Поцелуй смерти - Лорел Гамильтон

– Ты – зло, и твой мастер – зло, – сказала бабушка.

Я обернулась к ней:

– Это не я вырвала горло человеку, который пытался вам помешать сделать пятнадцатилетнюю девушку вампиром против ее воли.

На миг в глазах ее мелькнула неуверенность, потом она сказала:

– Девушка сама хотела стать одной из нас.

– Она передумала.

Бабушка с угрюмым видом покачала головой.

– Обратно пути нет.

– Любимая отмазка насильников: «Пришла на свидание? Поздно говорить «нет» насчет секса».

Она обмерла, как от пощечины:

– Как ты смеешь нас с такими сравнивать?

– Заставить человека стать вампиром против его воли – это изнасилование и убийство в одном флаконе.

– И ты в это веришь? – спросил мальчик.

– Да.

– И при этом ты делишь обиталище с мастером-вампиром этого города.

– Обиталище, – повторила я. – Ты старше, чем выглядишь.

– Можешь определить мой возраст? – спросил он.

Я подумала над этим – чуть-чуть используя силу, и ответила:

– Двадцать лет как мертв, вот почему стрижка восьмидесятых.

– У меня недостаточно силы, чтобы вырастить после смерти волосы, как делают вампиры, ближайшие к тебе. Твой мастер ворует у меня энергию, у нас у всех, и пускает ее на лечение своих вампиров и на выращивание длинных черных кудрей – для тебя.

Я знала, что Жан-Клод берет силу у своих подвластных и им дает силу, но никогда не задумывалась, как это сказывается на другой стороне уравнения. Блондинчик прав? Жан-Клод крадет у них силу, просто чтобы выращивать длинные волосы для меня, а они могли бы ее расходовать на лечение своих ран, сами себе волосы отращивать? Это так?

– Ты не знала, – сказал он.

– Знала она! Знала все время! – сказала бабушка. Голос у нее напрягся от гнева, но под ним ощущался страх, как намек на пряность в пироге. Я посмотрела на нее, и что-то в моем лице заставило ее запнуться, и страх взял верх. Вот она так меня боится?

Ко мне подошел Зебровски.

– Анита, автобус вернулся. Надо их увозить.

Я кивнула, и тут поняла, что совершила ошибку, достойную желторотого. Я позволила противнику заронить в меня сомнение в тех, кому я доверяю. Говорят, если слушать дьявола, он не соврет, но и правды не скажет. Блондинчику этому до дьявола как отсюда до Китая, но он сказал правду – так, как он ее понимал. И я сегодня, когда приду домой, задам Жан-Клоду вопрос.

Я обратилась к задержанным:

– Попытаетесь сбежать – вас застрелят.

– По Акту о противоестественной опасности, – уточнил Блондинчик.

– Да, он нам дает законное право стрелять на поражение. Дело в том, что тут двое мертвых копов, убитых вампирскими укусами. Это ставит вас под подозрение. Вампиров, подозреваемых в убийстве, можно уничтожать при попытке к бегству.

– Будь мы людьми, так бы не было.

– При двух убитых копах? Вполне могло бы быть.

– Не по закону, – сказал он.

Я схватила его за руку и вздернула на ноги – достаточно резко, чтобы он пошатнулся, и я его подхватила.

– Ты сильна, как мы, – прошептал он. – Я чувствовал, как ты питалась от того полисмена. Ты тоже не человек.

Я его оттолкнула, забыв, что он в кандалах, и пришлось снова его подхватывать. Никто в этой комнате не успел бы подхватить его достаточно быстро, практически сразу после толчка и перед падением. Ни один человек.

– Видишь, – сказал он.

Я отпустила его топать с другими, которым сейчас помогали встать. Не знаю, не надо ли было держать его рядом с собой, чтобы за ним приглядывать, или убрать подальше, чтобы голову не морочил. Почему он так мне действовал на нервы? Ответ: потому что правду сказал. Я своего первого мертвеца подняла случайно, еще когда была подростком, первый призрак увидела в десять лет. Мертвые всегда ко мне тянулись. Другие маршалы – это люди, которые просто хорошо умеют убивать монстров. А я сама монстр.

Одна девушка запуталась в цепях, я подхватила ее под локоть, не дав упасть.

– Спасибо, – сказала она тихо, обернулась и увидела, кто ее тронул. Тихо взвизгнув, она стала вырываться. Я секунду еще ее держала, ошеломленная исходящим от нее, от всего ее существа страхом. Он полз у меня по руке, обволакивал язык. Страх ощущался на вкус. Так бывает, когда страх исходит от оборотня или человека. Все, что тебя боится, для тебя еда.

Я ее отпустила, и она упала, не сумев сохранить равновесие. Другие вампиры попытались ей помочь, но им тоже было трудно. В конце концов ее поднял Зебровски.

