Склонен к побегу - Юрий Ветохин

Глава 6. Аджарское КГБ

Потекли дни следствия. Каждое утро после завтрака, надзиратель провожал меня наверх, где следователь уже ждал меня, «подозреваемого Ветохина».

— Вы знаете, в чем мы вас подозреваем? — спросил меня следователь в тот же день, когда меня привезли в КПЗ. Следователем оказался грузин, встретивший меня в штабе погранвойск.

Я решил взять на себя роль чудака-технократа, якобы не разбирающегося ни в каких житейских вопросах, а занятого всецело только кибернетикой. В соответствии с этой ролью, я наивно ответил:

— Догадываюсь: я отплыл от берега дальше, чем это разрешается купающимся. Я готов заплатить штраф. Деньги для штрафа у меня есть, вы знаете, — 300 рублей. Наверно, хватит!

— Нэ-э-эт! — улыбнулся грузинский чекист, но беззлобно. — Мы подозреваем вас в другом: в том, что вы хотели бежать за кордон.

— Куда? — наивно переспросил я.

— За кордон. Иначе говоря, — за границу, в Турцию.

— Зачем мне бежать в Турцию, если я в Советском Союзе хорошо живу!

— А кем вы работаете?

— Я — главный инженер ВЦ ЛИЭИ и нештатный преподаватель этого же института.

— А сколько вы получаете?

— Основной оклад — 150 рублей. Мне вполне хватает.

— Фи-и-и! 150 рублей! Вот недавно мы поймали доцента. Он получал не 150, а 400 рублей в месяц, и то хотел бежать из СССР на Запад!

— У него, наверно, были особые причины. А у меня нет никаких причин бежать.

— А сейчас вы в отпуске, да?

Как все неудачно складывалось против меня! Но я задумал: как бы плохо ни характеризовали меня мои ответы, давать на все вопросы только правдивые ответы… на любые вопросы, кроме моих политических убеждений и кроме моего намерения бежать на Запад. Я понимал, что все сведения будут проверяться и правдивость моих показаний в конечном счете принесет мне дивиденды. И я ответил:

— У меня — прогул.

— Что-о-о? — очень удивился следователь.

— Прогул, — повторил я.

— Почему прогул? Расскажите подробнее.

— Да, видите ли, я поссорился с ректором института из-за весьма принципиальных расхождений и не пошел больше на работу.

— Не пошли на работу, а решили убежать в Турцию?

— Нет, я не пошел на работу потому, что не мог смириться с теми материальными убытками, которые повлечет за собой неграмотное техническое решение ректора, которому я не сумел воспрепятствовать. Я решил уехать на юг, успокоиться и здесь придумать какой-нибудь способ доказать свою правоту.

— Ну, а зачем же тогда поплыли в Турцию?

— Я просто совершал марафонский заплыв. Это — спортивное мероприятие. Я так всегда снимаю с себя умственную усталость и моральное перенапряжение.

«Ври Емеля — твоя неделя!» — вспомнилась вдруг подходящая пословица и я чуть было не улыбнулся. Как бы хорошо было ввернуть теперь «между прочим», тот факт, что я вышел на берег не южнее Батуми, а — севернее, но нельзя! Я сам проговорился в момент ареста: Поти принял за Батуми. Это все чекисты уже знали и на этом основании делали заключение, что я или был, или хотел быть южнее Батуми. А вот он и соответствующий вопрос:

— Когда вы выплыли из Батуми, то куда вы повернули: направо или налево?

— Налево.

— Ага! Значит, вы поплыли в сторону турецкой границы?

— Да.

— А как же вы говорите, что не хотели плыть в Турцию?

— Не хотел.

— Объясните лучше. Я вас не понимаю.

— Дело в том, что я не первый раз в Батуми и хорошо знаю, что здесь имеется очень сильное прибрежное течение. Это течение направлено от турецкой границы к городу Батуми и никакой пловец не может его преодолеть.

