Категории
Самые читаемые
PochitayKnigi » Поэзия, Драматургия » Поэзия » Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения - Иван Елагин

Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения - Иван Елагин

Читать онлайн Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения - Иван Елагин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 46
Перейти на страницу:

Увы, это было опасно, и это был не только диабет.

«Последние дни Ивана Елагина» – так называлась грустная «поминальная» статья Валентины Синкевич, опубликованная в 1990 году в «Новом мире» – в том самом, где Елагин некогда разрешил Гранину себя печатать.

«О недомогании, – пишет Синкевич, – он говорил еще летом 1986 года. Тогда в Норвичском университете я была поражена его усталым видом и значительной потерей веса. Наконец, врачи установили точный диагноз: рак поджелудочной железы. <…> Как-то в разговоре со мной по телефону он даже поблагодарил судьбу за то, что она послала ему именно этот быстро текущий вид рака» [33].

Друзья и поклонники поэзии Ивана Елагина, зная, что жить поэту осталось всего ничего, решили сделать ему прощальный подарок: скинулись по принципу «кто сколько может», чтобы издать его новую книгу. Деньги внесли главный редактор «Нового русского слова» Андрей Седых, друг киевской юности Рюрик Дудин, поэты Николай Моршен и Игорь Чиннов, прозаики Владимир Юрасов и Юрий Елагин; несколько более обеспеченный Сергей Голлербах внес шестьсот долларов, а основную сумму в две тысячи долларов дали супруги Фесенко, а тяжесть подготовки нового сборника, «итогового избранного», взяли на себя супруги Ржевские, с которыми Елагин подружился еще в «казармах СС» под Мюнхеном, – поэтесса Аглая Шишкова и прозаик Леонид Ржевский. Ржевский много работал над составом книги, но при ближайшем рассмотрении видно, что сделана она «на живую нитку»: не попало в нее ни «Нечто вроде сценария», ни «Цыганский табор осени…» (слишком длинно), ни «Здесь дом стоял. И тополь был…» (стало затерто-хрестоматийным после того, как в 1960 году вошло в антологию Ю. Терапиано «Муза Диаспоры»), не выверена текстология – ряд стихотворений напечатан в ранних редакциях… Ржевский, увы, умер раньше самого Елагина – от сердечного приступа. «Потерю долголетнего друга умирающий поэт воспринял очень болезненно. ""Умер последний джентльмен", – сказал он мне по телефону» [34].

Но саму книгу – «Тяжелые звезды» – Елагин все же успел увидеть, даже многим ее надписал; лишь экземпляры в твердом переплете, появившиеся буквально за два дня до смерти поэта, остались ненадписанными – больше не было сил держать в пальцах карандаш.

В Филадельфии Елагина пытались лечить, на короткое время наступило улучшение. Но… Валентина Синкевич вспоминает: «Поэт продиктовал дочери объявление о своей смерти. По-прежнему слушал он тихо игравшую классическую музыку, но говорить уже не было сил. Накануне его отъезда в Питсбург я приехала к нему попрощаться. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами, так как все время зяб. Вдруг, открыв глаза, он спросил меня: "Как фамилия режиссера, хвалившего мои стихи на выступлении в Бостоне?" "Любимов?" – спросила я. "Да, Любимов. Я никак не мог вспомнить его фамилию". И снова закрыл глаза. Это были последние слова, которые я слышала от Ивана Венедиктовича» [35].

8 февраля 1987 года поэт Иван Елагин скончался в Питсбурге, там же был отпет и похоронен. На его могиле стоит камень с выгравированным по-английски именем и датами жизни; на том же камне – восьмиконечный православный крест.

Василий Толмачев в своей большой работе «Христианские мотивы в русской поэзии и творчестве Ивана Елагина» высказывает сомнение в наличии религиозной темы у Елагина как таковой [36], ссылаясь на более чем странное утверждение Т. Фесенко: «У Елагина нет религиозных стихотворений» [37]. Ниже Толмачев объясняет «нерелигиозность» поэзии Елагина более чем странно: «По-видимому, некоторая несформулированность елагинской поэзии – одно из важнейших ее свойств» [38]. Но, во-первых, Елагин – чуть ли не один из самых афористичных поэтов ХХ века, иной раз – до трюизма («Есть только ширь бессмертного пространства, / Где мы и камни – смертные жильцы"); во-вторых, свое религиозное кредо Иван Елагин ясно сформулировал, притом именно в поэзии.

