Бочонок - Михаил Маришин

— Вот они! — толкнул меня под локоть Бойко, обращая внимание на выруливающие вслед за лёгкими БАИ-Д, бронемашины. Да, родовое сходство, безусловно, есть, но масштаб! Если БАТ можно было бы назвать колёсным вариантом БТ, то БА-11 был явной попыткой создать аналог Т-28. До трёх башен не дошло, но в удлинённых боковых гранях подобной БАСу водительской рубки, позади окон, симметрично разместились две шаровые пулемётные установки. Стрелки, их обслуживающие, явно сидели по бортам, уступами за местом водителя. Из-за этого корпус броневика удлинился и башня, которая, кстати, была заимствована с Т-26М и вооружена штатной КТ, сдвинулась назад. Моторный отсек остался таким же коротким, но теперь он едва дотягивал по длине до шин задних колёс, свес, таким образом, полностью отсутствовал, а законцовки крыльев были сделаны шарнирными, чтобы не оторвать их при преодолении препятствий. Вот это всё опиралось на три ведущих моста, каждый из которых, включая передний, имел двускатную ошиновку. В целом машина производила внушительное впечатление массивностью и "свирепым внешним видом", легко при этом двигаясь и хорошо поворачивая, видимо, благодаря короткой базе и сдвинутому к передней оси центру тяжести. Её экипаж должны были составлять не менее шести человек.

— Нравится? — хмуро спросил военпред у погранца, буквально, захваченного зрелищем.

— Ещё как! С такой пушкой можно и артиллерию с собой не брать. Только возиться с ней, загружая-выгружая в машину и обратно.

Как бы подтверждая слова полковника, вслед за танками, прошли ЗИЛ-5 со 122-миллиметровыми гаубицами в кузовах. Всё как обычно, но на этот раз грузовики были не простые, а с полным приводом. Можно поставить себе плюсик.

— Вот так и мучаемся, — кивнул на колонны техники Седых.

— Погоди, лиха беда начало. Будут новые пушки, тогда будете их просто к машине цеплять.

Как бы подтверждая мои слова, на площадь вышли ярославские грузовики. Тоже вездеходы и тоже двухосные. За собой они тащили гаубицы-пушки МЛ-20, которых я тут раньше не видел, или что-то на них крайне похожее.

— Как тебе такой вариант? — шутливо пихнул я полковника в бок кулаком.

— Ки… — опять запнулся Седых, — как бишь их, басмачи от одного вида обгадятся. Нам такие не положены, у нас трёхдюймовка за счастье. А то всех соседей перепугаем.

— Боятся, значит любят, — вывел я новое правило большой политики.

— Ага, дожидайся, — не поддержал меня полковник.

А потом, после кавалерии, пошли коробочки и последней, перед самым оркестром, щла пехота. Морская. Батумский батальон, который так и не добрался пока до Балтики, зато разжился новой парадной формой, в "сочинении" которой я принимал самое деятельное участие. Как и раньше, на зимнюю парадку у "сочинителей" ума не хватило и бравые морпехи чеканили шаг в беретах и кителях "родного" чёрного цвета, сверкая полосатыми пятнами тельников на груди. Такого зрелища я не видел, можно сказать, с самого детства, и сердце ёкнуло. Да, были парады в прошлой жизни, да красиво, но под конец там шли солдаты совсем не той армии и совсем не того государства. Не было ощущения стоящей за ними всесокрушающей мощи, готовой в любой момент уничтожить любого, абсолютно любого, кто дерзнул бы лезть к нам "с мечом". Не было этого ощущения раньше и здесь, холодный рассудок, реально оценивая силу РККА начала 30-х, всегда расставлял всё по своим местам. А тут! Вроде ничего не изменилось, всего-то один батальон, но ощущение победителей, почти религиозное, как будто прикоснулся к святыне, возродилось именно сейчас.

С комбатом батумцев, майором Касатоновым, я был немного знаком, приходилось вместе работать, утрясая штаты и прорабатывая схемы действий, на основе которых, в том числе, должен был родиться боевой устав МП. Так уж получилось, что батальон, будучи предпоследним, прошёл мимо нас дважды. Один раз поближе к зрителям, а потом, возвращаясь, ближе к мавзолею. Вот, когда строй был к нам ближе всего, Касатонов позволил себе вольность, посмотрев в мою сторону и отдав воинское приветствие. Я, захваченный чувствами, чуть замешкался, а Седых, чуть толкнув меня в тесноте локтем, вскинул ладонь к виску и довольно сказал.

— Узнал, чертяка. С этими ребятами мы не одно ведро крови пролили, и чужой, и, что поделать, своей. Да… Надо бы повидать товарища.

