Поэтический побег - Елизавета Абаринова-Кожухова

Ну, как?

АННА (искренне). Очень хорошо! Но как-то непохоже на то, что вы писали прежде.

ПУШКИН. А кто вам сказал, уважаемая Анна Петровна, что Пушкин должен всегда писать одинаково? Это Его Сиятельство граф Дмитрий Иванович Хвостов может себе позволить писать одинаково плохо. На собственные средства издавать свои опусы, потом скупать весь тираж, сжигать в печке и приступать к новым изданиям. Не хочу себя зря возвеличивать, но я все-таки настоящий поэт. И если Господь Бог наделил меня даром слова, то уж наверное не затем, чтобы всю жизнь сочинять легковесные стишки на забаву невзыскательной публике. Нет, я не отрекаюсь ни от одной строчки из написанного ранее, но считаю, что нельзя стоять на месте надобно идти вперед.

АННА. Александр Сергеич, а вы уверены, что публика станет это читать?

ПУШКИН. Поэт должен следовать своему призванию, а не потребам публики!

АННА. Но ведь этак можно всех читателей растерять.

ПУШКИН. Да-да, вы правы, Анна Петровна — это уж меня малость занесло. Конечно, поэт должен брать во внимание настроения публики, но лишь настолько, чтобы вовсе не утратить ее благосклонности. Приходится искать некий средний путь — но как это порой тяжко! Вдохновение тебя несет в горние выси, а ты должен себя шпорить: вот этого не поймет читатель. А вот это не пропустит цензор. (Вздыхает) Вот «Бориса» точно не пропустит. Будут искать то, чего там вовсе и нет и, разумеется, найдут. Придется издавать за границей — в надежде, что когда-нибудь наступит день, когда мое главное произведение прочтут и в России.

АННА. Главное?

ПУШКИН. На сегодня — да. Наверное, потом, при работе над каждым последующим, мне будет казаться, что оно главное, но теперь это — «Борис Годунов». (Немного помолчав) Николай Михайлович Карамзин — вот кому я первому отправлю свой труд. Его «История Государства Российского» побудила меня взяться за эту трагедию. Именно его суждение, как суждение поэта и ученого, станет для меня основным мерилом… (Бережно укладывает рукопись в чемодан) Хотя, если откровенно, то я не совсем уверен, смогу ли завершить работу там, на чужбине.

АННА. Отчего же?

ПУШКИН. Видите ли, Анна Петровна, сочинять свою пиесу я начал среди дремучих лесов Псковского края, где древние городища, старинные монастыри, да что там — сам воздух пропитан дыханием былых веков!..

АННА (улыбаясь). Там русский дух, там Русью пахнет…

ПУШКИН (серьезно). И знаете, я не совсем уверен, что вдали от всего этого буду способен писать трагедию о Российской старине с прежним подъемом и вдохновением. Вот что, пожалуй, более всего гнетет меня.

АННА. Но другого выхода у вас нет, Александр Сергеевич. Я не могу вам всего открыть, но знаю, что в России вам житья не дадут.

ПУШКИН. А вы, уважаемая Анна Петровна, чуть не слово в слово повторяете то, что мне совсем еще недавно говорил ваш двоюродный братец.

АННА. Ну вот видите!

ПУШКИН (указывая на чемодан). Потому-то я и собираюсь в дальний путь.

АННА. Кажется, корабль отплывает уже завтра?

ПУШКИН. Да, на заре. (С теплотой) Но воспоминание о последней встрече с вами, дорогая Анна Петровна, я буду бережно хранить в сердце, куда бы ни забросила меня судьба!

АННА (поднимаясь со стула). Ну что же, счастливого пути, Александр Сергеевич. Попутных вам ветров.

ПУШКИН (неожиданно не только для Анны, но и для себя самого). Анна Петровна, а отчего бы вам не отправиться вместе со мной?

АННА (недоуменно). Куда?

ПУШКИН. Сначала в Амстердам, а потом — куда бог пошлет.

АННА. Но, однако же…

ПУШКИН. Не подумайте ничего дурного — я ни на что не притязаю. Если мое общество вам наскучит, то вы вольны ехать куда вам угодно. Главное, Анна Петровна, что вы вырветесь из темной клетки, обретете вожделенную свободу!

АННА (пристально глядя на Пушкина). Александр Сергеич, это вы всерьез?

ПУШКИН. Разве я мог бы шутить такими вещами?

АННА. А может, и вправду…

ПУШКИН. Решайтесь, Анна Петровна!

АННА. Но под каким видом? Ведь ваш капитан знает меня в лицо.

ПУШКИН. А вуаль на что? Я представлю вас девушкой, которая…

АННА. Которая тоже спешит на тетушкины похороны?

