В свете старого софита - Мария Романушко

Но зато, но зато!… в издательстве оказалась шикарная библиотека, а в ней – полное собрание сочинений Паустовского!

И я тут же взяла «Золотую розу» – и впилась в неё, как страдающий анемией, впивается в хрустящее зелёное яблоко… О, как меня поразила история парижского мусорщика, который в течение многих лет собирал золотые крупицы, точнее – золотую пыль, чтобы потом отлить из неё ЗОЛОТУЮ РОЗУ! И подарить её любимой женщине. Но не для того, чтобы получить что-то взамен, нет. Он хотел, чтобы эта роза принесла ей счастье. Но он умер. И подарить розу не успел…

Но Паустовский подарил эту розу – всем нам. Эта книга – о самом главном – о творчестве. О том, что в каждом дне есть эти золотые песчинки, пылинки, рассеянные в серых буднях…

В книге много историй и сюжетов – как в розе лепестков. И все они о том, как рождаются книги. О том, как в каждом жизненном сюжете увидеть СМЫСЛ. О том, что и боль, и страдание, и безответная любовь, – преображённые творческой силой, – превращаются в СВЕТ и КРАСОТУ.

И каждому из нас нужно собирать крупинки для СВОЕЙ золотой розы…

Письма от отца: зовёт меня в гости, зовёт меня жить к себе… Хотелось бы увидеться. Хотелось бы увидеть Одессу, море, бабушку и дедушку, сестёр…

– Мама, я хочу съездить в гости к отцу.

– К какому отцу?

– К папе Серёже. Я его нашла.

– Где?

– В Одессе. Он зовёт меня в гости.

– Зачем тебе это? Вы же, по сути, не знакомы.

– Вот я и хочу познакомиться.

– Я не могу тебе дать ответ так сразу.

На следующий день:

– Фёдор сказал: если ты поедешь к отцу, он уйдёт из семьи.

– Какая же тут связь, мама?

– Ну, как ты не понимаешь? Ты оскорбила его!

– Чем? Тем, что хочу увидеть своего отца?

– Да! Фёдор тебя воспитывал столько лет!

– Воспитывал?… – я чуть не расхохоталась.

– Да, воспитывал! Как умел, так и воспитывал! А думаешь, с тобой легко? Ты ведь у нас – не подарок!

– Ах, не подарок?…

– Да, не подарок! С тобой с ума можно сойти иногда!

– Ну, так и отпустите меня к отцу! И не будете больше сходить со мной с ума! И живите своей жизнью! Своей! А я не буду вам мешать!

– Я же тебе сказала: Фёдор уйдёт, если ты уедешь туда. Он этого не потерпит.

Мама начинает рыдать… Сквозь слёзы:

– Ты росла без отца… Думаешь, мне было легко?… И ты что, хочешь, чтобы и Маринка росла без отца? Ты хочешь оставить свою сестру без отца?!

– Нет, мама. Не хочу.

К отцу я не поехала.

Я в то время верила, что Фёдор может выполнить свою угрозу. Но теперь, по прошествии многих лет, понимаю, что это был чистый шантаж. И мне бесконечно жаль, что я поддалась на него.

Таким образом, из моей жизни было вычеркнуто ещё много лет, которые я могла бы наполнить общением с отцом. Но – увы! – этого не случилось…

Более того: я уничтожила письма отца (как когда-то свою повесть о нём). Потому что мне негде их было спрятать. И у меня не было ни одной подруги в этом огромном городе, кому я могла бы доверить свою драгоценность. И я доверила её – огню… огонь был надёжным товарищем, он умел хранить тайны лучше, чем кто-либо другой.

…Но где-то в вечности они живут, не сгорая – письма моего отца ко мне…

А эта вечность на самом деле не «где-то» – а в моём сердце.

…Пять утра… дождь… темень…

…мокрый троллейбус… проходная… чёрный халат…

…цех, грохот станков…

…считаю бумагу…

Мои бедные руки изрезаны, как бритвой. На них уже нет живого места…

Итак, в Одессу я не поехала. И вряд ли в ближайшее время поеду.

Переписка, так бурно начавшись, постепенно затухает… Я не очень умею писать письма. Отец, видимо, тоже. Я не знаю, о чём ему ещё написать. Не о домашних же ссорах? Не об этой же маете? Зачем ему морочить голову? Всё равно он ничем мне не поможет из своего прекрасного далека… Да и вообще – разве один человек может помочь другому понять, зачем тот мается в этой жизни? Зачем я появилась на свет? Какой в этом во всём смысл? Не для того же я родилась, чтобы сидеть в этом пыльном цеху и считать бумагу. Да, я мечтаю о Литературном институте, мне хочется писать. Но вот этой осенью мне писать почти не о чем… За долгие месяцы в Москве я написала всего несколько стихотворений.

