Земля и воля. Собрание сочинений. Том 15 - Николай Ольков

С открытием телефонной станции Колмакову одному из первых поставили телефон, среди дня позвонил Щербаков, поинтересовался, как ему новая услуга и спросил, может ли он принять его вечером, часов в семь. Колмаков с радостью согласился, но, положив трубку, в искренней радости засомневался. Ему показалась в голосе Щербакова излишняя серьезность, хотя игривым голос его никогда и не был, но неожиданность и строгость пугали. Емельян сам себя успокаивал: если Щербаков узнал, что он сбывает магазины, то это можно объяснить: продам старые, построю большой, как в губернском городе, чтобы на два этажа, внизу продукты и скобяные изделия, вверху ткани и разная одежда. Конечно, Щербакова так просто не проведешь, но не будет же он препятствовать. И вдруг Емельян похолодел: а если тому стало известно о заграничном паспорте гражданина Колмакова? Тогда нетрудно сложить воедино всю картину: продаешь собственность, чтобы вывести деньги за границу, урвать от последнего куска скудного бюджета советского государства, иными словами, нести стране ущерб.

Хозяин распорядился, чтобы ужин был в самом лучшем виде, велел приготовить новые итальянские вина, которые еще и не поступили в магазины. Убрал даже в кабинете все бумаги, чтобы они не спровоцировали вопроса о делах. Хотя о чем еще будут говорить руководитель городской власти и купец, который снабжает товарами полгорода? Велел девушкам протереть всю мебель и пол, чтобы была идеальная чистота.

Вошел Охрим, остановился у порога:

– Хозяин, там какой-то человек, говорит, насчет магазина.

– Принесла нелегкая не вовремя. – Глянул на часы – только шесть. – Успею. Зови.

Вошел молодой человек, в коридоре девушки помогли ему раздеться, великолепного покроя костюм и явно чешские сапожки выдавали в нем человека приезжего. Ни разу его Колмаков не видел. Гость без смущения поздравствовался, извинился, что поздно и прямо в дом, но человек он приезжий и для этикета не располагает временем.

– Роман Аронович! – представился он и поклонился. Хозяину ничего не оставалось, как назвать себя и пригласить гостя присесть.

– Узнал, что вы имеете желание продать магазины. Что бы вы мне могли предложить?

– Видите, ли, Роман Аронович, все зависит от ваших возможностей и наклонностей. Не думаю, что вы захотите торговать скобяными изделиями или, к примеру, керосином. – Емельян Лазаревич не к месту хохотнул. – Можете посмотреть винный магазин, у меня поставщики лучших марок европейских напитков, от шипучих до крепких. Дело весьма прибыльное.

Гость кивнул:

– А что еще из интересного?

– Могу предложить одежду и ткани. Фуфайками мы не торгуем. Поставки московских и питерских фабрик.

– Ленинградских, – поправил гость.

– Простите, все еще никак не привыкну, да и вы своей респектабельностью как бы вернули меня в старые времена. Жду завтра в десять часов у себя в кабинете, это с правой стороны здания.

Гость, кажется, не собирался уходить:

– Но вы ничего не говорите о ценах?

Колмаков улыбнулся:

– У купцов заведено о цене говорить, когда товар видишь, а так я могу вам назвать любую сумму, все равно после осмотра будет торг и появится настоящая цена. Итак, жду вас завтра.

Гость встал, девочки подали ему легкую шубу, шапку и трость, он еще раз поклонился и попрощался.

На дрожащих ногах Емельян дошел до дивана и сел.

«Это – не купец! Это человек оттуда…, из органов, из ГПУ. Накрыли они меня с аферой, кто-то сдал, сволочи, тот же Половников, завистник чертов! Надо срочно спрятать всю наличность, как это у них называется: конфискация! Все пятаки вытрясут из кошелька! А я в Европу собрался, дурак неотесанный. В самой ГПУ взятку давал. Теперь и это могут пришить. Господи, что за времена!».

Гудок машины вывел его из панических размышлений. Опять холодно стало в груди:

«И этот неспроста сегодня, оба в один день. Вот и предложит он сейчас все бумаги на стол и с вещами на выход, а тот у машины ножку об ножку греет, чтоб он сдох, покупатель чертов!».

Но гостя встречать надо, и улыбку изобразить, и радушие. Ничем нельзя выдать смущения.

– Дорогой Всеволод Станиславович, проходите, пожалуйте шубку, Зина, прими, в передний угол, будьте любезны.

Щербаков прошел, сел, как всегда, в кресло, взял в руки газету, но и смотреть не стал, бросил.

– Пройдемте в кабинет, девушки стол накроют, – предложили хозяева.

Щербаков пожал плечами:

– Надеюсь, мы не помешаем, а, Зина?