ПУШКИН. Положитесь на меня, Анна Петровна. Придумаем какую-нибудь романтическую историю о несчастной женщине, измученной мужем-тираном.

АННА. Но не могу же я бежать вот так вот, с ходу. Нужно вещи собрать…

ПУШКИН. Да, пожалуй. Тогда поступим так. Теперь вы возвращаетесь домой… Супруг ваш, должно быть, еще на службе?

АННА. Да. Но скоро вернется.

ПУШКИН. Тогда не будем мешкать. Вы идете домой и собираете самое необходимое…

АННА. Нет-нет, Александр Сергеич, на сборы нет времени. Лучше заберу деньги и драгоценности, они нам в дороге пригодятся куда больше.

ПУШКИН. Помилуйте, Анна Петровна, как можно? Ведь Ермолай Федорович обвинит вас в краже!

АННА (отчаянно машет рукой). Вы не знаете Ермолая Федоровича — он обвинит меня в любом случае. Так пусть уж лучше за дело.

ПУШКИН (подумав). Что ж, разумно. Тогда сделаем так. Теперь вы идете домой, забираете самое необходимое…

АННА. Погодите, но ведь корабль-то отплывает только утром.

ПУШКИН. Ну и что же с того?

АННА. Так ведь Ермолай Федорович меня хватится, начнет искать. Весь город перевернет, но непременно найдет. Даже на корабле.

ПУШКИН. А вот об этом я не подумал. Что же нам делать? (На мгновение задумывается) Анна Петровна, а Маше вы доверяете?

АННА. Да, безусловно.

ПУШКИН. Тогда так. Вы идете домой, берете что вам нужно и и возвращаетесь сюда, предварительно оставив Ермолаю Федоровичу записку, что вы отпустили Машу…

АННА. Куда?

ПУШКИН. Ну, например, в деревню к умирающей тетке. И что у вас разболелась голова, вы приняли снотворный порошок и просите вас не будить. Сами идете сюда… Или нет, лучше прямо в гавань, где я буду вас ожидать. А Маша запирается в ваших покоях до утра, когда корабль уже снимется с якоря. Ну как, удачно я придумал?

АННА (неуверенно). Вроде бы… Ай, что это? (Вскакивает, отряхивает платье).

ПУШКИН (испуганно). Что с вами, Анна Петровна?

АННА. Таракан…

ПУШКИН (подбегает к Анне Петровне, помогает ей согнать таракана). Кыш, кыш! Пошел вон!

АННА. Ах, я так перепугалась…

ПУШКИН. Так, стало быть, до встречи на пристани?

АННА. Александр Сергеич, я была как в бреду, но теперь наваждение прошло. (Со вздохом) Нет-нет, это невозможно.

ПУШКИН. Но почему?

АННА. Ну вы и сами понимаете, что все это несерьезно. (Помолчав) К тому же вы не знаете моего мужа. Если он не сможет вернуть меня, то выместит всю злобу на Маше. Обвинит в пособничестве и добьется, чтобы ее посадили в острог. А я этого не хочу. Видит бог, не хочу…

ПУШКИН (горячо). Ну давайте придумаем другой способ, чтобы не впутывать Машу. Сделаем так…

АННА (перебивает). Нет-нет, Александр Сергеич, это невозможно. Я должна остаться.

ПУШКИН. Анна Петровна!..

АННА. Прощайте. Прощайте навсегда! (Выбегает из комнаты).

ПУШКИН (садится на чемодан, тихо). Прощайте, Анна Петровна.

Встает, подходит к окну, распахивает его настежь. Звучит печальная песня.

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Михайловское. Обстановка 1-ой сцены. ВУЛЬФ в халате сидит за столом и читает ученую книгу.

ВУЛЬФ (откладывая книгу в сторону). Нет, ну это уж чересчур. Вторую неделю, и ни весточки. Даже не знаю, что и думать — то ли он уже отплыл, то ли в острог угодил. А ты тут сиди, как дурак, и изображай захворавшего Пушкина. Даже на двор не выйдешь…

Входит АРИНА РОДИОНОВНА.

АРИНА РОДИОНОВНА. Алексей Николаевич… Тьфу ты, господи, Александр Сергеевич, к вам тут гость приехал.

ВУЛЬФ. Кто — снова отец Иона? Или Иван Матвеич Рокотов? Ну, скажи, что барин все еще хворать изволит и никого не принимает.

АРИНА РОДИОНОВНА. Этим-то я знаю, чего сказать. А он какой-то уж совсем прежде невиданный.

ВУЛЬФ (с опаской). Уж не жандарм ли пожаловал?