В степях ветра настоенына солнечной тоске…Падут дожди со стонамина улицу Массне…

За изгородью каменнойколышутся сады.Дома как будто канулив апрельский плеск воды…

Уходит город в дымныехолмы –и там светло…Живу пока – без именив пристанище ветров…

Это – про городок в степи, в котором я жила ещё недавно. Хотя там не было никакой улицы Массне, я её придумала…

…Пять утра, за окном – густая осенняя тьма…

…чашка крепкого кофе, в доме все ещё спят…

… а я выхожу в сырость и тьму…

Вот я и не поехала к отцу, я поддалась на гнусный шантаж, я еду на дурацкую работу, я искала весь август, и ничего лучшего не нашла, я искала сама не знаю что, а Фёдор наезжал на меня каждый вечер, и особенно в выходные, я и раньше не любила выходные, а теперь их просто возненавидела. Фёдор хотел, чтобы я уехала. Наверное, оно было бы и лучше, но я почему-то не уезжала, а можно было бы вернуться к бабушке на Философскую улицу – и жизнь моя сложилась бы совершенно по-другому. Это была бы другая жизнь. Теперь, спустя много лет, я это отчётливо вижу. А тогда я этого ещё не могла увидеть. Но – чувствовала: я должна быть здесь. Уехать – значит, пойти против судьбы. Поэтому надо терпеть. Претерпевать. Наезды. Нападки. Крики. Упрёки: не такая, как все, всё не как у людей, все дети – как дети, и только ты одна… такая… не подарок… наказание господне…

Ну, и так далее.

Если б ты знал, отец, что было, когда я сказала, что хочу поехать к тебе! Что было в нашем доме!…

Иногда вспоминается: «Где же вы были, девушка?! Он так ждал вас!…» – и становится грустно-грустно… Ну, почему всё так?!

Над Арбатом дожди распяты…Осень шастает по Арбату.Осень кажется виноватой –как когда-то…

Листопады в дождях блуждают…И чего-то чертовски жаль мне…Только тут ни при чём, пожалуй,осень…

Мама:

– Ты заметила, что во всех твоих стихах последнего периода идут дожди?

Как не заметить? Они идут и в моей душе, грустные одинокие дожди…

Отец. Он больше не приедет повидать меня. Я это чувствую. Он так ушиблен нашей невстречей, что вряд ли решится повторить. Cтало быть – не судьба…

Завели котика. Я назвала его – Флер. По-французски это означает «цветок».

Котик трёхцветный: серенький, с жёлтыми подпалинами и белой грудкой, похож на мою милую Киню, которая была у меня когда-то в детстве… ещё в Оренбурге… Ласковый такой котик. Бабуся, у которой мы его приобрели, приходила его навестить, и мы её поили чаем. Она гладила его, вздыхала, долго не уходила. Тихая такая бабуся, добрая. Жалко, что вместе с котиком нельзя приютить и его бабушку. Она одевалась в прихожей, в своё старое серое пальто и допотопную фетровую шляпку, какие носили ещё до войны, и глаза её были мокры от слёз.

– Заходите, когда соскучитесь по Флерчику, – говорила ей на прощанье мама.

Но бабушка больше не пришла.

Приехал старый друг – дядя Рома Вассерман из Оренбурга. Который катал меня в детстве на своём смешном мотоцикле. Мы дружили: восьмилетняя девочка и пятидесятилетний пожилой человек. Мы не виделись десять лет. Он очень удивился, увидев меня. А он, вроде, и не изменился. Так, может, он и не был десять лет назад ещё пожилым? Вообще, для меня всё, что за пределом тридцати лет, – старость…

Дядя Рома, взглянув на нашего котика, сидящего на книжном шкафу и глядящего оттуда футбол по телеку, сказал:

– О, ваша кошка любит смотреть футбол?

– Кот, – уточнила я. – Его зовут Флер.

– И ты мне будешь рассказывать, что это кот? Или я уже не могу отличить кота от кошки? – засмеялся дядя Рома.

За ужином вспоминали Оренбург, оренбургских друзей, жену дяди Ромы Зину, его детей Светлану и Юрку, они уже совсем взрослые тётя и дядя. Ещё вспоминали поездки в лес большой компанией, на озёра, и смешной дяди-Ромин мотоцикл вспоминали, и как весело праздновали Маришкино рождение… Фёдор много шутил и оглушительно ржал, мама была весёлая и милая, как всегда, когда у нас гости.