Дипломатическое развязывание русско-японской войны 1904-1905 годов - Борис Романов

А "характер ответа" в Петербурге назначен был к обсуждению на совещании 28 января. Накануне Николай принял германского посла и имел с ним долгую беседу ("впервые на немецком языке", что тут же злорадно и отметил Вильгельм). Николай жаловался на "вероломную" политику Англии одинаково в отношении России и Германии и, в ответ на реплику посла, что "отсюда видно, где находятся подлинные друзья", заметил, что "познаются они в серьезные времена": "Вот если бы мы держались заодно втроем (т.е. с Францией. - Б.Р.), это была бы великая гарантия". Это был более чем прозрачный намек. Но из Берлина на этот намек не последовало никакого отклика. В совещании 28 января Николай не участвовал, а потом принимал участников его для доклада, каждого поодиночке. Прошла программа Ламсдорфа, составленная по рецепту парижских переговоров: статья о нейтральной зоне была исключена вовсе (вопреки возражениям Абазы), статья о признании трактатных прав "Японии наравне с прочими державами" в Китае включена (очевидно, в угоду Лондону) без оговорки о "сеттльментах", а статья 5 о "неиспользовании Кореи в стратегических целях" включена полностью (как согласовано было у Делькассэ с Мотоно в Париже) +83.

Не зная еще "характера русского ответа", Лэнсдоун 29 января имел беседу с Гаяси по двум пунктам. Она носила характер последней проверки сил. Японцы в ультиматуме от 13 января требовали признания "только" "территориальной неприкосновенности Китая", между тем как применительно к Корее говорилось о "независимости и территориальной неприкосновенности"; то же было выражено и относительно Китая в японском проекте от 3 ноября 1903 г.: не требует ли теперь Япония "чего-то меньшего"? Гаяси, оказывается, не обратил внимания на этот пункт, но не придает этому значения: и одна "неприкосновенность" исключает уже как аннексию, так и протекторат. Во-вторых, как отнеслась бы Япония к "усилиям держав найти решение, приемлемое для обеих сторон без ущерба для достоинства"? Не дожидаясь ответа Гаяси, Лэнсдоун сам напомнил о 1895 годе и прибавил, что Японии, как он вполне понимает, "ничего не остается, как настаивать на буквальном удовлетворении ее требований хотя бы ценой войны". Гаяси оставалось только подтвердить: "двустороннее соглашение" о Маньчжурии и никаких "деклараций", только "полное принятие японских предложений может предотвратить войну", "нет больше мирной партии в Японии!" +84 Лэнсдоун был теперь хорошо подготовлен к возможному повторному обращению из Парижа: он бессилен сделать тут что-нибудь! "На всякий случай" теперь же (30 января) Лэнсдоун подвинтил и еще один винтик: он предупредил Ч. Скотта, что "нам, конечно, невозможно позволить хоть одному судну Черноморского флота принять участие в военных операциях", так как это будет "катастрофично для Англии и России".

Тем временем, 23 января, когда в Париже Мотоно вдруг сжался в объяснениях с Делькассэ и когда, заведомо для Токио, только и могла начаться работа Ламсдорфа "вокруг царя и Алексеева" - из Токио через посредство Курино началась бомбардировка Ламсдорфа запросами, когда же будет дан русский ответ. В течение шести дней, пока шли выработка его текста и сношения с Алексеевым, Курино ставил Ламсдорфу этот вопрос четыре раза. Последний раз он был поставлен 1 февраля, через три дня после совещания министров, когда текст ответа еще не был утвержден Николаем. Текст ответа был утвержден 2 февраля и отправлен на другой день в двух экземплярах телеграфом в Токио непосредственно и через Порт-Артур. 4 февраля об отправке ответа извещен был официально и Курино. Тогда навстречу русскому ответу, не дожидаясь его, 5 февраля Комура телеграфировал Курино "прекратить настоящие бессодержательные переговоры", "ввиду промедлений, остающихся большей частью необъяснимыми", и прервать дипломатические сношения с царским правительством. Телеграмма Розену от 3 февраля была задержана на японском телеграфе в Нагасаки и доставлена Розену в Токио только 7 февраля - после разрыва +85.

А 9 февраля японский флот совершил свое ночное разбойничье нападение на Порт-Артурском рейде.

Россия проявила свою готовность к войне полной военной неготовностью. Флот был потерян. Война открывала дорогу к пределу территорий Китая и Дальнего Востока. США в лице Теодора Рузвельта приготовились к роли великой державы.