— Зачем же дело стало? Заглянем после парада в наркомат ВМФ, они прямо там временно квартируют.

Так мы и поступили, поскольку смотреть на колонны пролетариата было не так интересно. Седых пришлось выкручиваться, его "пленили" морпехи и не хотели отпускать, но и мне он тоже, вроде как, обещал. Сошлись на том, что сначала поедем ко мне, а потом пограничник с десантниками продолжат по собственной программе. План был хорош, но в мой "Газик" мог влезть от силы ещё один большой человек или полтора маленьких. Взяли, понятно, Касатонова с гитарой.

Забросив тёплую компанию домой, я смотался за детьми к Миловым. Маша после ежовской "гостиницы", несмотря на лечение, никак не могла оправиться и чувствовала себя неважно, поэтому на демонстрацию не пошла, согласившись приглядеть за малышами. А вот Петра пришлось дожидаться, не пригласить своих друзей и бывших соседей было бы просто некрасиво.

Наконец, компания была в сборе и мы сели за стол. Сам себе я при этом дал слово не говорить и не думать о работе ни при каких обстоятельствах. В конце концов, я этот сабантуй устроил именно для того, чтобы чуть-чуть расслабиться. К счастью, Касатонов, заряженный агитацией "морская пехота — острие штыка пролетариата" на полную катушку, спровоцировал спор какой род войск круче. Седых, признавая достоинства морпехов, настаивал, что пограничники не хуже. И уж совсем не согласился с майором капитан Бойко. Весь разговор закрутился вокруг наглядных примеров из недавнего героического прошлого, размеры осетров при этом неумолимо росли. Женщины, Гинзбург и Милов, слушая поначалу с интересом и восхищаясь, откровенно заскучали и только сын, Петя-младший по-прежнему внимал рассказам с широко открытыми глазами.

— Да хватит вам уже спорить, всё равно друг другу ничего не докажете, — махнул я рукой.

— А ты, Семён, рассуди нас, — попытался меня втянуть Бойко. — Ты-то представление обо всех имеешь, всех знаешь. Кто из нас прав?

— На этот счёт песня хорошая есть. Если ты с майором мне её сыграете, то я попробую спеть.

— Давай, давай! Помню, как ты в санатории вечерами пел! А песни какие, заслушаешься! — подбодрил меня Седых.

— Насвисти мотивчик что ли, — видя настроение собеседников и опасаясь урона репутации морпехов, которых я приравнял ко всем остальным, что для Касатонова было ересью, он, тем не менее, взял гитару в руки. Отступать было бы не к лицу.

Я "налялякал" один куплет без слов, помогая себе ритмом, который отбивал прямо по столу. Мотив совсем простой, Касатонов справится точно, Бойко с баяном будет труднее, но без него можно обойтись.

— Ну что готовы? — посмотрел я поочерёдно на музыкантов, а потом на всех остальных. — Про кого поём, за тех и пьём. Последние строчки куплетов помогайте все. Поехали!

В нас нету ни злобы, ни страха к врагу,

Ему не оставим мы шансов в бою.

Мы парни в беретах черного цвета,

Мы грозные силы Советской России!

Касатонов гордо приподнял голову, а присутствующие подняли стаканы.

И нету усталости в нашем строю,

Границу мы держим надежно свою.

Мы парни в беретах зеленого цвета,

Мы грозные силы Советской России!

— Стоп, стоп! Какие береты? У нас фуражки же! — придрался к словам Седых.

— Поменяйте! Дёшево, красиво и удобно. Не песню же из-за вас переписывать! Из неё слова не выкинешь, — мой шутливый "отлуп" вызвал на лице полковника возмущённое выражение, а все остальные рассмеялись.

И нет бездорожья повсюду везде,

Огнём мы проложим дорогу себе.

Мы парни танкисты и артиллеристы,

Мы грозные силы Советской России!

Бойко, несмотря на деревянную ногу, даже встал и так, стоя, выпил. Тем более, что в третий раз последнюю строчку куплета все подхватили дружно. И Седых с Касатоновым в том числе.

И нет больше в мире таких молодцов,

Как бравые дети наших отцов.

Во всех точках света знают об этом,

Мы грозные силы Советской России!

И нет нам завета вернее, чем этот,

Мы верные силы любимой России!

Коркин Алексей, написавший песню в далёком будущем, молодец. Три аккорда, простые слова, но как заряжена! Аж до мурашек пробирает. Вот и сидящие за столом заметно воодушевились.

— А про себя чего не спел, скромник? — спросил Петя Милов.

А что? Штирлиц я или нет?

И нет нам покоя и в мирные дни,

Пока кто-то хочет России беды.