Журнал «Вокруг Света» №02 за 1988 год - Вокруг Света

— Люди эде, а мнонги тем более, потому так отстали, что верят в духов,— считает Иа Томлеа.— Злых духов боятся обидеть, добрых — тоже. Плугом землю уродовать нельзя: дух земли разгневается. Железной мотыгой ковырять тоже нежелательно — духи железа не любят. Удобрять поле навозом — это уже просто надругательство над духом. Единственное удобрение — зола от сгоревшего леса. Поэтому урожаи низки, а плодородия рэя хватает на два-три года. Даже жать серпом нельзя: рису больно. Осторожно обдирают зерна с колоса рукой в корзину. Вот выучим людей грамоте, дадим образование, перестанут они бояться духов — тогда дела пойдут быстро.

Так-то оно так. Но не только страх перед духами держит на первобытном уровне хозяйство горцев, а первобытные условия труда сохраняют до сих пор бессильную веру во всяких леших, водяных, рисовых, земляных и других им подобных.

Изменения в жизни горцев уже начались. Лучшее тому подтверждение — сотня гектаров орошаемого поля, с которой земледельцы общины собирают два урожая в год. И каких урожая! По восемнадцать-двадцать центнеров с гектара. Земля рядом с деревней, а не разбросана на десятки километров маленькими лоскутками рэев. А всего-то надо взяться как следует за работу, построить плотину на речке и прокопать три километра канав. Нашлось место для арахиса и сои. За арахис получают из города ткани, посуду, спички, соль, рыболовные снасти. Научились и пересаживать рисовые ростки из питомников на поле, как это делают вьетнамцы, и даже удобрять землю навозом, хотя чисто психологически больше по душе пока химические удобрения, которые изредка попадают в этот «слоновий угол».

Не сразу воспитывается вкус к труду по-новому. Еще тянут назад привычки и обычаи, суеверия, медлительность. Но плотины, каналы, дороги, товары, электричество, радио, а главное, новые люди, упорно меняют облик плато.

Мужской матриархат

Обед проходил в длинном свайном доме шан, который, как и другие дома деревни, был построен из досок хорошего дерева, только крыша из пальмовых листьев. Леса в окрестностях Дона пока достаточно. Особенно на западе: безлюдье почти до самого Меконга.

Дом поднят над землей метра на два, и на площадку перед входом ведет лестница — положенное под углом в сорок пять градусов бревно с зарубками. Пол внутри дома тоже деревянный и похож на решетку, сквозь которую в полумрак помещения проходит свет. Странно, когда свет в помещении растекается не сверху и даже не сбоку, а снизу. Какая-то совершенно нереальная обстановка. Пол-решетка отполирован до блеска. Он приятно прогибается под босой ногой, чуть-чуть поскрипывая. За чистотой пола тщательно следят. По нему не ходят грязными ногами, тем более в сандалиях. Воспитанный человек при трапезе сбрасывает объедки точно между половицами. Там, под домом, их подберут свиньи и куры. Гостям подают циновки, и каждый устраивается на них, сложив ноги калачиком. Из циновок сделана и «скатерть-самобранка», протянувшаяся через всю главную комнату — гостиную. По мере того, как гости собираются, циновки постепенно покрывают почти весь пол, становится совсем сумрачно, и приходится открыть задвинутые досками отверстия в стенах.

Стометровые свайные бараки, в которых ютится большая семья из нескольких десятков человек, стали у эде редкостью. Обычно в доме живет одна семья: старики родители, дочери с мужьями, младшие дети и внуки. Старшие дочери с семьями уже успели отделиться.

Именно дочери, а не сыновья. Пожалуй, наше понятие «выходить замуж» здесь не очень подходит. В семейной и общественной жизни эде, мнонгов и некоторых других народов Центрального плато много черт матриархата. В выборе спутника жизни инициатива принадлежит девушке. Это она подсылает сватов к родителям приглянувшегося парня. После свадьбы в ее дом переезжает муж, становясь членом ее рода. Родившиеся дети продолжат материнский род. Только на плато я видел мужчин, которые трогательно возятся с малыми детьми, таскают на перевязи через плечо самых крохотных, пока женщины заняты рукоделием или на кухне.

Какое-то удивительное стечение обстоятельств сохранило в горных центральных районах Индокитая до наших дней эти обычаи первобытной старины. У мнонгов на этот счет есть легенда.

Когда Небо создавало землю и природу, оно поселило мужчину на вершине горы, а женщину на берегу моря. Мужчина чувствовал себя одиноким и спустился с гор в поисках женщины. Увидев их вместе, Небо наказало мужчину за неповиновение тем, что заставило его вечно жить при женщине и под ее властью.

