Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто - Михаил Рывкин

«Хоть и выглядел я еще мальчишкой, — писал в своих воспоминаниях Иван Мандрик, — а все же страшно было заходить в город, только что захваченный врагами. По улицам его взад-вперед сновали немецкие патрули, грохотала военная техника, время от времени слышались автоматные очереди. Кое-где полыхали пожары, но их никто не тушил — местному населению не до того было, а оккупантов одолевала другая забота… Справа от покореженного здания городской ратуши, у сожженного дома с белыми полуколоннами, лежали убитые женщины, дети и старики. Скорее всего, это были евреи. Смерть настигла кого на ступеньках, кого на тротуаре. На это жутко было смотреть… С одной и другой стороны пустыми глазницами окон смотрели сгоревшие здания. Везде царил дух страха, скорби и злобы…».

Публично казнена молодая еврейская девушка Доба Гоз. По свидетельству очевидцев, немцы повесили ее около бывшего здания обкома партии, недалеко от моста через Витьбу. Рассказывали, что она заложила тол у входа в дом, и когда фашисты попытались войти, раздался взрыв. Этот факт позднее упоминался в сообщении айнзацкоманды-9[17], переданном в Берлин 29 августа 1941 года: «Еврейка коварно попросила немецкого солдата открыть дверь. Когда он это сделал, рука солдата была оторвана взрывом. Еврейка была арестована и судима айнзацкомандой, а потом публично повешена»[18].

На Больничной улице (ныне улица им. А. Горовца) была психиатрическая клиника. Врачи и обслуживающий персонал покинули ее, а больные, оставшись без присмотра, разбежались. Это было дикое зрелище. Сумасшедшие ходили по улице, ели траву, вдруг начинали истерично смеяться, а один топором бил по стене дома, вероятно, пытаясь его разрушить. Немцы стали прямо на улице расстреливать несчастных больных.

В городе появилось немало недовольных советской властью. Выпустили всех заключенных из тюрьмы. С первого же дня они стали грабить квартиры. Тем, кто оказывал сопротивление, грозила смерть.

«В первую неделю оккупации города, — свидетельствовала Виктория Даниловна Орлова 27 сентября 1944 года следователю УМГБ (Управление Министерства Государственной Безопасности. — Авт.), — фашисты организовывали облавы на евреев в левобережной части города, в районе Песковатика. На протяжении трех дней они производили расстрелы на Старо-Улановичском кладбище».

С. Я. Сарак, пережившая ужасы гетто, рассказывала: «Еще до гетто многих евреев убивали прямо на улицах. Идешь по улице и смотришь — вот здесь убили и здесь убили. Соседа, Кисельгофа, убили…».

В охоте за жертвами гитлеровцы прочесывали улицы, даже отдаленные и глухие, обыскивали каждый дом, каждую надворную постройку. На улице 4-я Свердлова немцы забрали из восьми соседних домов сорок восемь евреев, погрузили в машины, вывезли за город в овраг и расстреляли; с улицы 3-я Свердлова — около двадцати пяти человек; с улицы 1-я Войкова были расстреляны на месте три женщины, отвезено за город и расстреляно около двадцати человек; с улицы 3-й Войкова было взято и расстреляно также за городом около пятнадцати человек.

Зверству фашистов не было предела: «В Витебске немецкие варвары, — читаем в записках партизанки Клавдии И., — расстреляли семью служащего В. Абрамского. В этой семье, помимо отца и матери, было двое детей. Ворвавшись ночью в дом, гитлеровцы застрелили мужа и жену Абрамских, а мальчикам Моисею 8-ми лет и Арону 7-ми лет отрубили руки. Заперли их в квартире и ушли. Дети умерли».

В эти же дни гитлеровцы согнали из ближайших к Смоленскому рынку улиц женщин и детей и заперли в двухэтажном здании бывшей 28-й школы (оно и сегодня стоит у памятника героям витебского подполья). Некоторые успели захватить с собой кое-какие вещи. Когда их стали выгонять на улицу, полицай попытался отнять у одной старухи подушку, а она вцепилась в нее и ни за что не хотела отдавать. Наблюдавший за этой сценой офицер вытащил пистолет и застрелил старуху. Потом всех вывели во двор дома и расстреляли.

По военно-административному делению Белоруссии, введенному оккупационными властями, Витебская область была включена в состав зоны армейского тыла группы армий «Центр». В насаждении оккупационного режима военная администрация опиралась на местных коллаборационистов и созданную ею профашистскую периодическую печать.

