Стихи - Абулькасим Фирдоуси

ВТОРОЙ БОЙ РУСТАМА С СУХРАБОМ

Лишь, грифу ночи разорвавши горло, Над миром солнце крылья распростерло, Встал с ложа сна могучий Тахамтан, Надел кольчугу, тигровый кафтан И, пшшаком железным осененный, Сел на коня, как на спину дракона. Сухраб сидел беспечно за столом С красавицами, с музыкой, с вином. Сказал Хуману: "Этот лев Ирана, Что выйдет в бой со мною утром рано, Он равен ростом мне. Как я - силен, В бою, как я, не знает страха он. Так станом, шеей схожи меж собой мы, Как будто в форме вылиты одной мы. Внушил приязнь он сердцу моему. И я вражды не чувствую к нему. Все признаки, что мать мне называла, Я вижу в нем. Душа моя вспылала, Поистине - он, как Рустам, на вид. Уж не отец ли мой мне предстоит? Томлюсь я тяжкой мукой и не знаю Не на отца ли руку подымаю? Как буду жить я? Как перед творцом Предстану с черным от греха лицом? Нет, и под страхом смертного конца Не подыму я руку на отца! Иль светлый дух навек во мне затмится, И мир весь от Сухраба отвратится. Злодеем буду в мире наречен, На вечные мученья обречен. Душа в бою становится суровей, Но зло, а не добро в пролитье крови". И отвечал Хуман: "За жизнь свою Рустама прежде я встречал в бою. Ты слышал ли, как пахлаван Ирана Твердыню сокрушил Мазандерана? А этот старый муж? - Хоть с Рахшем схож Могучий конь его - не Рахш он все ж". Весь мжр уснул. Свалила всех усталость, Лишь стража на стенах перекликалась. Сухраб-завоеватель той порой Встал с трона, удалился на покой. Когда же солнце встало над землей, Он поднялся от сна на новый бой. Кольчугою стальной облек он плечи, Надел доспехи, взял оружье сечи. Витал он мыслью в поле боевом, И сердце радостью кипело в нем. И прискакал он в степь, щитом сверкая, Своей тяжелой палицей играя. Рустам был там. Как ночь, он мрачен был, Сухраб его с улыбкою спросил: "Как отдыхал ты ночью, лев могучий? Что ты угрюм, как сумрачная туча? Скажи мне правду, витязь, каково Теперь желанье сердца твоего? Отбросим прочь мечи свои и стрелы И спешимся, мой ратоборец смелый. Здесь за беседой посидим вдвоем, С лица и сердца смоем хмурь вином. Потом пойдем к иранскому владыке И перед ним дадим обет великий. Кто б на тебя ни вышел - мы на бой Пойдем и вместе победим с тобой. К тебе мое невольно сердце склонно, Кто ты такой? - я думаю смущенно, Из рода славных ты богатырей? О родословной расскажи своей. Кто ты? - вопрос я многим задавал, Но здесь тебя никто мне не назвал. Но если вышел ты со мной на бой, Ты имя мне теперь свое открой. Не ты ли сын богатыря Дастана, Рустам великий из Забулистана?" "О славы ищущий! - сказал Рустам, Такие речи не пристали нам. Вчера мы разошлись и дали слово, Что рано утром бой начнем мы снова. Зачем напрасно время нам тянуть? Не тщись меня ты лестью обмануть. Ты молод - я зато седоголовый. Я опоясался на бой суровый. Так выходи. И будет пусть конец Такой, какой предначертал творец. На поле боя - всякий это знает Мужам друг другу льстить не подобает. Я многих на веку сразил врагов И не люблю коварных льстивых слов". Сухраб ответил: "Тщетны сожаленья, Отверг мои ты добрые стремленья. А я хотел, о старый человек, Пред тем как мир покинешь ты навек, Хотел я, чтобы разум возвратился К тебе, чтоб ты от злобы отрезвился И чтобы мы могли тебя почтить Пред тем как в землю черную зарыть. Ну что ж - я силой рук и волей бога Твой разум нынче просветлю немного". И вот бойцы, уже не тратя слов, Сошли с железнотелых скакунов. И пешие - на бой в открытом поле Сошлись они, полны душевной боли. Как львы, схватились яростно. И вновь По их телам струились пот и кровь. И вот Сухраб, как слон от крови пьяный, Всей мощью рук взялся за Тахамтана. Он за кушак схватил его, рванул, Сказал бы ты, что гору он свернул. Как лютый зверь, он на Рустама прянул И вскинул вверх его и наземь грянул. Свалил он льва среди богатырей И сел на грудь всей тяжестью своей, К земле Рустама грузно придавивши, Как лев, самца-онагра закогтивший. Поверг спиной Рустама в прах земли, И было все лицо его в пыли... И вырвал из ножон кинжал блестящий, И уж занес его рукой разящей. Рустам сказал: "Послушай! Тайна