Один день после конца света - Андрей Валерьевич Канев

бульканья гидравлики и, время от времени, тяжелых, отдаленных ударов. Поговаривают, что это левые затеяли провокацию, но возня эта продолжается уже несколько месяцев, а провокации все нет. Привыкли и к этому.

Широков постучал.

– Товарищ капитан! Товарищ Правый Капитан!

Тишина. На всем крейсере по должности, а не имени-фамилии, называли только его. И каждый знает, что это означает. Но так устав соблюден, ведь другое обращение и есть прямое нарушение устава, поэтому формально наказывать некого и не за что. Бывший замполит, конечно, поначалу бесился. А сейчас ничего – привык, и вроде как ему это уже даже нравится.

– Товарищ капитан! – уже энергичнее заколотил в дверь Широков. – Разрешите с докладом!

Никто не отозвался. Странно. «Может у него сердце прихватило» – с надеждой подумал Широков.

Он, уже собираясь уходить, дернул ручку и люк неожиданно поддался. Постучал снова, осматриваясь, покричал. Никого.

Решившись, Широков распахнул дверь и вошел. Приглушенное освещение, ровное гудение генератора. Пусто. Он обошел отсек, внимательно присматриваясь и прислушиваясь. Вдруг ему показалось, что он слышит невнятное, какое-то приглушенное бормотание, напоминающее слабое журчание воды по трубам. Он остановился и с удивлением понял, что источник звука находится по левому борту.

Широков осторожно ступая двинулся вдоль борта и приблизился к давным-давно наглухо заваренному переходу на левый борт. То есть он был заварен. Теперь же, присмотревшись, Широков увидел, что звук доносится из-под узкой полоски неплотно прикрытого люка, искусно замаскированной нарочито грубым, ржавым сварным швом.

Он уже поднял руку и, заинтересованный, хотел открыть люк, как вдруг тот распахнулся сам и на него уставился капитан. В его расширившихся глазах удивление мгновенно сменилось самым настоящим, откровенным бешенством.

6

– Ну, и долго мне так стоять? – спросил Широков.

– Сколько надо, столько и будешь стоять, – проворчал капитан, пытаясь одной рукой поймать микрофон «лиственницы», потому как другая рука была занята пистолетом, который он направлял в сторону радиста.

– Сидеть!

Сделавший было попытку подняться Широков снова опустился на стул. Тем временем его собеседник наконец добрался до микрофона и, косясь в сторону Широкова, включил связь: – Внимание! Говорит капитан! Всем отсекам – боевая готовность! Группа жизнеобеспечения ко мне! Бегом! ЧП на судне, обнаружен диверсант!

Когда его звенящий голос растаял в эфире, Широков решил задать мучивший его вопрос.

– Товарищ Правый Капитан! А что вы там делали?

– Молчать!

– Нет, ну вы же там что-то делали? Что? Там ведь есть кто-то, правда? Они живы?

– Молчать… – прошипел он сдавленным от бешенства голосом. – Слово скажешь, гад, я же тебя прямо здесь и сейчас… При попытке к бегству… А будешь молчать, может и поживешь еще. Понял?

– А я знал, – сказал Широков.

– Что же ты знал, тухлая ты селедка? – вкрадчивым шёпотом поинтересовался капитан.

– Я знаю, что они живы. И что вы туда ходите. И то, что вы им газ гоните, тоже все знают. Давно слухи ползут. Все знают.

– Кто это – все?

– Ну кто… Команда.

– Команда, – презрительно бросил капитан и покосился в сторону двери. – Ничего вы не знаете…

– Ну как же, – спокойно и, как бы сам такому спокойствию удивляясь продолжал Широков. – Мы же не слепые. Вот и сегодня утром… Откуда помидоры-то у вас? А огурцы? У нас такого нет и не было никогда. И спирт… Утром, ведь это спирт был, правда? Это ведь не та бормотуха, что в теплице бодяжат, это совсем другое. Я уж этот запах ни с чем не перепутаю…

Он замолчал, понимая, что дальнейшие рассуждения на эту тему вряд ли принесут ему что-либо хорошее. Но и остановиться он уже не мог. Хотелось рассказать об этом – пусть даже ему, капитану, самому неподходящему для этого человеку. Ему. Он знает. Знает. И осознание этого наполняло его веселой злостью.