И не вина поэта, если это кредо не совсем традиционно в привычно-церковном толковании. Речь идет о стихотворении Елагина «Худощавым подростком…», где вновь возникает бессмертная для поэта фигура его отца – Венедикта Марта, – запечатленного перед арестом под киевским каштаном в июне 1937 года. Елагин заканчивает стихотворение так:

И пока океаныМиражи свои все не растратили,Человек все стоит у каштана,А вокруг человека приятели.

И над ним распростертаТа ветка – шумит, как шумела.Воскрешение мертвых –Наше общее с деревом дело.

Последние строки этого стихотворения – прямая цитата из великого русского философа Н.Ф. Федорова, чья «философия общего дела» предполагала единое для всех живущих целенаправленное занятие: воскрешение всех людей, когда-либо живших на земле. С шестидесятых годов нашего столетия учение Федорова получило всемирную известность, притом в первую очередь – в США. Елагин отнюдь не «совпал» с Федоровым, он открыто принял его сторону, да еще антропоморфировал мир до того, что единое дело у него делают человек и дерево. Это не еретический пантеизм, за который был сожжен Джордано Бруно. Это – благороднейшая и достойнейшая позиция поэта и верующего человека. По-своему, но верующего.

«Смерть не все возьмет – смерть только свое возьмет», – писал один из лучших русских писателей ХХ века Борис Шергин. Истинную поэзию смерть не возьмет, не ее это дело. А для живых, издающих и читающих книги, дело всегда есть, и дело это общее, из всех важных – самое важное.

Воскрешение мертвых.

Евгений Витковский

ПО ДОРОГОЕ ОТТУДА (1953)

* * *

Усталый город пал в ночное лоно.Душе — застенок сна.Над головой в горбатых ветвях кленаЗапуталась луна.

Жемчужный дым заполнил купол темный.И, плавая в дыму,Глядят с тоской бездомных духов сонмыВ надзвездную тюрьму.

* * *

Там улица кончалась. ТамРека поблескивала снизу.Луна с карниза по карнизуПлелась за нами по пятам!

И лестница упала тамДо самой пристани, до самойВолны сутулой и упрямой,Надоедающей бортам.

А мы стояли у перил,У срезанного края кручи,А ветер тучи перерылИ посбивал деревья в кучи.

И прядь волос — твоих волос —Мне ветер даровал как милость…Как время не остановилось?Как сердце не оборвалось?

* * *

Так. Маскарад вечерний начат.Расторгнут занавес зари.Как виселицы, замаячатНа перекрестках фонари!

И тени супятся, и серыйНаваливается фасад,И улица плывет галерой,И вспять шарахается сад!

Всё в судорогах, и трамваевНе выпускают стыки рельс,Покуда сумерки, истаяв,Не завершат заклятый рейс.

Да. Только ночь поставит финиш!Ты, ночь, безвыходная сплошь —Оцепишь город, и нахлынешь,И отодвинешь. И сотрешь.

* * *

Апрель! Я болен этой датой!За крышей — голубой клочок,И грач слетел, как завсегдатай,На облюбованный сучок.

Кричит — и на гортанный вызовК нему сородичи спешат,И хлещет жижица с карнизов,Как будто вылили ушат!

Очнутся люди, хлынут песниИ вскроют окон переплет.Зашевелись скорей и тресни,Души осунувшийся лед!

* * *

Так. Детство ранено навылет.Остановись в лесу, шепни:Зачем они березы пилятИ выкорчевывают пни?

Калитку, дом и воздух самыйНе тронули шестнадцать зим.Но шум осинника за ямойБыл жуток и невыразим!

Теперь — канава и крапиваИ пожелтевшая лоза!О, страхи детства, как красивоВы искажаете глаза!

А будем ли мы помнить? ИлиМы выкорчуем призрак дней,Когда мы птицу хоронилиИ крестик ставили над ней?

* * *

Тяжеловесные струиЛивень апрельский пролил,Их на ходу оркеструяДля проводов и кровель!

Захлебывалась мостоваяОт бурной скороговорки!В доме, не переставая,Бились оконные створки!

Оторопев, помешкав,Ливень пошел на попятный.Стали уже вперебежкуВспыхивать белые пятна.

Старый забор перекривлен,Скомкан кустарник старый.Гневными бивнями ливняРазмозжены тротуары!

* * *

Эти облитые кровьюКлены у изголовья!Эти деревья — вымысел!Это художник выместилНа пятипалых листьяхЖелчную горечь кисти!

Но, скомканы и ветхи,Облупливаются веткиТо киноварью, то охройНа подоконник мокрый…

Всё выговорит пригород!Выговорит и выгорит!

АНДРЕЕВСКАЯ ЦЕРКОВЬ

Из-за моста ЦепногоГород возносит дома.Ты же горишь бирюзовоТам, на вершине холма.