– Конечно, нет, Всеволод Станиславович.

Сели за стол, Емельян Лазаревич разлил по рюмкам коньяк, но рука дрожала, и несколько капель упали на стол. Выпили, приступили к еде, молчали. Перекусив, Щербаков заботливо спросил:

– До меня дошел слух, что вы болеете, да и заметно это, вот коньячок расплескали. Слабость? Сердце шалит? Почему ко мне не обратились, я бы отправил в спецклинику в губернию или в Москву. А вы сразу в панику, магазины давай продавать. Нет для этого никаких оснований, такие болезни очень легко лечатся у нас в спецорганах ОГПУ. Емельян Лазаревич, я вас не для того посвящал в некоторые особой важности вопросы, чтобы вы тут же воспользовались информацией и незаконным способом получили документы на выезд за границу. Да, тот сотрудник, что совершил преступление, незаконно, за взятку оформив вам загранпаспорт и еще некоторые бумаги, уже разоблачен и расстрелян. Теперь вопрос, что с вами делать. С одной стороны, вы враг советской власти, покушались на государственную измену с нанесением ему, государству, существенного материального ущерба. С другой стороны, вы мой хороший знакомый, добрый человек, в свое время много для меня сделавший. Научите меня, как я должен поступить: забыть о долге и чести и сделать вид, что ничего не случилось? Или выполнить свой долг и отдать вас в ОГПУ? Вы слышали, очевидно, что это довольно серьезная организация, ваш состав преступления превышает все допустимые сроки наказания, остается только высшая мера.

Емельян Лазаревич едва сидел на стуле, Щербаков налил ему стакан коньяка:

– Выпейте, а то сейчас сознание потеряете, возись потом с вами.

Колмаков выпил, немного пришел в себя.

– Говорите.

– Станислав Всевол… Извините, товарищ Щербаков, я не думал, что это преступление перед государством. Я продаю свою собственность, собираюсь уехать за границу. Это же возможно? Ну да, теперь, когда обнаружилась эта афера с загранпаспортом, понятно, что невозможно. Но я могу пригодиться советской власти. Я хорошо знаю торговое дело. У меня есть деньги. Я готов построить в центре города большой магазин, организовать его работу, у меня такие связи! Это будет лучший магазин в губернии! Мы будем работать с небольшой наценкой, и вся прибыль пойдет в бюджет уезда. А я буду получать назначенную мне зарплату.

Щербаков засмеялся:

– Хорошо мыслите, Емельян Лазаревич, по государственному. Я так и думал, что мы договоримся. И даже приятно, что вариант этот предложил не я, а вы сами. Значит, так. Все идет, как и шло до того. Вы уже не болеете и никуда ехать вам не надо. Зиночку придется огорчить, она так хотела увидеть Париж! Деньги отбирать мы у вас не будем, продавайте магазины, но дом оставьте, вам же негде будет жить. Верните Половникову задаток и извинитесь. Если он будет возмущаться, скажите, что это мое распоряжение. Закажите архитектору проект, только не жмитесь, пусть это будет настоящий советский магазин, а не барак в два этажа. И начинайте строить. Про вас в газетах будут писать, и не некрологи по случаю летального исхода от неизлечимой болезни, а с благодарностью от рабочего класса города и крестьянства нашего уезда.

Колмаков никак не мог унять дрожь, все тело содрогалось, ведь в шаге от смерти. «А что он предлагает? На мои деньги построить магазин, но я в нем не хозяин, а вроде управляющего. Каждый день выручку в банк, это как положено. А если я… Нет никаких возражений, то, что он предлагает, лучший выход, это – не каторга, не расстрел… Неужто того мужика шлепнули? Господи! Дай разума на сей момент! Надо соглашаться. Что он сказал: деньги отбирать не будут? Это тоже хорошо».

Кто-то потрепал его по плечу, Емельян Лазаревич очнулся, поднял голову. Перед ним стоял Щербаков:

– Вы часом не задремали, будущий руководитель городской торговли? Или от благополучного исхода дух перехватило? Да, вам крупно повезло, гражданин Колмаков, что чекисты сразу поставили в известность меня, и я мог влиять на события, а проскочи эта информация мимо – ночевать бы вам сегодня на нарах, а потом пару дней следствия и суд, скорый и несговорчивый. Сколько у вас осталось магазинов?

Емельян Лазаревич медленно возвращался в реальность:

– Магазинов? Минутку: два здесь и в уезде полдюжины. Но есть покупатели.

– Сегодняшнего не считайте, он чекист. А продавать не надо, ведь правительственного решения еще нет, потому торгуйте, хотя бы для того, чтобы сохранить связи с поставщиками. Там конечно, тоже будет смена руководства, но это не завтра, а старые клиенты всегда желанны и для новых начальников.