Пути-дороги - Борис Крамаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андрей, не отвечая, продолжал в упор смотреть на Волобуя. Тот, делая вид, что не замечает колючего взора Андрея, приветливо улыбнулся:
— Ну, что ж… Герою завсегда рад. Пойдем в хату, найдется что выпить.
Волобуй хотел было пройти мимо Андрея, но, взглянув ему еще раз в лицо, невольно отступил назад.
Андрей шагнул и схватил его за чесучовую рубаху:
— Погоди, Степан Титович, дело есть… Ты что ж, подлюка брюхатая, к чужим девкам лазишь, а коли они тебе, черту старому, не поддаются, так ты их со свету сживаешь?
Волобуй осел в руках Андрея грузным мешком:
— Пусти! Тебе кажу, пусти! Ратуйте! Ра–а–а-а…
— Цыц! Зараз кишки выпущу!..
Выглядывавшая из конюшни голова работника быстро спряталась назад.
— Говори, за что девка в синяках ходила?
Волобуй испуганно бился в руках Андрея, хрипел и наливался кровью.
Тряхнув Волобуя еще раз, Андрей швырнул его изо всех сил на косилку. Волобуй стукнулся боком о полок и растянулся на траве. С омерзением плюнув на него, Андрей зашагал к крыльцу.
Войдя в кухню, он взволнованно выкрикнул:
— Собирай, Маринка, вещи, зараз в станицу поедем!
Марина бегом направилась в чулан и через несколько
минут вынесла оттуда завязанные в узелок свои пожитки.
Кухарка, посмотрев в окно, всплеснула руками:
— Ой, лишенько! Очухался рыжий боров — хлопцев зовет. Ой, беда вам будет!
Андрей угрюмо усмехнулся:
— Ну, хлопцы меня не тронут, а сам не посмеет…
Взяв Марину за руку, он вышел на крыльцо.
Волобуй, собравший около десятка работников, увидев Андрея, заорал:
— Вяжите его, хлопцы! Мы его, мерзавца, к атаману отвезем!
Работники нерешительно топтались около Волобуя, боясь подступиться к Андрею. Волобуй исступленно визжал:
— Хватайте его! Вяжите его, бандюгу треклятого! Выпустите — всех со двора сгоню!
Андрей, оставив Марину на крыльце, подошел к дереву, отвязал коня и прыгнул в седло. В руках у него блеснула кривая турецкая сабля.
Работники бросились к воловнику. Волобуй споткнулся о камень и упал на четвереньки. Сабля, описав полукруг, со свистом опустилась плашмя на жирный волобуевский зад.
Волобуй ткнулся лицом в землю. Полоснув его еще несколько раз плашмя, Андрей подъехал к крыльцу. Марина, подхваченная им на руки, вскочила в седло, и конь карьером вынес их в открытые настежь ворота.
Из воловника выглядывали, давясь смехом, волобуевские работники.
… Усталые, но бесконечно счастливые, подходили Андрей и Марина к станице. Сзади них шел в поводу Андреев конь, отмахиваясь хвостом от комаров.
У Семенных Марину встретили всей семьей. Григорий Петрович, обнимая смущенную Марину, ободряюще улыбнулся:
— Ну, дочка, будь в этом доме хозяйкой. А как Андрей с фронта придет, новую хату вам построим.
И совсем по–молодому повернулся к жене:
— Принимай, Николаевна, дочку.
Василиса Николаевна, плача и смеясь, обняла Марину.
Андрей незаметно выскользнул во двор…
Гриниха сидела в кухне, разложив перед собой карты. В сенях раздался шорох, и в кухню вошел Андрей. Гриниха, подняв голову, с испугом посмотрела на него, смешивая колоду.
— Здравствуйте, Агафья Власовна!
Сняв папаху, Андрей уселся на лавку.
— Здравствуй, Андрей. Слыхала я, что ты вернулся. Василий сказывал.
Глядя на осунувшееся лицо Гринихи, Андрей с удовлетворением почувствовал, что та робость, которую всегда внушала ему эта женщина, исчезла.
Он спросил, улыбаясь:
— На меня гадали?
Гриниха окинула его злым взглядом:
— На дочку, что ты сгубил.
— Я? А мне сдается, что вы ее сгубить хотели.
Андрей смело взглянул Гринихе в глаза.
— Это чем же, бисова душа, я ее загубила? Тем, что добра ей хотела?
Андрей вскочил с лавки:
— За добро бутовское продать ее хотели? Да только не будет этого! За Бута она все одно не пойдет!
— А вот и пойдет. Она мне уже и согласие дала.
Андрей опешил:
— Грех брехать–то, Власовна!
— А вот и не брешу. Вчера на хуторе была. Николай с фронта вскорости приедет, зараз и свадьбу гулять будем.
Андрей, подойдя к ней вплотную, спокойно проговорил:
— Вот что, Власовна. Вашего Николая загнали в Персию, а Марину я сегодня видел. Выйдет она за меня, а не за Бута. Поняли?
