Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал

Витантонио же задыхался на семейных обедах. Он был послушным и воспитанным, а его порывы были просты и понятны. Но мальчик находил, что атмосфера в бабушкином палаццо слишком натянутая, а царящая там дисциплина чрезмерна. В доме нельзя было ни бегать, ни играть, ни кричать, ни громко разговаривать. Бабушкин кабинет, столовая, гостиная и балкон были пространством взрослых, дети могли заходить туда, только если их звали. Также под запретом находились верхний этаж, терраса, чердаки и крыша. Прежде чем войти в столовую, нужно было показать чистые руки, а за столом сидеть молча и, что сложнее всего, держать спину. За едой следовало подносить ко рту руку, а не тарелку – последнее вызывало бабушкино неудовольствие. Говорить в столовой и в гостиной можно было, только если взрослые обращались к тебе, и в этом случае нельзя было ни спорить, ни отвечать слишком резко. Бабушка внимательнейшим образом следила за соблюдением правил вежливости – слова «пожалуйста», «спасибо» и «не за что» никогда нельзя было опускать. Когда же бабушка звала их, они должны были отвечать: «Да, бабушка?» Если они забывали об этом, бабушка делала вид, что не слышит, и продолжала звать их, пока они не отвечали правильно.

Единственное, что нравилось Витантонио, – это когда бабушка пускала его в кабинет и разрешала перебирать календари австрийских фирм, поставлявших Конвертини лес. Фотографии заснеженных пейзажей завораживали его: еловые леса были как из ваты, реки сверкали льдом, крыши деревянных домиков словно присыпаны мукой… При виде заснеженных полян Витантонио охватывало желание порезвиться в снегу.

Также он замирал от счастья, глядя на игрушечный электрический поезд, который, согласно семейному преданию, бабушка заказала из Швейцарии в честь его и Джованны рождения. Поезд был собран и всегда стоял в детской, готовый тронуться с места и поехать вдоль альпийских хребтов, ельников, заснеженных мостов и вокзалов; детям разрешалось смотреть на него, но заводить игрушку могли только взрослые.

Когда становилось тепло, Витантонио проводил день в саду со своим кузеном Франко, старшим сыном Анджело, – они были ровесниками, и Франко тоже всегда приводили на обеды в палаццо. В саду было полно укромных уголков. Дети выходили через кухню и оказывались напротив двух красивейших лип с нежно-зеленой листвой. Небольшая аллея, обсаженная самшитовым боскетом[14], вела к черному ходу, который открывался прямо на площадь. Через эту боковую калитку, которой обычно пользовались доставляющие товар приказчики из магазинов, дети убегали на площадь, когда хотели поиграть подальше от строгих взглядов взрослых. Северная стена дома была уставлена глазурованными керамическими горшками, в которых росли алоказии с гигантскими листьями, аканты, папоротники, спаржа и гортензии, – цветы гортензии разнообразили монотонность зелени самого влажного уголка в саду. В конце ряда цветочных горшков, в западной части сада, как раз под кухонным окном, находился одетый в глазурованную керамику фонтан. Чтобы потекла вода, нужно было нажать на железный рычаг, а в небольшом бассейне плавали красные рыбы и цвели розовые водяные лилии.

В краю, где воды вечно не хватало – вернее, почти совсем не было, – фонтан и бассейн с рыбами были венецианскими причудами бабушки. Она велела построить их над одним из подземных резервуаров, куда стекала дождевая вода с площади, в соответствии со старинным правом обитателей палаццо, которое Анджела Конвертини возобновила для того лишь, чтобы поливать сад. Едва завидев на горизонте облачко, бабушка посылала служанок мести площадь, чтобы ничто не мешало собирать дождевую воду, которая по трубам попадала в ее резервуар.

У заднего фасада особняка, обращенного к долине, была терраса, попасть на которую можно было только из комнаты хозяйки дома, и под ней портик. Глицинии, увешанные кистями лиловых цветов, и лозы муската, на которых к сентябрю поспевал сладкий виноград, обвивали колонны до самой балюстрады. В тени портика стояли огромные горшки с разноцветными азалиями – белыми, розовыми, бордовыми и красными. Об этих цветах синьоры говорила вся деревня, никто больше не осмеливался разводить азалии в такой жаре и сухости. Анджела Конвертини задалась целью создать особый микроклимат и преуспела, поливая цветы три раза в неделю, а чтобы удержать влагу, укрывала землю в горшках сосновой корой, которую ей привозили с лесопилки. Также она закапывала в горшки куски ржавого железа, чтобы снабдить растения необходимыми минералами. Бабушка гордилась своими успехами, особенно «Королевой Беллоротондо» – ярко-красной азалией, разросшейся столь пышно, что трое человек, окружив куст, не могли взяться за руки. В апреле, в пору цветения, от одного взгляда на него замирало сердце. Бабушка знала это и на несколько дней открывала свой сад для всех желающих, приглашая соседок прогуляться среди благоухающих цветов, чей запах соперничал с ярким ароматом глициний.

