Кожа - Евгения Викторовна Некрасова

заботами. Одним вечером Домна, засыпая на сундуке в комнате неработающей, поняла, что за весь день она не подумала ни разу о себе, ничего ни разу сама не захотела и не вспомнила ни разу мать, брата, бабушку, сестру, отца, другого брата. Даже аппетит у нее просыпался тогда, когда работающие приносили Дочери хозяина поднос с блюдами. Даже сходить в отхожее место она теперь хотела тогда же, когда желала неработающая. Тело и мысли Домны принадлежали Дочери хозяина, та не задумывалась об этом и воспринимала это все как нормальный ход вещей по привычке, приобретенной ее предками. Домна по матери и остальной семье не плакала ни разу с тех пор, как вошла в дом. Зато плакала без остановки тогда, когда Дочь хозяина дверью прищемила палец на руке и он распух красным. Целовала его, дула на него, растирая слезы. Домна осознала, что это плохо. Так без семьи можно остаться. Так и без самой себя можно остаться. В итоге она решила, что уже осталась. И чего тут думать.

Однажды летом Домна оказалась одна в комнате Дочери хозяина. Та ушла гулять с женщиной, которая учила ее французскому и ходила с ней гулять. Женщина была француженкой, полуработающей, но все же не хозяйкой. Домна вспомнила, что ей можно поиграть. Достала из-за сундука свой тряпочный тюк, в который были завернуты две рубашки, две юбки, косынка и тряпично-соломенная кукла Нина, имя неработающее вовсе, но Домна услышала однажды, как им позвали красивую неработающую, и она отдала его кукле. В одежде застряли сухие крошки материнского хлеба. Домна села на колени перед сундуком, поставила Нину ботинками из соломы на его крышку и начала, но игра не получалась. Нина не двигалась, у нее не появлялся голос, не собиралась история, которая с куклой должна была приключиться. Тут Домна вспомнила, что скоро неработающая вернется, а она разложила свои тряпки, накидала крошек и не открыла окна. Дочь хозяина будет задыхаться в непроветренном помещении и наступать босыми ногами на твердые крошки: неработающая часто ходила босая по ковру, когда было тепло. Домна собрала тюк обратно, замотала в него Нину, собрала крошки, открыла окна. Прошла вся игра, все ее детское время. Домна думала выбросить тюк или сжечь, но решила оставить на память и вернула его за сундук, затолкала совсем к полу.

Осенью Домна отправилась утром по запросу Дочери хозяина за двумя небольшими белыми хлебами, которые выпекались в лавке из муки, привезенной из Франции. Именно такие хлеба нужны были для завтрака Дочери хозяина с Учительницей французского. Та Домну не любила, боялась, что она передаст Дочери хозяина болезни работающих, привычки работающих, слова работающих. Дочь хозяина, как появилась Домна, стала меньше видеться с Учительницей французского. И та скучала и маялась, хоть у нее были отдельная комната и хорошая зарплата. Домна вернулась с хлебом и на кухне увидела свою мать. Они обнялись. Прасковья и вся семья не могли найти себе места у себя же дома, плакали, плохо спали и ели. Бабушка почти не вставала. Прасковья отпросилась у Надзирающего от работающих, он ее отпустил. Дальше она добиралась почти всю дорогу пешком. Домна плакала, Прасковья плакала. Все домашние работающие вспомнили свои деревенские корешки и родителей и тоже хотели плакать. Мир дома чуть переменился, Дочь хозяина уловила это изменение, вышла, увидела Дом– ну с ее матерью. Сильно умилилась при всех, что Домна на Прасковью очень похожа. Такие же серо-голубые глаза и желтые волосы. А сама вдруг почувствовала зависть: у Домны оказалась живая и очень любящая мать, а Дочь хозяина своей матери никогда не видела. Неработающая тут же пристыдила себя внутри за зависть к работающей. Мать Домны попыталась остаться в доме. Она бралась за самую грязную уборку, самую тяжелую стирку, даже рубила дрова и топила сама печь, когда специальный работающий ушел пить. Прасковья с Домной виделась редко, обе работали постоянно, в одном доме, но в разных комнатах. Мать спала на полу на кухне, дочь – в комнате Дочери хозяина. У Прасковьи была придумка, с которой согласились Петр, Яков, Иван, Соломонида и бабушка. С Домной она ей поделилась. Прасковья хотела работать так сильно и усердно в доме Домниного Хозяина, чтобы он согласился выкупить всю их семью в город. Чтобы они были вместе с Домной, как прежде. Та при матери обрадовалась, но потом внутри себя испугалась и расстроилась. Работа в поле была тяжелее, чем домашняя, но там у работающих был будто свой отрезок жизни: кусок земли, дом, двор, звери. И соседи – остальные работающие из деревни. Собственная душа принадлежала им. А в городе ничего этого не оставалось и даже души полностью переходили хозяевам. Но мать была такая счастливая и загоревшаяся этой придумкой, что Домна не спорила с ней. Надзирающая за хозяйством заметила, как хорошо трудилась Прасковья. На второй месяц своего пребывания тут та попросила выкупить их с семьей сюда. Надзирающей за хозяйством придумка понравилась: работающий с повозкой и лошадью пил, работающий с дровами и печью тоже, стирающие стирали не так хорошо, как Прасковья, и готовила она быстрее и вкуснее кухарки. Надзирающая поговорила с Хозяином, тому было все равно, у него происходило много другого важного, государственного уровня, он полностью ей доверял и сразу почувствовал, что она настаивает. Надзирающая написала письмо Хозяину семьи Домны. Письмо дошло быстро: Хозяин Домниной семьи жил в том же городе. Ответ пришел через два дня: Хозяин Домниной семьи заломил за всю семью небывалую цену, за которую можно было купить деревню. Он еще сердился в этих своих буквах, что Прасковья покинула деревню в самый сбор урожая, и угрожал приказать выпороть ее и всех в семье, если она не окажется там, где должна, в течение недели. Надзирающая за хозяйством даже не стала беспокоить этим Хозяина, рассказала честно Прасковье. Та собралась, попрощалась с дочерью, поцеловала ее руки, полухозяйские, довольно нежные, и уехала. Ей стало спокойнее: новые Домнины Хозяева не были плохими людьми. Домна ночью плакала, не могла остановиться, хотя знала, что будит Дочь хозяина. Та спустилась с кровати к сундуку, обняла Домну и пообещала ей освободить работающих, когда станет старше и будет кем-то владеть сама.

На самом деле Домна радовалась тому, что мать уехала и придумка не получилась. У Петра, Якова, Прасковьи, Ивана, Соломониды и бабушки останутся дом, огород, отрезок земли, звери, соседи и души. Домна, нежнорукая, в недеревенском платье, уже с исправляющимся в хозяйский выговором, стыдилась матери: ее запаха пота, ее одежды, ее разговора. Работающая понимала, что нельзя забывать, откуда ты происходишь,