иное дело письма, и иное — недописанная мастерская вещь (по английскому выражению), и соблазн тут в том, что особенно трудно уничтожить именно последнее, предсмертное сочинение, которое в принципе, по логике осуществления и раскрытия наилучших художественных дарований, не замутненных под конец слабоумием и не запятнанных безнравственностью, должно в разных отношениях превосходить предыдущие. Многие годы рука сына не поднималась предать рукопись ни огню, ни печати. Наконец к 2008 году круг доверенных лиц, прочитавших содержимое картотеки, расширился, и многие из них советовали ему печатать, полагая, что стилистические достоинства сохранившихся отрывков искупают неисправимый недостаток целостности и критической массы. После долгих колебаний, совещаний и взвешиваний pro et contra Дмитрий Набоков решился печатать[68].