Кровь и сахар - Лора Шепард-Робинсон

проблемах, что – признаю – едва ли думаю о затруднительном положении африканцев. У Тэда тоже были проблемы, тем не менее он беспокоился только о рабах и обездоленных.

– Он видел мир так, как скульптор видит каменную глыбу. Не то, что есть, а то, каким оно может стать.

– Но вас же это тоже беспокоило, насколько я помню. Я имею в виду рабство. В отличие от большинства молодых людей.

Я рассматривал изображение с брошюры, вспоминая:

– В годы моего детства у моей матери был чернокожий паж по имени Бен. Мы часто играли вместе – когда отца не было дома и он этого не видел. Мне с детства внушали, что африканцы – низшая раса, но я обнаружил, что Бен смотрит на вещи, чувствует и думает практически так же, как и я. Как только я понял это, рабство показалось мне неправильным.

– А где Бен сейчас? Все еще в рабстве?

– Отец продал его после смерти матери. Мне тогда было девять лет, Бен лишь немного старше. Я умолял отца не продавать его, но у него накопилось много долгов, а Бен стоил тридцать гиней. Я помню, как смотрел вслед уезжающей карете, зная, что больше никогда не увижу Бена. Его новый владелец отвез его на остров в Карибском море работать на плантации.

– Вы все еще верите в отмену рабства?

Я колебался. В Уайтхолле о доходах из Вест-Индии говорили только с почтением. Молодой чиновник, одобряющий отмену рабства, может попрощаться со своими политическими амбициями и перспективами. Я надеялся, что со временем, когда у меня будет больше влияния, мне удастся говорить о своих истинных убеждениях. Но пока я считал разумным прикусить язык. Но здесь, в разговоре с Амелией, я решил, что должен быть откровенным.

– Я думаю, что рабство – это самое отвратительное и мерзкое изобретение человечества. Я не знаю, как мы можем называть себя христианами. Но отмены рабства не произойдет никогда. По крайней мере, при моей жизни. Работорговля приносит слишком большие доходы. А людей просто не волнуют африканцы в другой части света.

Амелия улыбнулась:

– Тэд сказал бы, что вам нужна вера.

Ее слова заставили меня вспомнить о странных словах мисс Синнэмон.

– Кое-кто в доме мэра сказал мне, что Тэд приехал в Дептфорд, чтобы увидеть темного ангела. Это вам о чем-нибудь говорит?

– Вы имеете в виду женщину?

– Возможно.

– У Тэда были женщины. Это я знаю. – Она покраснела. – Много женщин, хотя не таких, кого представляют сестре. Может, эта женщина – его темный ангел – знает, чем Тэд занимался в Дептфорде?

Я немного отвлекся, разрозненные мысли проносились в голове. Сколько событий за один день! Сколько вопросов без ответов! Он велел Амелии обратиться ко мне, если с ним что-то случится. Он сказал, что Гарри Коршэм будет знать, что делать. Но я не знал.

Я взял связку ключей:

– Вероятно, это ключи от его квартиры. Думаю, мне следует съездить и обыскать ее. Может, я найду там что-то полезное.

Амелия слабо улыбнулась мне:

– Спасибо, капитан Коршэм.

В одном из боковых карманов саквояжа она нашла кожаный мешочек, открыла и потрясла над ладонью. Выпал маленький сверток из красной вощеной бумаги. Амелия развернула бумагу, на которой чернилами были написаны восточные иероглифы. Внутри лежал коричневый комок размером с чернослив. Амелия понюхала его и, ничего не говоря, передала мне. Комок оказался податливым и тягучим, как замазка для окон. От него пахло свежескошенным сеном.

– Это опиум, – сказал я. – Его курят, вдыхают пары. Он одурманивает, вызывает эйфорию, у людей появляются дикие видения.

– Я знаю, что это такое. Я же жила в Индии, помните?

– Вы видели, чтобы Тэд его курил? Он этим не грешил до моего отъезда в Америку.

– Никогда. – Амелия бросила опиум на стол и внимательно посмотрела на меня: – Почему вы уехали в Америку? Вы жили здесь, а потом раз – и исчезли, не сказав ни слова. Я знаю, что вы поругались с Тэдом. Вы поэтому уехали?

– Это он так говорил?

– Он говорил, что все дело в девушке. Вы любили одну женщину. Это правда?

Мгновение я не мог ничего сказать, потому что потрясения дня снова накрыли меня. Тэд мертв, и уже ничего нельзя исправить.

– Это было очень давно, – сказал я.

Но Амелия не желала менять тему.

– Просто знайте, что он любил вас – независимо от того, какую боль вы причинили ему или он – вам. Он стал другим после вашего отъезда. Он скучал по вас, капитан Коршэм.

Каждое ее слово вонзалось в мою совесть, как стилет. Я склонил голову, стараясь не слушать.

– Многие мои воспоминания о нем – это воспоминания о вас. Как вы вдвоем приезжали из Оксфорда. Дни на реке. Папа с собаками. Вы были Арчером не меньше, чем любой из нас, носивших эту фамилию. Мама плакала, когда вы уехали. Она любила вас как сына. Но вас едва ли можно было бы назвать одним из нас, если бы вы ее не разочаровали? – Она грустно улыбнулась мне: – А теперь остались только вы и я.

Глава шестая

Мы добрались до границы Лондона в самом начале девятого. Огромный купол собора Святого Павла сиял золотом в лучах вечернего солнца, по Сити сновали клерки и биржевые брокеры, направлявшиеся домой или в поисках места для ужина. Чем дальше на запад, к Сохо, мы продвигались, тем оживленнее становилось на улицах, их заполнили джентльмены, желающие повеселиться, и проститутки. Я смотрел на них рассеянно, погруженный в воспоминания о Тэде. Лондон не изменился, но все теперь было по-другому.

Мы остановились перед Карлайл-хаусом, и я выпрыгнул из кареты, не дожидаясь, пока Сэм поставит лесенку. Привратники знали меня и махнули рукой, жестом приглашая заходить, несмотря на крики протеста из очереди всех желающих попасть внутрь. Я быстро миновал анфиладу позолоченных комнат и наконец вошел в бальный зал.

Он был ярко освещен, играла музыка, мелькали разные краски: атласные платья, расшитые жилеты, шелковые веера. Я оглядел зал в поисках жены, ослепленный игрой света на хрустале и зеркалах. Не увидев ее в бальном зале, я поспешил дальше, по Китайскому мосту, через сад во внутреннем дворе, и оказался в комнате Звезд, где играли в фараона и кости. Газеты сравнивали происходящее в Карлайл-хаусе [19] с временами падения Рима. Каро называла его раем без невинности. Тэд, у которого больше негодования вызывали люди, а не развлечения, называл его десятым кругом ада.

И в этот вечер здесь и правда было как в