– Ну-ну, – подбодрил его капитан, покачивая пистолетом. – Дальше давай.

– А что дальше… Да вот хоть бы и рыба…

– Что?! А это откуда знаешь? Откуда, сволочь?

– Ну как… Я же вижу всё сверху. Раз следов нет, значит они копали не вверх, а вниз. Так ведь?

– Допустим, – качнул стволом капитан.

– Так вот, рыбы же у нас нет? Нет. Значит, это левые вам ее поставляют.

– А ты видел?

– Как приносят – нет, не видел. А кости видел пару раз.

– Где?

– Да здесь и видел. Антенна ведь здесь подключена, я проверяю иногда. Видел. И охотники…

– Охотники?

– Ну да. Я знаю, что это вы им спирт даете.

– Та-а-к, – протянул капитан и, изогнувшись, стал задумчиво тереть плечом о щетинистую щеку. – Кому еще говорил?

Но Широков не успел ответить – за дверьми уже слышался тяжелый топот охотников, которые мчались на призыв своего вожака.

Широков закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Он не хотел видеть эти вечно ухмыляющиеся рожи, которые, ворвавшись в рубку, принесли с собой запах старого, прогорклого жира, тяжелый кислый перегар и, самое главное, тупой, парализующий жертву животный страх.

Но ему уже не было страшно. Ему было только больно. Когда дверь открылась, капитан сделал шаг вперед и резко, с замахом, залепил ему рукояткой пистолета прямо в зубы.

– Взять, – коротко бросил капитан ввалившимся в рубку охотникам.

Это было последнее, что услышал Широков, медленно заваливаясь.

7

Глухо стукнула дверь, и Широков пришел в себя. Он сидел на полу, в маленьком тесном отсеке, окруженный штабелями ядовито оранжевых спасательных костюмов. Ими давно никто не пользовался, так как по понятным причинам утонуть в море в ближайшее время не представлялось возможным. На пороге, печально разглядывая Широкова, застыл механик.

– Не сбежишь? – осторожно спросил Саша.

Широков непонимающе уставился на него, а потом, когда до него дошла вся абсурдность вопроса, начал истерически хохотать. Глядя на удивленное лицо посетителя он уже не мог остановиться и, захлебываясь, выдохнул: – Куда, Саша?! Куда?! Куда ты нахуй денешься с подводной лодки?

Он продолжал смеяться, осознавая, что надо бы остановиться. Но остановиться он уже не мог. Его смешило все – круглые от удивления глаза Саши, нелепые оранжевые костюмы, мятый алюминиевый котелок и даже перспектива близкой и неминуемой смерти. Широков просто не мог больше выносить эту затянувшуюся бессмысленную комедию. Механик быстро сообразил, что это веселье пора заканчивать, подошел ближе и, аккуратно поставив тихо булькнувший котелок на пол, с размаху залепил Широкову увесистый подзатыльник. Борис схватился за голову и тут же замолчал.

– На вот, – поднял с пола котелок Саша. – Это тебе от Михалыча.

– Спасибо, – сказал Широков, не сделав ни единого движения в сторону котелка. Тем не менее повторил: – Спасибо.

Помолчали.

– Почему ты? – спросил вдруг Борис. – Почему не охотники? Ты что теперь, по дисциплинарной части?

– Да нет, – отмахнулся механик. – Охотники почти все наверху. Пробуют догнать все-таки.

– Ну да, – согласился Широков. – Понятно.

– Как ты?

– Нормально, – пожал плечами Борис. – Башка болит только.

– Чем это он тебя?

– Пистолетом…

– С тобой запретили разговаривать, чтоб ты знал… Почему? – негромко спросил механик.

Борис молчал и тупо разглядывал котелок, над которым клубилось, растворяясь, легкое и невесомое облачко пара. Запахло чем-то травяным и острым. Снова