есть,Ее открыть велят мне долг и честь. О покоритель львов, о тигр Турана, Искусен ты в метании аркана. Искусством ты и силой наделен, Но древний есть у нас один закон. И от него нельзя нам отступиться, Иначе светоч мира омрачится. Вот слушай: "Кто благодаря судьбе Врага повалит на землю в борьбе, То есть такой закон для мужа чести, Не должен, и во имя правой мести, Его булатом смертным он разить, Хоть и сумел на землю повалить. И только за исход второго боя Венчается он славою героя. И если дважды одолеет он, То может убивать. Таков закон". Вот так, чтоб в этот раз освободиться, Решил Рустам премудрый ухитриться. Хотел он из драконьих лап уйти И голову от гибели спасти. Сухраб могучий, с богатырским телом, Был еще отрок с разумом незрелым. Поверил он неверным тем словам Он думал, что не может лгать Рустам. Хоть не слыхал о том он старой были, Но, мужеству благодаря и силе, А также благородству своему, Рустама поднял, волю дал ему. И поскакал Сухраб далеко в поле, Где лани по холмам паслись на воле. Ловил онагров, ланей он стрелял, А о Рустаме и не вспоминал. Темнело... И Хуман предстал пред ним, Встревожен, как гонимый ветром дым. И рассказал Сухраб, как победил он И как живым Рустама отпустил он. Сказал Хуман: "О витязь, вижу я, Тебе постыла рано жизнь твоя! О, горе стану, мышце и плечу, Могучей длани, грозному мечу! Ты тигра страшного поймал в тенёта И отпустил, - напрасная охота! Увы, беда нам завтра предстоит, Возмездье за поступок твой грозит. Страшней над нами не было удара, Чем завтра от судьбы нам будет кара. А есть завет: "Убей врага, хотя б Он пред тобой ничтожен был и слаб!" Умолк Хуман, и к стану поскакал он, Надежду на Сухраба потерял он. Ушел, непоправимым потрясен, В тяжелое раздумье погружен. "Эй, друг! - сказал Сухраб, догнав Хумана,Утешься, ты увидишь завтра рано, Лишь выйдет он на бой со мною тут, Как я надену на него хомут!" Рустам от гибели освободился, И, как гора, он духом укрепился. Как будто вновь он жизнь вернул свою. Поехал он к потайному ручью. От жажды у него гортань горела. Он напился. Омыл лицо и тело И на колени пал перед творцом, Перед Язданом - сущего отцом. И долго о победе он просил, Упав перед владыкой вечных сил. Душой своею небо заклинал он, Что солнце принесет ему - не знал он. Не знал он - даст победу небосвод Или венец с главы его сорвет. Я слышал - смолоду такою силой Судьба Рустама щедро одарила, Что если он на камень наступал, То ногу в камень тяжко погружал. И эта мощь, как тягостное бремя, Томила дух его в былое время. И он взмолился перед троном сил, И кротко, со слезами он просил Всех смертных одаряющего бога, Чтоб сил убавил он ему немного. Пречистый внял Яздан его мольбам, И облегченье ощутил Рустам. Теперь же, юным устрашен Сухрабом, Представ пред ним в единоборстве слабым, Взмолился он Яздану: "О творец! Грозит мне пораженье и конец. Верни всю мощь мне силы необъятной, Что в юности ты дал мне невозвратной!" И совершилось то, что он просил, В нем море поднялось великих сил. От места потаенного молитвы Вернулся вновь Рустам на поле битвы. Полно тревоги сердце у него, Поблекло от забот лицо его. Сухраб, как слон примчался опьяненный, Арканом и копьем вооруженный. Онагра догоняя, мчался он, Как дикий лев, охотой разъярен. Был конь Сухраба, словно мир, огромен, Вихрь пыли вился вслед, как туча, темен. И снова с изумленьем перед ним Встал Тахамтан, раздумием томим. Сухраб, приблизясь, увидал Рустама, Взыграл весельем дух его упрямый. С улыбкой на врага он своего Взглянул, увидел мощь и блеск его. Сказал: "Ты здесь опять, старик бесстрашный, Из львиных лап ушедший в рукопашной? Ты счастье вновь решил пытать со мной, Эй, муж, хоть ты идешь кривой стезей! Что? Жизнь тебе, как видно, надоела? Ты снова тигру в когти рвешься смело? Вчера уважил старость я твою И жизнь твою я пощадил в бою". И отвечал Рустам Слоновотелый: "Эй, лев Турана, муж бесстрашно смелый, Что толку в битве от пустых речей? Ты возгордился юностью своей. Но, лев могучий, только небо знает, Кого победа нынче увенчает. А если счастье лик свой отвратит, Как мягкий воск становится гранит".