— Вы не можете, так не говорите за всех! — прервал меня следователь. — Недавно женщина, мастер спорта по плаванью, намазала свое тело какой-то мазью и поплыла в Турцию. Ей удалось преодолеть то течение, о котором вы говорите, но она не знала, что на границе стоят сети. Вот в эти сети она и попала.

— Естественно, я говорю о себе. Ведь, вы подозреваете меня, а не кого-нибудь другого? Так вот, поскольку я не могу преодолеть это течение, то и решил плыть против этого течения. Это давало мне возможность совершить марафонский заплыв и, в то же время, остаться в пределах города Батуми. А если бы я поплыл по течению то оно унесло бы меня очень далеко от города. «Как складно получается!» — отметил я про себя с удовольствием.

— Почему же вы не остались в пределах города Батуми, как сами только что сказали, а оказались в Поти?

— Потому что в море внезапно появился туман с дождем, я потерял из видимости берег и не знал куда плыву. По ошибке я поплыл в сторону Поти, хотя, как я уже сказал, я не собирался плыть в ту сторону.

— Но у вас с собой был компас.

— А это недоразумение, а не компас! — с пренебрежением воскликнул я. — Ведь, море-то все время штормило и стрелка компаса, как бешеная, крутилась по всей картушке. Нельзя было разобрать, где юг, где север!

— Что-то я не помню 14 августа ни тумана, ни дождя, ни шторма, — с сомнением в голосе возразил следователь.

— Здесь, в кабинете, погода не ощущается, — пояснил я ему. — Вот, в море выйдете — там совсем другое дело!

— Хорошо, я запрошу официальную сводку погоды на 14 августа. А сейчас скажите мне, зачем вы взяли в свой спортивный заплыв столько документов: и паспорт, и военный билет, и диплом штурмана… даже 300 рублей денег?

— Для того, чтобы не украли. Если бы я оставил документы и деньги в своих брюках, то они пропали бы вместе с брюками.

— Но вы могли сдать их в камеру хранения.

— Во всех инструкциях при камерах хранения записано: камера хранения не несет ответственности за деньги и документы.

— Но вообще, зачем вам были нужны эти документы? Почему вы взяли с собой кроме паспорта еще и военный билет и диплом штурмана?

— Ну, военный билет, ясно почему. Международная обстановка тревожная, а я — офицер запаса, должен быть всегда наготове. А диплом штурмана — для того, чтобы навести справки здесь, в пароходстве. С ректором-то я поссорился — возможно придется искать новую работу. Вот я и решил на всякий случай прозондировать почву в Черноморском пароходстве.

— А фотокарточка родителей зачем?

— С этой фотокарточкой я никогда не расстаюсь.

— Вернемся к вашей ссоре с ректором. Из-за чего произошла ссора?

«Вот самое время напустить побольше тумана!» — подумал я и начал издалека:

— Видите ли, ЛИЭИ получил средства для приобретения второго компьютера для своего вычислительного центра, главным инженером которого я являюсь. Из всех выпускаемых в СССР типов компьютеров, ректор Любавский выбрал самый неудачный, «бракованный на корню» — ламповый компьютер «Урал-4». Ректор ничего не смыслит в компьютерах и рассуждает он поэтому как обыватель: «Мол, раз Московский Инженерно-Экономический институт приобрел себе компьютер типа „Урал-4“ то и мы должны последовать его примеру». Но ведь это глупо! Я настаивал на том, чтобы приобрести компьютер типа «Минск», полупроводниковый, надежный, современный компьютер. Так нет! Еще один глупый довод нашел ректор: он сказал, что «Урал-4» стоит 400000 рублей, а «Минск» — только 200000 рублей, значит, мол, «Урал»— лучше. Но это вовсе не так! Это же не научный, не технический подход к делу! — я даже сделал вид, что и сейчас меня все еще волнует этот вопрос и повысил голос.