Глаза Гринихи зло шарили по кухне. Метнувшись в угол, она схватила деревянную лопату:
— Геть с моей хаты! Слышишь? Геть зараз же!
Андрей, схватив папаху, попятился к двери. С лопатой
в руках наступала на него разъяренная Гриниха.
Выскочив во двор, он схватил толстую палку, валявшуюся у крыльца, и припер ею дверь.
С огорода за ним с любопытством смотрели Миля и Анка.
— Миля! Как только я с проулка выйду, отворишь дверь! — крикнул Андрей, направляясь к калитке.
По дороге Андрей ругал себя за свой необдуманный поступок. Он знал, что Гриниха устроит скандал и даже может забрать к себе Марину. Тогда их свадьба расстроится, а тем временем, возможно, приедет в отпуск Николай Бут… Он готов был уже повернуть назад, чтобы попытаться как–нибудь умилостивить Гриниху. Но мысль о том, что она хотела насильно выдать Марину за ненавистного ему Бута, увеличила неприязнь к этой женщине. «Пускай старая карга побесится, а Марину я ей все–таки не отдам. В случае, ежели она к атаману побежит жаловаться, Василий Маринку к тетке, в Деревянковскую, отвезет».
Придя домой, Андрей застал всю семью за ужином. Он сел к столу рядом с Василием, взял ложку, зачерпнул из миски борща и, посмотрев исподлобья на отца, буркнул:
— Был у Гринихи.
Василиса Николаевна всплеснула руками:
— Как же ты сам–то, сынок? Да говори, что она тебе сказала?
Марина усмехнулась:
— Его мать побила, вот он и молчит.
Андрей положил ложку:
— Два раза лопатой ударила за то, что я про Бута ей напомнил. Теперь, должно, побежит жаловаться к атаману.
Григорий Петрович укоризненно покачал головой:
— Всегда ты, Андрей, прежде языком работаешь, а потом головой.
Андрей виновато опустил голову.
На семейном совете было решено отправить пока Марину к ее тетке, а к Гринихе идти Григорию Петровичу. С тем и легли спать.
Утром прискакал от атамана нарочный и передал Андрею приказ явиться в станичное правление.
… Подходя к базарной площади, Андрей увидел почтальона деда Черенка. Тот замахал ему рукой:
— Погоди, Андрей, тебе телеграмма.
Удивленный Андрей нерешительно взял из рук Черенка протянутую ему бумажку.
— Расписывайся скорей! — торопливо совал Черенок Андрею огрызок карандаша…
Семен Лукич гневно ходил по кабинету, пыхтя трубкой. В углу сидел Волобуй. Рыжая борода его топорщилась просяным веником. Заплывшие маленькие глазки смотрели зло и выжидающе.
— Я ему покажу, мерзавцу, как честных казаков шашкой рубать, да еще за горло давить!.. — никак не мог успокоиться атаман.
— Это разве казак, Семен Лукич? Это прямо разбойник! «Я тебе, кажет, все кишки выпущу!»
В комнату вошел в сопровождении писаря Андрей. Увидев в углу Волобуя, он понял, зачем его вызывал атаман.
Семен Лукич подошел вплотную к Андрею.
Андрей невольно отвернулся: от атамана несло винным перегаром.
— Ты что отворачиваешься, сукин сын? Ты знаешь, что за такие штуки, — атаман мотнул головой в сторону Волобуя, — я тебя зараз в холодную отправлю!
Андрей, встретившись с торжествующим взглядом Волобуя, выпрямился.
— Я вам, господин атаман, не сукин сын, а старший урядник Второго Запорожского полка. — И, доставая из кармана телеграмму, подал ее атаману.
— В холодной же мне сидеть некогда, вот читайте!
Семен Лукич, удивленно посмотрев на Андрея, взял телеграмму и передал писарю. Тот тщательно развернул ее и прочитал вслух: «Полк срочно перебрасывают тчк. Немедленно выезжай назад. Командир третьей сотни подъесаул Кравченко».
Провожать Андрея поехал Григорий Петрович. Василий был послан Богомоловым в Уманскую, а Марина осталась с заболевшей матерью Андрея.
На станции Андрей увидел Максима Сизона. Тот обеспокоенно всматривался в ожидающих поезда пассажиров, словно хотел найти среди них нужного ему человека.
Увидев Андрея, Максим, радостно улыбаясь, пошел ему навстречу:
— А я боялся, Андрей, что ты вечерним уехал.
Посмотрев другу в глаза, он смущенно проговорил:
— Ты меня прости, брат! Напрасно тогда обидел тебя, на лычки да кресты твои глядя. — И, смеясь, хлопнул Андрея по плечу: — Ну, и здорово же ты Волобуя отвозил! Мне хлопцы рассказывали.
Поезда, заливая ярким светом железнодорожную насыпь, уходили в разные стороны. В тамбуре одного из вагонов стоял Андрей, махая папахой отцу и Максиму.
От него уплывала вдаль родная станица.