С южной стороны, напротив террасы гостиной, лежал сад-лабиринт, партеры которого разделялись тщательно ухоженными самшитовыми боскетами. Там же росли два кедра, лавр, пальма, две липы, платан, три апельсиновых дерева и огромная черешня. На границе между садом и огородом находились домик для садовых инструментов, прямоугольный бассейн с водой для полива, веревки для сушки белья, главный резервуар, куда собиралась дождевая вода с крыши дома, и два миндальных дерева, которые цвели в середине января, обещая весну задолго до ее наступления.

Каменная беленая стена защищала сад от нескромных взглядов соседей. По стене карабкались и свешивались на улицу плетистые розы. В жаркие летние дни прохожие с завистью поднимали взгляд на пышную зелень, и неудивительно, что люди сочиняли самые невероятные легенды о тайном райском саде Конвертини.

Пора цветения

Когда наступала пора цветения, бабушка преображалась. Она часами пропадала в саду, сажая герань или пересаживая рассаду – бархатцы и циннии, которые с конца зимы росли в старых горшках и консервных банках в сарайчике за бассейном для полива. В это время она всегда была в приподнятом настроении и забывала о строгих правилах, особенно когда была в саду, и позволяла себе такие проявления нежности, которые в другое время были немыслимы. Все замечавшие дети радовались наступлению мая, предвещавшего скорое лето.

В начале месяца бабушка отправляла служанок в сад срезать всевозможные белые цветы, которыми потом украшались статуи Девы Марии по всей деревне. Анджела Конвертини дарила букеты всем церквям, школам, в которых учились внуки, богадельне, монахиням из монастыря Марии Помощницы Христиан, подругам и соседкам; букеты стояли и во всех парадных комнатах палаццо. Иногда цветы отправляли также францисканцам в Мартина-Франку и сестрам милосердия Конгрегации Непорочного Зачатия в Массафру.

Первого мая во второй половине дня бабушка выходила в сад, словно генерал во главе войска, состоявшего из кухарки, двух горничных и пары работников лесопилки, которые приходили после обеда, вооружившись лестницами и секаторами. Для начала они наполняли водой все ведра и тазы, какие могли найти в доме, и выставляли их в ряд под портиком, чтобы до составления букетов цветы были в прохладе. Затем отправлялись в сад, где с военной четкостью исполняли приказы синьоры, определявшей, какой именно цветок надлежит срезать.

Бабушка собственноручно срезала каллы для домашней церкви и ландыши для капеллы Святого Причастия церкви Иммаколаты. Затем она приказывала работникам, чьи руки загрубели от труда на лесопилке, срезать лучшие белые розы с кустов, ползших по стенам сада, – эти цветы предназначались для церквей Святой Анны и Мадонны-делла-Грека. Тем временем служанки собирали пионы, маргаритки и гладиолусы для прочих приходских церквей Беллоротондо, а затем все вместе принимались составлять букеты из веток чубушника, лавролистной калины, спиреи, сирени и первых цветов гипсофилы для школ и женских монастырей. А когда ее войско уже рассеивалось по деревне, доставляя букеты, бабушка еще оставалась в саду, срезая первые белые лилии – благоухающие лилии святого Антония, щедро рассыпавшие пыльцу при малейшем прикосновении. Их она ставила в кувшин тонкого зеленого стекла к подножию статуи Девы Марии в прихожей дома, и всю следующую неделю их сильный запах напоминал входящим, что настала пора цветения и царит в эту пору, бесспорно, Анджела Конвертини.

В мае 1927 года суматохи с цветами было больше обычного – потому что апрель выдался дождливый и сад был как никогда роскошен и потому что в тот год на последнее воскресенье мая была намечена конфирмация Джованны, Витантонио и их двоюродного брата Франко в церкви Иммаколаты. А через неделю после этого всем троим предстояло первое причастие – по традиции оба таинства совершались в соседние недели, когда детям исполнялось семь или восемь лет.