* * *

Какова же была роль Лондона в эти последние дни? Уверенный теперь, что только "буквальное" удовлетворение японских требований и только "двустороннее соглашение о Маньчжурии" может предотвратить войну, Лэнсдоун 3 февраля, когда ответ только что был отправлен, сидел и "ждал по-прежнему русского ответа, чтобы определить свою позицию". В таком положении и застал его Камбон, явившийся в этот день выразить надежду, что Лэнсдоун будет "действовать быстро и энергично" "в примиряющем смысле", как было заявлено в тронной речи Эдуарда VII еще 3 января. Камбон готовился встретить у Лэнсдоуна "закрытую дверь". Оказалось, ничуть. "Я понимаю, - сказал Лэнсдоун, - что Россия отказывается договариваться с одной Японией о неприкосновенности Китая. Это вопрос, касающийся прежде всего Китая и потом уже держав, имеющих интересы на Дальнем Востоке (можно было подумать, что говорит не Лэнсдоун, а сам Ламсдорф!). Если бы Россия сделала всем державам приемлемую декларацию, Япония, мне кажется, должна была бы удовлетвориться". - "Достаточно ли будет вам сообщения русского ответа?" - попробовал сократить процедуру Камбон. "Да, если русская нота будет сообщена нам официально и будет содержать удовлетворительные заявления, мы будем действовать, чтобы заставить ее принять". Камбон счел, что "не должен идти дальше этого, ибо, слишком уточняя, рискуешь закрыть притворяющуюся дверь" - и не спросил, что надо понимать под "удовлетворительными" заявлениями. Камбону уже и то "было важно, что английское правительство не поддерживает претензии Японии одной договориться с Россией о неприкосновенности Китая посредством двустороннего акта" +86. Это же был первоначальный проект Делькассэ - односторонней "торжественной декларации"!

5 февраля явился к Лэнсдоуну Гаяси и "строго конфиденциально" предупредил, что "завтра японское правительство произведет мобилизацию"; хотя "русский ответ еще не дошел до него (not yet reashed them, т.е. в Токио знали, что ответ уже пошел), правительство предвидит, что он будет неудовлетворителен". Лэнсдоун тотчас же обратился в Вашингтон: война, "очевидно, неизбежна", Делькассэ хочет "согласованного выступления Франции, США и Англии", "мы можем навлечь на себя вечную вражду Японии, если станем на ее пути и лишим ее счастливого случая, который она, очевидно, решила использовать. Если она упустит свой шанс теперь, она может пострадать за это в будущем". Впрочем, он надеялся на полное совпадение "точки зрения" Вашингтона и Лондона. На следующий день, 6 февраля, Лэнсдоун дал Гаяси уже письменное формальное обязательство "приложить все усилия, чтобы предупредить вступление в войну других держав" и не допустить "в данный момент" какого-либо посредничества третьих держав. Итальянскому министру иностранных дел Титтони справедливо казалось, что "от воли английского правительства зависит изменить непримиримость Японии и отвратить войну", что "слабость Форин Оффис, не сумевшего занять ясную позицию, много будет здесь значить". Со своей стороны французский посол в Риме Баррер отмечал, что "высказывания его английского коллеги по этому предмету изобличают недостаток чувства ответственности" +87. А на деле, как видно, и здесь был свой стиль в работе.

В ту самую "приотворенную" Лэнсдоуном 3 февраля дверь, в которую постучался и просунул голову Камбон, попытался пройти по его следам 7 февраля Бенкендорф. Лэнсдоун понял: "Россия, очевидно, будет рада выпутаться в последний момент", - и предложил "договор между Россией и Китаем, который другие державы могли бы по приглашению России и Китая официально принять к сведению". "А вы посоветуете Японии принять такое предложение?" - спросил Бенкендорф. Лэнсдоун "притворил дверь": он должен "посоветоваться с коллегами" и "боится, что может быть уже поздно, если бы Россия и хотела".

Прежде чем обратиться к "коллегам", Лэнсдоун в тот же вечер обратился к Гаяси. Тот был как скала: "Японское правительство не может потерпеть дальнейшей отсрочки", да и "китайцы так не заслуживают доверия, что он (Гаяси) испытывает отвращение к мысли о каком-либо договоре, основанном на соглашении с ними". Гаяси прибавил, что "даже если после открытия военных действий Россия придет с предложением договора, он очень сомневается, чтобы можно было сдержать воинственный дух его соотечественников". Что завтра, 8 февраля, британский кабинет будет обсуждать русское предложение о русско-китайском договоре, Гаяси был осведомлен Лэнсдоуном тут же, вечером 7 февраля. Это могло бы только ускорить начало военных действий. Но и без того эскадра Того уже двигалась в направлении к Порт-Артуру, когда британский кабинет вынес решение о невозможности какого-либо вмешательства, о чем категорически и сообщил Лэнсдоун в ледяном тоне Бенкендорфу 8 февраля +88.