Мнонги и берег моря... Сейчас такое сочетание звучит нелепо. Видимо, легенда пришла из глубины веков, когда предки горцев еще не были оттеснены более сильными пришельцами с прибрежных равнин за каменистые перевалы. А потом, в глуши гор и джунглей, мнонги как бы оказались за пределами мощного водоворота истории.

Но я не случайно подчеркиваю «черты матриархата». Хотя горянка еще гордо шествует на базар впереди плетущегося за ней мужа с корзинами и детьми, хотя верховодит она у домашнего очага, никто уже не помнит, чтобы на месте деревенского старейшины кхуа луона или, тем паче, вождя племени, была женщина. В последние годы все чаще случаи, когда невеста переезжает в дом жениха, особенно если горская девушка выходит за вьетнамца, кхмера, лаосца. И уж совсем вопиющий пример: в полусотне приглашенных на торжественный обед не было ни одной женщины. Вот вам и матриархат.

Каждое место за «столом» предопределено. Мне полагалось почетное — у окна. По левую руку — старейший слонолов, которого привели под руки. Напротив — другие, в национальных одеждах. У них — данный обычаем авторитет, связанный с почитанием умудренных жизненным опытом людей. По правую руку расположились руководители уезда, общины, бана — в целом довольно молодые люди в цивильных или военных рубахах, в брюках хаки. У них — реальная власть. Мой добровольный переводчик И Тан, примкнувший к группе старейшин, имел некий промежуточный статус в этой двуединой системе власти. Он — председатель общинного комитета Отечественного фронта Вьетнама. Задача этой организации состоит в укреплении национального единства всех слоев общества, в том числе и отношений между разными народностями страны.

И Тан как нельзя более подходит к этой должности. Родился в 1930 году в мнонгской семье, до двадцати лет жил по обычаям своих предков, а потом судьба сделала крутой поворот, направила его дальнейшую жизнь в русло революционной борьбы.

Освобожденные районы Южного Вьетнама, опорные базы революции располагались вдоль «тропы Хо Ши Мина» — в горных областях и на плато. Отношения горцев с вьетнамцами исторически складывались неплохо, хотя, конечно, не без сложностей, как любые отношения малых народов с большими соседними. На сложностях играли французы, а вслед за ними американцы.

Нетрудно догадаться, сколь ценна была роль в этой обстановке И Тана. Немного имелось у революции грамотных товарищей из национальных меньшинств.

— Даже некоторым вьетнамским политработникам приходилось для конспирации и установления контактов играть роль местных жителей. Не только язык учить и кхо на бедра повязывать. Полностью принимали облик «дикарей: рот щербатый, уши дырявые». Мне же никаких превращений не надо было,— весело вспоминает И Тан, простодушно иронизируя над своим внешним видом.

«Дикарь, рот щербатый, уши дырявые» — презрительное прозвище горцев Центрального плато. Одно из проявлений тех самых сложных межнациональных отношений. Но и сам И Тан, и старейшины произносят эту дразнилку без обиды. «Что ж делать — действительно щербатый, действительно в дырах». И Тан, старик слонолов и все старейшины смеются, обнажая покрытые черным лаком зубы. Верхние передние наполовину короче остальных. А в растянутых мочках ушей зияют огромные дыры.

Отверстия в ушах прокалывали всем горцам еще во младенчестве. Потом расширяли, вставляли все более толстые деревяшки или кусочки слоновой кости.

Спиленные зубы — след старинного очень мучительного обряда инициации, который был раньше обязателен у всех народностей, населяющих плато. Мнонги спиливали только четыре передних зуба, а эде весь верхний ряд, кроме коренных.

Никто, однако, и не думал как-то отвертеться от неимоверно болезненной процедуры, и никому из юных не приходило в голову, зачем она нужна! Как никто из нас в детстве не спрашивал, зачем одеваться в теплую летнюю пору, а не ходить голыми. Во-первых, так делали все, в их представлении, нормальные люди. Во-вторых, только спилив зубы, юноша или девушка могли стать мужчиной или женщиной. Даже самая последняя дурнушка не послала бы сватов к дому парня с «лошадиными зубами». Вступая во взрослую жизнь, дети доказывали свое право на это жестоким экзаменом на выносливость.

Оглядев собравшихся в доме, я пришел к выводу, что обычаи пилить зубы и дырявить уши ушли в прошлое, по крайней мере, здесь в Доне. Среди тех, кому на вид около сорока, уже немного носителей этих признаков зрелости и красоты.