Желать невозможного - Екатерина Островская

Она замолчала. Как раз в это время на дорожке, ведущей к дому, появился высокий мужчина, держащий на руках мальчика и девочку. Дети бережно прижимали к себе плетеные корзиночки. Вера поспешила навстречу мужу и что-то негромко сказала ему. Николай поставил детей на землю и подошел к гостям. Протянул руку Сергею и спросил:

– Это вы – Олег Иванов?

Очевидно, крепкий Васечкин более всего в его представлении походил на избранника Елены.

Сергей пожал его руку и представился. А потом показал на Олега:

– Иванов – это он.

Рукопожатие у мужа Веры было очень крепким. Олег ощутил это. Каково было гр. Флярковскому Б.Е., оставалось только догадываться. Тут подошла девочка и показала содержимое своей корзиночки, в которой лежало несколько мелких подосиновиков и ягоды черники. Мальчик подойти не решался. Иванов сам подошел к нему:

– Привет, меня Олегом зовут. А тебя как?

Мальчик промолчал и внимательно разглядывал Иванова.

– Не хочешь говорить – не надо. Потом скажешь. Я просто хотел узнать, много ли в лесу белочек, а то я собираюсь за грибами, а белок боюсь. Вдруг они ка-ак прыгнут.

Мальчик по-прежнему молчал. Может, принимал Иванова за идиота, а может, просто его научили не разговаривать с незнакомыми людьми.

– Ну ладно, – вздохнул Олег, – придется поход в лес отложить, а ведь так черники хотелось.

Мальчик поставил перед Олегом свою корзиночку, дно которой было покрыто черникой, и отошел в сторону.

– Вообще он сразу в сторону отходит при приближении посторонних, – объяснила Вера, когда Иванов вернулся на крыльцо. – Нас-то он с самого раннего детства знает, мы для него почти своя семья, и то он осторожничает.

– Такой нелюдимый? – удивился Васечкин.

– Подозреваю, что он очень умный, – произнес Николай. – Говорю без всякой иронии. Мне постоянно кажется, будто он человека насквозь видит и читает все его мысли.

– А у меня мысль одна, – сказал Олег, – оформить поскорее опекунство и забрать его с собой.

– Мы в курсе, – кивнул Николай. – Лена нас предупредила, что это будет именно так.

– Она тоже все наперед знала, – поддержала его жена и спросила: – А когда похороны? Мы бы Олежку с собой в Москву могли забрать, он нам не чужой, мы ему тоже. Но Елена Вячеславовна почему-то была против. Выбрала вас. Но если начнутся трудности какие с ребенком, то мы всегда готовы.

13

Народу на похоронах было немного: Иванов с Васечкиным, Кристина с Настей, Вера с Николаем, оставившие детей в квартире Лены. Перед погребением надо было что-то говорить, но все стеснялись. А без этого все выглядело бы не очень пристойно, словно несколько человек собрались лишь для того, чтобы поскорее закопать в землю какой-то посторонний и никому не нужный предмет. Конечно, Настя с Кристиной ничего не могли бы сказать. Иванов стоял, понимая, что все ждут слов именно от него, и только от него. Он шагнул вперед, но Николай уже встал у гроба.

– Лена, – сказал он, – ты самый близкий и любимый наш с Верочкой человек, была такой и такой останешься всегда в нашей памяти и в памяти наших детей, которые будут знать о тебе теперь, увы, только из наших рассказов. А мы уж не забудем рассказывать о тебе: мы с Верочкой потому и выжили, что ты была рядом. Мы и дочку свою в честь тебя назвали, и теперь воспитывать ее будем так, чтобы она была хоть немного похожа на тебя…

Олег поднял глаза и увидел Настю, которая прикрывала слезы ладонью. Кристина плакала. А он еще сомневался, стоит ли их брать с собой.

Вера подошла к мужу и, когда он замолчал, сквозь слезы сказала, что она помнит, как хоронили отца, как Коля привез домой убитую маму, которую она уже не успела похоронить, как она думала, что на всю жизнь осталась одна, но потом появилась Елена Вячеславовна, ставшая ей и мамой, и старшей сестрой, и лучшей подругой, и учителем…

Все это говорилось под шелест листвы кладбищенских деревьев и уносилось дыханием ветра куда-то далеко, где хранятся грустные воспоминания, потерянные надежды и несбывшиеся мечты.

Иванов знал, что все ждут от него каких-то слов, как будто словами можно что-то изменить…

– Это я во всем виноват… Прости меня, – только и смог выдавить он и отвернулся, чтобы никто не увидел его лица.