СМЕРТЬ СУХРАБА ОТ РУКИ РУСТАМА

Сойти с коней им время наступило, Беда над головами их парила. И в рукопашной вновь они сошлись, За пояса всей силою взялись. Сказал бы ты, что волей небосвода Сухраб был связан - мощный воевода. Рустам, стыдом за прошлое горя, За плечи ухватил богатыря, Согнул хребет ему со страшной силой. Судьба звезду Сухрабову затмила. Рустам его на землю повалил, Но знал, что удержать не хватит сил. Мгновенно он кинжал свой обнажил И сыну в левый бок его вонзил. И тяжко тот вздохнув перевернулся, От зла и от добра он отвернулся. Сказал: "Я виноват в своей судьбе, Ключ времени я отдал сам тебе. А ты - старик согбенный... И не диво, Что ты убил меня так торопливо. Еще играют сверстники мои, А я - на ложе смерти здесь - в крови. Мать от отца дала мне талисман, Что ей Рустам оставил Тахамтан. Искал я долго своего отца, Умру, не увидав его лица. Отца мне видеть не дано судьбою. Любовь к нему я унесу с собою. О, жаль, что жизнь так рано прожита, Что не исполнилась моя мечта! А ты, хоть скройся рыбой в глубь морскую, Иль темной тенью спрячься в тьму ночную, Иль поднимись на небо, как звезда, Знай, на земле ты проклят навсегда. Нигде тебе от мести не укрыться, Весть об убийстве по земле промчится. Ведь кто-нибудь, узнав, что я убит, Поедет и Рустаму сообщит, Что страшное случилось злодеянье. И ты за все получишь воздаянье!" Когда Рустам услышал речь его, Сознанье омрачилось у него. Весь мир померк. Утративши надежду, Он бился оземь, рвал свою одежду. Потом упал - без памяти, без сил. Очнулся и, вопя, в слезах, спросил: "Скажи, какой ты носишь знак Рустама? О, пусть покроет вечный мрак Рустама! Пусть истребится он! Я - тот Рустам, Пусть плачет надо мной Дастани-Сам". Кипела кровь его, ревел, рыдал он, И волосы свои седые рвал он. Когда таким Рустама увидал Сухраб - на миг сознанье потерял. Сказал потом: "Когда ты впрямь отец мой, Что ж злобно так ускорил ты конец мой? "Кто ты?" - я речь с тобою заводил, Но я любви в тебе не пробудил. Теперь иди кольчугу расстегни мне, Отец, на тело светлое взгляни мне. Здесь, у плеча, - печать и талисман, Что матерью моею был мне дан. Когда войной пошел я на Иран И загремел походный барабан, Мать вслед за мной к воротам поспешила И этот талисман твой мне вручила. "Носи, сказала, в тайне! Лишь потом Открой его, как встретишься с отцом". Рустам свой знак на сыне увидал И на себе кольчугу разодрал. Сказал: "О сын, моей рукой убитый, О храбрый лев мой, всюду знаменитый!" Увы! - Рустам, стеная, говорил, Рвал волосы и кровь, не слезы, лил. Сказал Сухраб: "Крепись! Пускай ужасна Моя судьба, что слезы лить напрасно? Зачем ты убиваешь сам себя, Что в этом для меня и для тебя? Перевернулась бытия страница, И, верно, было так должно случиться!.." Меж тем стемнело. Пал в степи туман. Рустам же с поля не вернулся в стан. И двадцать знатных воинов в тревоге Поехали по ратной той дороге, Чтобы исход сражения узнать: Пир начинать им нынче иль стенать. Вот кони богатырские пред ними В пыли, но оба - с седлами пустыми. Рахш потрясает гривою во мгле, Но только нет богатыря в седле... Богатыри, подумав, что убили Рустама, в горе головы склонили. И поскакали шаху сообщить, Что нет в живых Рустама, может быть. Весть страшная, гонцы и конский топот... Средь войска поднялись и шум и ропот. Кавус велел скорей тревогу бить, Велел в карнаи медные трубить. Сбежались люди пред лицо Кавуса, И шах призвал испытанного Туса. Сказал: "На поле битвы поспешай, Как обстоят дела у нас - узнай. И если нет Рустама Тахамтана, Оплачем судьбы нашего Ирана. Ведь если щит мой - лев-Рустам - убит, Уйду я на чужбину, как Джамшид. Мне легче нищенствовать на чужбине, Чем ваши трупы увидать в пустыне. Все силы надо воедино свесть, Врасплох сейчас врагу удар нанесть И в час один расправиться с врагами, Иль бросить все, уйти!.. - Решайте сами!" Когда над станом шум воинский встал, Сухраб Рустаму скорбному сказал: "Я умираю. Все переменилось. Ты окажи моим туранцам милость. О всем, что