Спецназ обиды не прощает - Евгений Костюченко

— Пошел ты в жопу.

— Ну что, техника готова? Поехали.

Первый разряд заставил его тело выгнуться дугой. Боль прошла, оставив невыносимое жжение в паху. Журчала моча, растекаясь под животом и бедрами.

— А теперь послушайте второй вопрос. Вопрос очень простой. Где деньги?

— Нет у меня никаких…

Второй разряд был длиннее, и Зубова тряхнуло так, что он пару раз врезался носом в ковер. Ковер под щекой намок от слез. Он попытался отползти на сухое место, но пинок вернул его обратно.

— Позвольте вам не поверить. Повторяю вопрос. Где деньги?

— Нет у меня…

От боли он зажмурился и закричал, катаясь по полу. Когда глаза открылись, его испугала чернота. Он не сразу сообразил, что погас свет.

Захватчики, переругиваясь, возились в коридоре, щелкали предохранителем, но свет не загорался.

— Ты, падла, короче, слюшай, свэт как делать?

Зубов засмеялся. Он задыхался от смеха и слез.

— Это истерика, — сказал голос. — Салим, принеси воды.

— Какой воды? Гдэ воды?

— На кухне возьми.

На кухне зашумел кран, что-то падало и разбивалось, но вот, наконец, Зубова усадили на полу и поднесли к губам стакан. Он, смеясь, мотнул головой, и стакан упал. От звонкого удара в ухо Зубов завалился на бок, и его снова усадили.

— Может, хватит в партизанку играть? — сказал голос раздраженно. — Давайте быстренько починим наше любимое электричество, а то ведь придется дамочку в темноте расспрашивать. Салиму все равно, конечно, но нам-то с вами интересно поглядеть.

— Я за фонариком пошел, — сказал второй.

— Только моментом, понял?

— Не надо, — сказал Зубов. — Слушайте… Адреса Клейн не называл, потому что я сразу отказался. Забирайте бабки. Только уходите сразу. Можете меня прямо здесь и замочить после этого, мне все равно. Только уходите.

— Замочим, обязательно замочим, — сказал голос. — Но только если денег окажется слишком мало. Ну что, где сейф?

— В коридоре, — сказал Зубов. — Под ковриком. Поднимаете линолеум, там дверца. Сбоку кнопки. Магнитная блокировка. Надо свет включить…

— Минутку, — сказал голос в темноте. — Невозможно работать в такой обстановке. Как бы нам пробки починить?

— Это не пробки, — сказал Зубов. — На черной лестнице в щитке провода отошли. Пошевелить надо.

— Салим, сходи, пошевели.

— Сам пускай шевелит.

Они сняли с него наручники, и тут же их надели, но теперь его руки были скованы спереди. Прежде чем развязать ему ноги, Салим сказал:

— Короче, падла, не дергайся. Убегать будешь, хуже будет. Твой баба сюда едет. Будешь дергаться, увидишь, какой вещь я с ней делать буду. Совсем плохой вещь, слюшай.

Зубов, шатаясь, побрел к выходу. Мокрые брюки мерзко липли к коленям. Салим шагал рядом, одной рукой держа его за воротник, а другой упирая ствол под ребра.

На площадке горела тусклая лампочка. Они спустились по лестнице, и Зубов открыл щиток.

— Салим, сам посмотри, что там? — раздался голос на лестнице.

— Ничего. Проволока.

Зубов осторожно пошевелил один проводок, второй.

— Ну что, горит? — спросил он.

— Нет.

— А сейчас?

— Да нет же, нет!

Он соединил ладони и запустил их поглубже между проводами, с остановившимся дыханием глядя, как звенья наручников приближаются к закопченным контактам. Пальцы нащупали округлую рукоятку нагана. Осечки не будет.

— А сейчас?

Не дожидаясь ответа, он плавно вытянул руки на себя, чуть отклонил голову и выстрелил через плечо.

Рука, тянувшая его воротник, разжалась. Тело Салима дернулось и навалилось на Зубова сзади. Он присел и, прикрываясь телом убитого противника, выстрелил три раза во второго. Наконец-то он увидел его. Фигура в длинном плаще всплеснула руками и отшатнулась к стене.

— Ты хотел знать, на что я трачу деньги? — спросил Степан Зубов, не слыша своего голоса.

Никто не ответил ему.

Широко раздувая ноздри, он втягивал пороховой кислый дым. Страшно хотелось курить, но времени было мало. Первым делом он обтер рукоятку нагана и вложил револьвер в остывающую ладонь Салима. И только потом принялся обшаривать карманы убитых. Кроме ключей от наручников он нашел и газовский ключ. Сбежав по лестнице, он увидел на набережной «волгу» скорой помощи. Водителя за рулем не было, значит, они приехали к нему вдвоем. Он хотел отогнать их машину подальше, но тут увидел подъезжающую «двоечку» Марины. Прятаться было поздно, и он шагнул ей навстречу, хватаясь за стенку дома.

— Господи, да что с тобой? — она испуганно приложила пальцы к губам.

— Мелкие неприятности. Подожди меня в машине, я сейчас.

— Да ты на ногах не стоишь! — она подхватила его и подставила плечи под его руку. — Держись, все нормально, потихонечку, потихонечку. Ты куда? Вот же вход.