Ленина квартира располагалась в доме, стоящем в самом конце Московского проспекта. Когда-то здание это было престижным местом для проживания, на верхних этажах располагались просторные мастерские для художников. Лет сорок назад многие мечтали жить в таком доме, но теперь он ничем не отличался от остальных, а по сравнению с новостройками, сверкающими голубыми плоскостями застекленных лоджий, и вовсе казался стариком, скрывающим свое былое величие. Прежде чем сесть за стол, Иванов с Васечкиным рассматривали фотографии, висевшие на стенах, – на них были запечатлены Вера с Николаем и дочкой и маленький Алик. Возле одного снимка Сергей задержался.

– Это ты на Кавказе? – спросил он Николая.

Тот кивнул.

– Я тоже в Чечне без малого два года просидел.

– А я в Дагестане контрактником. Разве Вера вам не рассказывала?

– А у Сережи два ордена Мужества, – подсказала Кристина.

Пока девушки накрывали стол с нехитрыми закусками, Николай отвел Олега в сторону и негромко, так, чтобы не услышал мальчик, сказал:

– Мы тут с Верой подумали… В общем, ты пока Олежку не забирай. Сначала опекунство оформи. Да и мальчику сейчас тяжело придется, одному Богу известно, как он это переживет. В своей квартире он у себя дома, а менять обстановку для него будет лишним стрессом. Приезжай почаще, чтобы он успел к тебе привыкнуть.

Поминки были недолгими. Говорили мало, да и какие слова могут выразить боль безвозвратной потери… Даже не знавшие Елену Кристина и Настя сидели притихшие, ощущая общую атмосферу молчаливой тоски и подавленности.

Когда стало смеркаться, Васечкин поднялся из-за стола и сказал:

– Мы, пожалуй, поедем. Завтра рабочий день.

Гости начали собираться, их не пытались удержать, все всё понимали. Когда сели в машину, Васечкин спросил Олега:

– Ко мне заедем или ты сразу домой?

А Иванов даже не знал, что будет лучше: остаться одному или посидеть с другом, чтобы разделить с ним горе, которое только его, личное, и останется с ним навсегда – всегда будет напоминать о его предательстве и невыполненном обещании.

Все же он отправился домой, остался один, дождался темноты и долго сидел в кресле во мраке Вселенной, где уже не осталось звезд и надежд. Так в кресле и уснул. Открыл глаза только под утро, когда нетерпеливый дождь громко и равнодушно застучал по жестяному подоконнику. Олег поднялся и подошел к окну, за которым, укрытый пеленой дождя, спал город. Мир изменился, но что сделало его иным, Иванов не мог понять: все вокруг вдруг стало посторонним и ненужным, чего-то не хватало миру, не хватало и самому Олегу. Он зажмурился и вдруг понял, чего он лишился навсегда и чего уже никогда не вернуть.

– Нет, – прошептал он, не открывая глаз, – так не должно быть.

Сказал и понял, что ничего изменить уже нельзя и желать того, что никогда не сбудется, бесполезно. И открывать глаза, чтобы вновь оказаться один на один со слезами неба, тоже не хотелось. «Если мое желание не сбудется, то пусть ее осуществится», – подумал он.

И не поверил себе, словно только что пожелал невозможного.

14

– Что же вы только сейчас вспомнили, что это ваш родной сын? – спросила дама из органов опеки.

– Я и не забывал никогда, – ответил Олег. – Просто так сложилось.

Дама из органов опеки внимательно изучила все документы, которые Иванов принес. В том числе личное письмо гр. Флярковского своей жене и ее заявление, в котором она просила передать опекунство Олегу Богумиловичу Иванову.

– А почему вы не хотите усыновить мальчика? – поинтересовалась дама.

– Почему не хочу? Очень хочу.

На самом деле до этого момента Олег не задумывался об этом.

И сейчас сказал только по инерции.

– Просто думал, что с оформлением опекунства будет попроще, – объяснил он свои действия.

– И то, и то одинаково сложно, – вздохнула дама, – по крайней мере, вам придется собирать одни и те же справки: форму семь и форму девять, характеристику с места работы и по месту жительства от участкового, справку о доходах, справку о состоянии здоровья, от психиатра и от нарколога, согласие родителей… хотя с этим вы уже подсуетились…

Последнее слово вывело Иванова из себя, но он сдержался.

– А вы хотите, – произнес он, – отдать ребенка в детский дом?

– Я ничего не хочу, – с грустью заметила дама. – Я должна действовать согласно установленным правилам в интересах ребенка. А передать вам – неизвестно какому еще отцу – дитя, вверить в ваши руки будущее человека…

– Вообще-то я врач, – напомнил Олег, – и мне вверяют свои жизни люди, не требуя справок и характеристик.

– Это разные вещи, – возразила дама.