О как стройны колонныИ купола легки!О как отвесны склоныИ берега реки!

* * *

Наотмашь бьет по векам ветер меткий.Рассвет ушел в сугробы с головой.Со скрежетом обледенелой веткойРазмахивает тополь угловой.

Как неуютно летчику на высях!Скитайся и туманы разрывай!Голубоватую зарницу высекНа повороте вздрогнувший трамвай.

А ты идешь, замотанный по шею,И окрики доносятся извне:Прокладывают дворники траншеюНа противоположной стороне.

* * *

В океане сумрак долог,Но у мачты нам светло!Месяц — зеркала осколок,Парус — белое крыло!

По расшатанным помостамДо снастей добрались мы!Видишь — волны тост за тостомПодымают у кормы?

Ни земли, ни скал, ни мелей,Ни огня, ни корабля…Только темных ожерелийНа груди твоей петля!

* * *

У кормы дубовой сядемНа заржавленной цепи!Хочешь — к падающим прядямПо черешне прицепи?

Грузным ветром парус налит,Мачта вбок наклонена,И того гляди — повалитОшалелая волна!

Шумно празелень раздвинув,Кузов пеною оброс.В стаю черную дельфиновОстрогу метнул матрос.

Птицы сгрудились на реях!Это чайки — посмотри!И на мачтах, на обеихЗакачались фонари!..

* * *

Встали за ночь сугробы в сажень.Узкий двор мертвеца белей.Видишь, милая, я взбудоражен,Ну, хоть ты меня пожалей!..

Может быть, это только усталость,Но я помню: всю ночь напролетТо ли птица у окон металась,То ли волк завывал у ворот!

Всё, что видишь в бреду, — не упомнишь,Только в нем что-то вещее есть…Твое имя возникло на помощь,Но его я не мог произнесть!

* * *

Горят за окнами напротивАлмазы звездного ковша.Над лирой, брови озаботив,Склонилась Муза, не дыша.

На человеческую ложьОбрушься огненным тайфуном,И в этом хаосе подлунномСердца и кровли растревожь!

За жизнь, растраченную наспех,За слезы в каторжном пути —Гори в непримиримых распрях,Земле и людям отомсти!

* * *

Вот мы покинули порт!Ветер, мой верный попутчик!Хлещет волна через борт,Чайки на мачтах скрипучих!

В сумерках берег красив!Горные гребни лиловы…Парус под ветер скосив,В море идут рыболовы!

* * *

Остановись — бокал не допитИ тосты грянули не все!А ветер облака торопитИ гонит к черной полосе…

Скудеет мир, и гордых былейВзывают голоса слабей.Вино божественное вылейИ на камнях бокал разбей!

Пиры не возродятся боле,Не огласятся впредь домаРабами ДжиованниолиИль мушкетерами Дюма,

Не скроет мстительную шпагуМелькнувший колокол плаща…А ты… ты не пройдешь и шагу,Не оглядясь из-за плеча!

Лишь в комнате, за плотной шторой,Ты пожалеешь, человек,О той свободе, о которойЗабыли в этот черный век!

* * *

О Россия — кромешная тьма…О куда они близких дели?Они входят в наши дома,Они щупают наши постели…

Разве мы забыли за год,Как звонки полночные били,Останавливались у воротЧерные автомобили…

И замученных, и сирот —Неужели мы всё забыли?

* * *

Еще ломаем руки в гневе,И негодуем, и клянем,Но в лабиринте ежедневийОтупеваем с каждым днем.

И равнодушие изведав,Увязнем в слякоти житья,И внуки позабудут дедов,Как позабыли сыновья.

* * *

Обуглен ветром сад. Как сумерки коротки!Бескровный луч зари над Волгою поблёк,И зыблется едва на выступе решёткиПоследний отблеск дня — пурпурный уголек.

Просторная река, я от тебя далёк,Но и года спустя воспоминанья чётки:И баржи, и плоты, и парусные лодки,Как будто я опять у берега прилёг!

Здесь те же облака и рдеют зори те же,Такой же над рекой свисает черный сад…О, осень, спутница раздумий и досад!

Как беден твой наряд у здешних побережий!От ливней и ветров, их пасмурных осад,Он с каждым днем темней и с каждым часом реже! |

* * *

Где у мола грузили арбузыИ таилась в камнях камбала,Там мне музами были медузы,А подругой татарка была!

Ни скалы, ни кустарника — скудно!И тропа уводила на мыс:Там стояло пробитое судно,Озадаченно парус повис.

Но о трюмах, о тросах, о трапахРассказала нам шхуна сполна,И смолы утоляющий запахДоносила до мола волна!