— Придется обойти, — сказал он. — Зайдем через парадное. На черной лестнице света нет. Ты это… Не прижимайся ко мне.

Едва переступив порог квартиры, он принялся раздеваться. Увидев кровь на рубашке, Марина сказала озабоченно:

— Пойду застираю.

— Не надо. Выбросишь где-нибудь подальше. И штаны тоже, и трусы, и носки. Все, все выбросишь! — Голый, шатаясь, он добрел до душа, встал под холодную струю и продолжал кричать из ванной: — Там мои документы разбросаны по комнате, собери все в один пакет! В холодильнике три железные банки кофе, кинь в сумку.

— Тяжелые какие, — удивилась она.

— Да там патроны, — крикнул он. — Все, иди в машину, заезжай во двор, я сейчас буду готов. Только в «02» позвоню, что какой-то шум подозрительный на черной лестнице, спать не дают.

— Вот тебе чистое, — она стояла в дверном проеме, прижав к груди чистую одежду, и смотрела на него.

— Ну что ты смотришь? — спросил он, вытираясь. — Хочешь спросить, что случилось? Так я и сам не знаю, что случилось.

— Ты не кричи, я тебя слышу, — сказала она.

— Ну, Мариша, я честно, — сказал он. — Я не знаю, что случилось. Но на всякий случай мне придется уехать. Ненадолго. Ты сюда не показывайся. Кто будет спрашивать, ты ничего не знаешь. Но спрашивать, похоже, уже никто не будет. Я им отбил охоту спрашивать.

Он с наслаждением затянулся сигарой. Вот сейчас он ощущал себя на сто процентов живым — чистым, сильным, злым и неуязвимым. А враги пусть валяются на грязной лестнице, пока их не подберет похоронная команда.

— И вот еще что, — вспомнил он. — Сейчас мы поедем к одному человеку. Ты, пожалуйста, держись ко мне поближе. Не дай мне его убить, ладно? Все-таки друг.

5. Война

Клейн очнулся, ощутив, как чьи-то грубые пальцы разжимают его рот и давят на язык. Его снова вырвало, и он замычал, отплевываясь.

— Оклемался? Слава Богу. Пей. Потом опять.

Вода была холодная и соленая. Он залил в себя целую кружку и огляделся. Сквозь слезы он увидел Степана Зубова и какую-то женщину. Она обтерла его лицо полотенцем и вышла из ванной.

— Глаза режет, — проговорил Клейн.

— Это пройдет, Гера. Это дым. Это у тебя пожар был, — громко сказал Зубов. — Ну давай, блевани еще.

— Ты чего кричишь?

— Да просто оглох немного, — сказал Зубов все так же громко, потирая ухо.

— А почему я голый?

— Марина постирает. Я вот прихватил тебе переодеться.

Потом Клейн сидел у открытого окна в какой-то огромной темной кухне. Голая лампочка свисала с закопченного потолка, несколько столов выстроились вдоль стен. Женщина прибирала в ванной, а Степан Зубов докладывал обстановку.

Клейн давно уже, с войны, не видел Зубова в таком взвинченном состоянии. Крайняя степень возбуждения проявлялась, впрочем, только в том, что Степан говорил непривычно длинно и много.

— …Как только я с этими уродами разобрался, первым делом хотел ехать к тебе и бить по лицу, причем ногами. Кого ты на меня навел? Что за отморозки? Это же твои коллеги, ты посмотри, какие у них корочки.

— Этих я не знаю, — слабым голосом сказал Клейн, посмотрев документы, — ОП «Мурена», город Балашиха, Иванов Сергей Иванович. Иванов? С таким-то носом? А этот? Петров Владимир Николаевич, тоже «Мурена».

— Пацан по телефону проговорился, что он Азимов, — вспомнил Степан Зубов. — А второго он по имени называл. Как же его? Салим. Точно, Салим.

— Азимов, говоришь? Забавно, есть у нас в бакинском филиале один такой, зам по транспорту. Конечно, этот такой же Азимов, как и Петров. Это обычный документ прикрытия, чтобы оружие таскать. Нет, ко мне другие заходили. Азимов… Совсем мальчишка.

— Мальчишка, — согласился Зубов. — Ты бы слышал, как он изгалялся над стариком. А как до дела дошло, вся крутизна-то и пропала. Даже не попытался стрелять. Лицо пистолетом закрывал, щенок. Зря я его завалил. Надо было оставить для разговора. Не рассчитал, увлекся. Положил, как в тире. В пояс, в грудь, в голову… Так вот, Маришка меня слегка приводит в человеческий вид, мы падаем в ее тачку и летим к тебе. А у тебя дымок из-под двери, и никаких других признаков жизни. Так вот. Я к соседям. Через балкон, по стеночке, стекло выбил на кухне. Ты лежишь на диванчике, спишь. На полу полная пепельница, бутылка коньяка. Воняет как на ликероводочном заводе. И дым стелется по полу. То есть по идее должен был гореть диванчик. Естественно, вместе с тобой. Они его специально залили коньяком, две бутылки потратили. Наверно, коньяк херовый оказался, диван даже не схватился. Ковер начал тлеть, так я его просто затоптал, даже заливать не пришлось. А вообще-то ты вполне мог сгореть как последний мудак. Вот как опасно курить в постели.