Вампиры смотрели на меня, и за их угрюмостью, за гневом читался страх. Чего могут бояться монстры?

Естественно, других монстров.

Я поймала на себе взгляд Блондинчика, но припечатала меня этим словом бабуля:

– Монстр!

Я ответила единственное, что пришло в голову:

– Для тебя, бабуля, маршал Монстр.

– И почему у меня нет никакой стильной клички?

– А тебя никто не боится, Зебровски, – ответила я, улыбнувшись ему в благодарность за попытку обратить все в шутку.

– Да где уж мне, размазне, против твоей крутизны.

– Это так тебя жена называет?

– А вот это уже ниже пояса, – заметил Смит.

Зебровски ухмыльнулся:

– А я не парюсь, что ты во всем круче меня, Анита. И никогда не парился.

Не будь я сейчас вооружена до зубов, не окружай нас кровожадные вампиры, да не гляди столько других копов, я бы его обняла.

– Спасибо, Зебровски.

Но глазами я попыталась ему показать, как много это для меня значит. Такой момент мужской дружбы, когда на самом деле невозможно выразить проносящийся в голове вихрь эмоций.

Он улыбнулся – не обычной своей нахальной вызывающей улыбочкой, а нормальной улыбкой, и глаза были усталыми и какими-то нежными. Он кивнул, я улыбнулась в ответ, и все. Он понял, что я поняла, что он понимает. Одна фраза, два взгляда и кивок. С любой женщиной тут было бы не меньше пяти минут разговоров. Мне повезло, что я мужским языком владею свободно.

Глава пятая

Зебровски был занят разговором с позвонившим Дольфом, так что отвести еще семерых вампиров в большой грузовой лифт мне помогали Стивенс, Ульрих и Смит. Я решила держать Блондинчика рядом с собой, потому что раз он мне на мозги так сильно действует, непонятно, насколько он может другим заморочить голову, и доверять ему нельзя. К тому же убрать его от себя – значит признать, что он мне действует на мозг, и я не знаю, что с этим делать. Для меня единственный способ борьбы с чем бы то ни было – лицом к лицу, поэтому Блондин остался со мной. Но он даже вполовину не так меня доставал, как лифт. Это была голая металлическая клеть, в которой нужно было тянуть рычаг управления. Открывалась она в холодноватую темную шахту двойной дверью – решетчатой деревянной и второй, из металлической сетки, но в остальном была настоящей клеткой, открытой со всех сторон. Ящик смерти, если кто-то сможет забраться наверх.

Смита я поставила управлять лифтом. В прошлый раз он это уже делал и нас не разбил об стенку. Автомат я закинула на плечо, прижалась к нему щекой и выдохнула, так что стояла ровно, направив ствол вверх, в переплетения решетки.

– Почему вверх целишься? – спросил Стивенс.

– Бывают вампиры, которые умеют летать, – ответила я, не сводя глаз с шахты.

– Я думал, киношная чушь, – сказал он.

– Не киношная чушь. – Я расслабила глаза, рассматривая темноту над нами, высматривая движение. Любое движение, потому что не должно быть никакого.

– Поехали, – сказал Смит.

Я чуть согнула колени, приготовилась, все так же всматриваясь в темноту над головой.

– Поехали.

Лифт дернулся, ожил. Как будто под тобой закачалась палуба. Потом рывки кончились, мы плавно поехали вниз.

– Мало кто смотрит вверх, – сказал Блондин вопросительно.

– А я и есть мало кто.

Это было сказано тихо – мое внимание все было сосредоточено на уходящей от нас темноте. Пока что двигались только мы и тросы. Я заставила себя не фиксироваться на них, а смотреть рассеянно, ни на что конкретно – как высматриваешь в лесу зверей на охоте. Не оленя ищешь, а шевеление. Как только заметишь, так позволяешь мозгу сообразить, чем это шевеление вызвано и виден ли контур этого шевельнувшегося. «Не смотреть» ни на что конкретное, а все время заставлять глаза высматривать то, чего нет, на самом деле труднее, чем кажется, когда так много четких предметов, на которых можно остановить взгляд. Глаза хотят смотреть на что-то, и мозг тоже хочет определенности, а не зыбкости.

– Подъезжаем, Анита, – сказал Смит.

Я собралась, и лифт дернулся, стукнул, остановился. Я покачнулась – как и все мы – и стукнулась об Блондинчика. В этот самый момент я ощутила его страх. Он, собака, закрывался изо всех сил, будучи так близко ко мне, но прикосновение резко усиливает все вампирские ментальные штучки – я о своих штучках, не его. Двери открылись. Смит стоял ближе, значит, он их и открывал, наверное. Но я смотрела не на него, а на Блондинчика.

Мы встретились взглядами. Смит и Ульрих выводили из лифта передних вампиров.