* * *

Степь. И всходит месяц белёсыйИз-за лиловых завес.Степь. И скачет всадник раскосыйС пикою наперевес.

То взлетит, то в травах потонет…Конь половчанина лют!Если вражьи стрелы догонят —Вцепятся и заклюют!

Так взвивайтесь вослед и рвитесь,Гибелью черной звеня!Но добычи не бросит витязь,Не остановит коня!

О, недаром недругов лютыхВ шуйце завязло копьё!О, княжна! В половецких путахОстрые груди её!

* * *

Ни зги, но ветер. Уличным фигляромСнует фонарь. И мир опустошен.В такую ночь бродить по тротуарам,На брови сдвинув черный капюшон!

И проникать за тайну строгих ставен,В чужую темень мысли уводя,И вдруг понять, как повторим и давенВесь этот сон из ветра и дождя…

* * *

О снег врасплох! О гибельный набегНа провода, на ярусы фасада!Как негодует сад! Но снег и снег —Он день и ночь идет на приступ сада.

Уже сугробы тяготят карниз,Уже завязли, и в снегу по поясИ ель, и вяз… Он глыбами навис,Между ветвями царственно покоясь.

Вплотную к окнам жмется синий пласт.Еще вершок — и форточки засыпет!Нет, ласточке не улететь в Египет,И всё дотла Счастливый Принц раздаст.

* * *

У зимних яблонь — твердый наст.Так неожиданно и редкоДождем серебряным обдастПошелохнувшаяся ветка.

Туда, туда, где снег высок,И помнят папоротник стекла,И льда отточенный кусокПод крышею, как меч Дамокла!

* * *

Отталкивался дым от папиросИ обволакивал изгибы кресел,И, медленно приподымаясь, росИ облаками комнату завесил.

Редели стены, ширился провал,И море выросло посередине.И голос женщины повествовалО нелюдимом Александре Грине.

О гаванях, где каждый парус пьян,Где родина несбывшаяся наша,Где в бурной тьме безумствовал АянИ Гнор ступил на побережье Аша.

Туда, к архипелагу непосед!В страну задумчивых и окрыленных!Привет переплывающим КассетНа кораблях, по горло нагруженных!

Идти, отстаивать за пядью пядь,Бродяжничать и промышлять разбоем,Наскучит — ветром паруса распятьИ выйти в море с лоцманом Битт-Боем!

Когда ж на бриг обрушится норд-вест —Бороться врукопашную с волнами,И побеждать! И видеть Южный Крест,Рукою Бога поднятый над нами!..

МОЯ ПЕПЕЛЬНИЦА

Отчего, не знаю, взорыНеожиданно привлекЭтот звякающий шпорой,Этот бронзовый сапог!

О бретерах и о мотахРассказали, как слова,Кружева на отворотах,Щегольские кружева.

А за окнами всё то же:Тот же тополь, тот же дом,Тот же сгорбленный прохожий,Тот же двор, покрытый льдом…

С глаз долой! Спустите шторы!Мы устроим век иной!Здесь сегодня мушкетерыПобеседуют со мной!

Попрошу, чтоб рассказалиВсё, что знали на земле:О боях, о кардинале,О надменном короле,

О дорогах и тавернахИ аббатствах вековых,О любовницах неверныхИ дуэлях роковых!..

У бочонка сядут гости,Будет смех и стук костей,И монет тяжелых горстиЛягут в складки скатертей,

Все растает на рассвете,Как бургундского пары.И останусь я, да этиСтены, книги и ковры…

За опущенною шторойЯ до утра лампу жёг,Оттого, что звякнул шпоройМушкетерский сапожок!

* * *

Там сук над водой перегнут,И берег отчетливо выписан…Мне кажется, я — Пер Гюнт,Которого выдумал Ибсен!

Выдумал и обрёкСкитаться в скалах и насыпях.Встала заря поперёкЕлей, распахнутых наспех.

Что это? Рондский бор?Хижина? Кто ее выстроил?Память — как возглас в упор,Как водопад, как выстрел!

И сразу — от белых камнейДо кустика — всё опознано!О, Сольвейг! Выйди ко мне,Если еще не поздно!

* * *

Там тень извозчика на козлахВ сугроб упала голубойИ вереницу звезд промозглыхТуман волочит за собой.

Там стонет каменное ложеВоспетой Пушкиным реки,И тот же мост, и небо то жеВисят, столетьям вопреки!

Там, к ночи подступя вплотную,Былая жизнь глядит в упор:Раскольников через СеннуюПроносит под полой топор!