сталось, шаху возгласи, Чтоб войск на нас не слал он - ты проси. Я сам хотел завоевать Иран, Из-за меня поднялся весь Туран. Прошу - ты с ними обратись достойно, И пусть они домой уйдут спокойно. Туранских поднял я богатырей, Пред ними клялся я душой своей, Я обещал им, что себя прославлю, Кавуса же на троне не оставлю. Но как я мог предвидеть, что в бою Ты, мой отец, решишь судьбу мою? Теперь, отец, внемли мое веленье: Хаджира здесь держу я в заточенье. Я тосковал душою о тебе, Расспрашивал его я о тебе, Но правды не услышал от Хаджира, Его сотри ты со скрижали мира. Он - лживый - нас с тобою разлучил, Он жизнь мне и надежду омрачил. Отцовским огражденный талисманом, Я мчался, верил - встречусь с Тахамтаном. Что ж, небосвод решил судьбу мою, Что буду я отцом убит в бою. Так, видно, суждено мне на роду: Как молния приду, как вихрь уйду". От скорби захватило дух в Рустаме, Пылало сердце, тмился взор слезами. Как пыль, взвился, вскочил он на коня, Помчался, полон горя и огня. Предстал он войску своему, рыдая, Раскаянием горьким дух терзая. Иранцы, увидав его живым, Всем войском ниц склонились перед ним. В слезах они творца благодарили, Что жив Рустам вернулся, в прежней силе. Но, видя, что раздран его кафтан, Что прах на темя сыплет Тахамтан, Мужи спросили: "Что с тобой случилось? О чем скорбишь? Скажи нам, сделай милость!" И он, рыдая, войску возвестил, Как дорогого сына он убил. И в прах все пали и взрыдали разом, Вновь у Рустама омрачился разум. Богатырям Ирана молвил он: "Вот - тела я и сердца я лишен. Довольно войн! - не то нам месть господня! Всем хватит зла, что я свершил сегодня". В разодранной одежде из шатра, Рыдая, вышел к брату Завара. Рустам, увидя плачущего брата, Поведал все ему, тоской объятый: "Я страшное злодейство совершил! Беду такую снесть не хватит сил... Я поразил единственного сына, Убил я молодого исполина, Дитя свое убил на склоне лет, Мне утешенья в этом мире нет!" Послал гонца к Хуману: "Витязь чести, Не вынимай меча из ножен мести. Теперь ты сам, как вождь, войска веди, Дабы не вспыхнул бой, ты сам гляди. Причины нет теперь для битвы нам, И места нет теперь иным словам". И скорбный Тахамтан сказал: "О брат мой, Ты проводи туранцев в путь обратный. До берега Джейхуна проводи, Чтоб целы все ушли, ты сам гляди". Дав клятву все исполнить Тахамтану, Как вихрь, помчался Завара к Хуману. Поникнув головой, Хуман сказал: "Увы! Сухраб напрасной жертвой пал! Хаджир виновен. Меркнет светоч мира По злобе вероломного Хаджира. Сухраб не раз Хаджира вопрошал, Рустама же Хаджир не указал. Во лжи он потонул, во зле, в позоре, И нас такое поразило горе..." Тут Завара к Рустаму поспешил, Ему слова Хумана сообщил. Сказал, что из-за низкой лжи Хаджира Погиб Сухраб, померк светильник мира. Потрясся духом скорбный Тахамтан. Кровавый встал в глазах его туман. Он в крепость прискакал, к Хаджиру прянул, Взял за ворот его и оземь грянул. И, выхватив из ножен острый меч, Он голову хотел ему отсечь. Сбежались все, Рустама умолили, От гибели Хаджира защитили. И возвратился вновь туда Рустам, Где умирал Сухраб его. И там Все собрались войска. Там был Руххам, Там были Туе, Гударз и Густахам. Пришли почтить Сухраба дорогого, Все сняли узы языка и слова: "Яздан лишь может горе облегчить, Яздан лишь может рану исцелить!" И возопил Рустам. Взял в руки меч он, И голову свою хотел отсечь он. И бросились мужи к нему с мольбой И лили слезы перед ним рекой. Сказал Гударз: "Пусть дым и огнь добудет Твой меч - какая миру польза будет? Себя мечом своим ты истребишь, Но сыну жизни ты не возвратишь. А коль Сухраба должен век продлиться, Зачем звезда Рустамова затмится? Никто не вечен. Хоть живи сто лет, Всяк осужден покинуть этот свет. И будь то воин или шах Ирана, Мы - дичь неисследимого аркана. Наступит время, всех нас уведут На некий Страшный на безвестный суд. Длинна иль коротка дорога наша Для всех равно, - дана нам смерти чаша. Как поразмыслить, то сейчас навзрыд Оплакать всех живущих надлежит!"