Еще 11 апреля 1941 года рейхсфюрер СС Г. Гиммлер издал указ, по которому все дивизии безопасности становились одновременно и органами административного управления на оккупированных территориях и должны были строго придерживаться распоряжений Верховного командующего тылом войск группы армий «Центр» пехотного генерала Макса фон Шенкендорффа. По существу он получил право претворять в жизнь политику «окончательного решения еврейского вопроса» в оккупированных районах Восточной Белоруссии. В распоряжениях, изданных М. Шенкендорффом 7 и 13 июля 1941 года, излагались основные детали немецкой модели первого этапа — геттоизации — на пути к тотальному уничтожению евреев Восточной Белоруссии. Той самой модели, которая была тщательно разработана нацистами и апробирована, «обкатана» ими на евреях оккупированной Польши: создание юденратов (еврейских советов), проведение всеобщей регистрации евреев, обозначение их опознавательными знаками из желтой ткани в форме шестиконечной звезды или круга, переселение в специальный жилой район, введение принудительного бесплатного труда и многое другое. Распоряжения М. Шенкендорффа были обязательны к исполнению. Может быть, потому специального приказа о создании гетто в Витебске, как и в некоторых других городах, не было.

В еврейский совет (юденрат) немецкая администрация назначала лиц наиболее авторитетных, самых уважаемых среди еврейского населения. И обязательно коренных горожан, а не беженцев. Для оккупантов они, кроме всего прочего, были заложниками. И председатель, и члены юденрата, конечно же, были назначены с подачи Л. Брандта, отлично знавшего витебскую интеллигенцию. Об одиозной личности Л. Брандта мы еще расскажем читателям.

В юденрат Витебского гетто входили Д. С. Блен (директор Дома художественного воспитания детей), Каган (учительница немецкого языка средней школы № 7), Лейтман (бухгалтер артели, химик), Бейзерман (учительница средней школы № 7), В. Т. Цадикман, И. О. Глезерман, Д. X. Гинзбург[19].

«Староста, его заместитель и все прочие, принадлежащие к еврейскому совету, лично отвечают за все случившееся внутри еврейского поселения в том случае, когда их действия направлены против немецких властей, немецкой полиции и их распоряжений…».

Никаких прав, а уж тем более возможностей, у юденрата не было. Говорить о каком-либо еврейском самоуправлении не столько смешно, сколько кощунственно. Отказ от участия в юденрате означал подписание себе смертного приговора. Конечно же, хотелось жить.

17 июля по приказу военного командования на стенах домов было расклеено объявление, в котором говорилось о том, что все евреи, а также евреи наполовину и на одну четверть, то есть такие, которые происходили от смешанных браков во втором или даже третьем поколении, все «сожительствующие» с евреями или еврейками должны зарегистрироваться до 18 часов 20 июля. Кто не зарегистрируется — будет расстрелян[20].

Люди, приученные подчиняться приказам, внесли свои фамилии в регистрационные списки. Безусловно, они ни сном, ни духом не ведали, чем это им грозит. И даже те, у кого только бабушка или дедушка, которых внуки не застали в живых, были евреями, приходили регистрироваться и называли свои русские, белорусские, польские фамилии. Перепись еврейского населения проводили члены юденрата.

Каждый еврей должен был пришить к своей одежде на груди с правой стороны и сзади на спине круг из желтой ткани диаметром 10 сантиметров.

Чтобы избежать репрессий по отношению к евреям, юденрат принялся за работу очень добросовестно. Вскоре списки из 16 тысяч фамилий были тщательно составлены и переданы в комендатуру.

О том, как проходила регистрация, рассказывает Г. В. Шантырь: «…это был двор недостроенного дома, стояла толпа, я увидел там знакомых. Мы не боялись тогда немцев. Ощущение было, что это ненадолго. Немного перетерпеть, и скоро нас освободят. Никакой охраны при регистрации не было. Вопросы задавали самые простые, даже адрес не спрашивали. Приходить надо было с советским паспортом, по нему записывали национальность. Регистрация шла много дней…»[21]

В июле 1941 года оккупанты доносили в Берлин: «Во всех городах Белоруссии назначены уполномоченные представители еврейского совета, которым было поручено создание еврейского совета (от 3 до 10 человек). Этот еврейский совет полностью несет ответственность за поведение еврейского населения и выполнение им всех распоряжений немецких властей. Кроме того, он немедленно должен провести регистрацию всех евреев, проживающих в данном местечке, городе. Наряду с этим, он подбирает группы евреев в возрасте от 15 до 35 лет для работы по заданию вермахта…».