Там, на Столярном, в доме Штосса,В руках у мёртвого — онёр,И на партнёра смотрит косоПроигрывающий партнёр…

Там, вдоль по Невскому со свистомМчать лихачам не надоест,И делом заняты нечистымТе двое, что вошли в подъезд!

Там эхо тысячами мокрыхИ гулких набережных плитНочного будочника окрикДо самого рассвета длит.

ТЕРЦИНЫ – АКРОСТИХ

Аборигены моря и таверны!Ликующие гавани, огни!Еще буссоли и квадранты верны.

Крепчай, зюйд-вест, и Южный Крест нагниС расшатанных небес к согбенным реям!Акулам лишь и демонам сродни

На одичалом корабле мы реем.До парусов швыряет пену шквал,Растет волна зеленокрылым змеем!

Гарпуном в грудь иль ромом наповалРазит судьба, но несравнима доля —Изведав бури, обрести привал

На развеселых доках Сан-Риоля!

* * *

Брызги охры и кармина — осень!Угли милого камина — осень!

За оградой парк — цыганский табор,И поет, поет рябина — осень…

Отчего ж из моего стаканаНе допита половина – осень?

* * *

По-зимнему бор оскален.Дом из бревен. Над ним звезда.Окно инкрустировал ГалленКусками цветного льда.

И бревна, и клочья пакли,И серые сучья двери —Солью озерной пропахлиСнаружи и изнутри.

Но кажется очень чиннымЭтот суровый уют:Даже гнездо над каминомДеревянные птицы вьют!

* * *

Чернильница! Досталось и тебеВолнений от сегодняшнего полдня!Он простучал капелью по трубе,Тебя до края звонами наполня!

Он целый час надоедал окнуПотрескиваньем падающих льдинок!Опять перо в чернила окунуИ вызову весну на поединок!

И буду спотыкаться о софуИ нарушать расположенье стульев,Чтоб взять измором первую строфу,Ее в пустом углу подкараулив!

И снова буду, ночи вопреки,Бродить по изнуренным коридорам!Как образумить вас, черновики?Какой избрать? Смириться на котором?

Уже рассвет! Уймись. Не бормочи.Прислушайся: там шевелится город,И с Нестеровской шалые грачиТебе кричат, советуют и вторят!

* * *

Как руки — властители клавиш,Как ветер моря подчинил —Так ты этой ночью возглавишьВеселую бурю чернил!

Ты странствовать не перестанешь,Куда бы рассвет ни завез…О сколько для Музы пристанищУ гор, океанов и звезд!

* * *

Всё помню об этих ивах.У каждой — врожденный вывих.О как обнимала ты их!

Там берег песчанен и плосок,Там мост переброшен из досок,Там песни повис отголосок.

И тянутся версты и верстыОзер и кустарников черствых.И все это — ивовый остров.

Там ялик у берега хлюпал,И месяц, веселый и щуплый,Обшаривал узкие дупла.

А если сегодня он выплыл,То он не веселый, а гиблый:Там пушки беседуют хрипло!

От каждого дерева — гулы!И с каждого дерева — дуло!От каждого — смертью подуло!..

* * *

Муза мстит. Всю дневную склоку,Мышью скупость, кривые кивки —Помнит всё, и поставит в строку,И не вымолишь ни строки.

Не заметишь птицу ночную,Севшую на ветлу,И уже не встанут вплотнуюОблака к твоему столу.

Поперек завалено щебнем,Стенами заслонено…А давно ли окном волшебнымБыло твое окно,

Открытое по утрамВсем четырем ветрам?

* * *

Одеялом завешены стекла,Тишина стоит у плеча.Скудный луч на томик СофоклаКлонит нищенская свеча.

Всё пугают огнем да газом —Нос не высуни из норы!Лучше б бомбы и газы разом,Да и к прадедам в тартарары!

Милый ад: ни пушек, ни ружей…Старый ад с хромым сатаной!Чем он хуже кровавой лужи,Именуемой — шар земной!

* * *

О, нет ни гнева, ни обиды —Россия — тень, и сердце — тень,И все суставы перебитыУ городов и деревень…

Течет исплаканное небоК чужой стране, к чужим дверям…То Кремль — гигантская амеба —Вытягивается к морям!

Рвись, проволока на заставах,И пограничный столб — вались!В лесах литовских, в польских травахТеки, воинственная слизь!

Быть может, выйдя за пределы,Заполня мир, ты сгинешь в нем,Ты станешь грязью поределой —И высохнешь — и мы вздохнем…

1939

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 46
Перейти на страницу:
Тут вы можете бесплатно читать книгу Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения - Иван Елагин.
Комментарии