Сережка — авдеевский ветеран - Гарий Немченко

Ему вспомнилось, как накричала на него красивая тётя Лера, и почему-то именно это казалось сейчас Серёжке самым обидным: тётя Лера так ему понравилась, а он ей, оказывается, нисколечко — сопливый мальчишка, вот он для неё кто…

Когда дядя Куд-Кудах уже через несколько минут проходил мимо Разводчика, тот сидел, всё так же уткнув лицо в колени.

— Серёжка? — удивился Куд-Кудах и ладонью приподнял голову Разводчика. — Ты откуда здесь взялся?

— К-как — откуда? — удивился Серёжка. — Как будто не видел!

— На дороге? Неужели мимо проехал?.. Ах ты!..

Значит, и правда не видел он Серёжку, когда стоял тот перед машиной…

И Серёжка снова залился слезами.

— Да ты чего, чего?.. — присел перед ним на корточки дядя Кудах. — Ну, во-от, такой хлопец, а глаза, оказывается, на мокром месте…

— Скажи, Кудах, — всхлипнул Серёжка, — я… я — предатель?

Глава шестая

В магазине толпился народ.

У прилавка теснились девчата в заляпанных известью шароварах. Зашли сюда, наверное, сразу после смены. Девчата суетились, то начинали говорить громко, то совсем шёпотом, а позади них с чеком в поднятой руке неловко топтался здоровенный парень в синем комбинезоне. Он говорил, что очень торопится, и просил девчат пропустить его без очереди, но они только смеялись и не пропускали.

Серёжка поднёс к глазам осколок зеленоватого стекла, который только что подобрал на улице, и сразу же всё вокруг стало зелёным: и девчата, и этот парень в комбинезоне, и пожилая продавщица, и булочки, которые она подавала.

Хорошая это штука — зелёная стекляшка!.. Стало тебе вдруг скучно или почему-то взгрустнулось, достань её из кармана, поднеси к глазу — и всё на свете, как по волшебству, сразу изменится, и на душе у тебя посветлеет, и неизвестно отчего станет веселей. А если тебе и так живётся неплохо, то через зелёную стекляшку всё вокруг покажется просто шут его знает каким радостным…

В магазин вот-вот должны были привезти свежий хлеб, а пока Серёжка сидел на подоконнике, болтал ногами и то и дело прикладывал стекляшку к краю съехавшей на один глаз пилотки.

Настроение у него было отличное.

Тогда, на бетонном заводе, дядя Кудах сказал Серёжке, что он, конечно, не предатель, а самый настоящий хороший пацан.

— А может, надо было сегодня сходить на войну? — спросил Серёжка. — В последний раз?

— Почему это сегодня — в последний раз? — спросил в свою очередь дядя Кудах.

И Серёжка объяснил, что нынче около рощи на Маяковой горе будет решающая драка.

Дядя Кудах почему-то заволновался и спросил, во сколько же это часов она будет, а Серёжка объяснил ему, что с утра ребята собирали войско, а драться пойдут после обеда.

— Как ты думаешь, мы ещё успеем?

— Конечно, успеем, — сказал Серёга.

Они сели в машину, и дядя Кудах сказал Одуванчику, что ему вот так вот, ну позарез, надо в посёлок и он заедет за ней попозже. Одуванчик надула губы, а Серёжка посмотрел на неё с превосходством, и ему ничуточки не было её жалко. Пусть себе сидит в диспетчерской и смотрится в своё зеркальце.

Машина мчалась по бетонке, и чем ближе они подъезжали к посёлку, тем тревожней становилось у Серёжки на душе.

— Скажи, — спросил он у Кудаха, — а мы с тобой — за супятчиков, да?

— Че-го? — переспросил дядя Кудах.

— Мы — за супятчиков? — повторил Серёжка.

И тут дядя Кудах рассердился и сказал, что сейчас вот он высадит Серёжку из машины и вообще не будет с ним знаться, если Серёжка не перестанет болтать глупости…

— Я вам покажу супятчиков! — ворчал дядя Кудах. — Я вам покажу мехколонщиков…

— Мехколонцев, — попытался поправить Серёжка.

— А, один шут, — сердито буркнул дядя Кудах. — Всех вас надо крапивой по одному и тому же месту…

Они проехали мимо маленького базарчика, где под дощатым навесом всё ещё сидели три бабки с мешками и вязанками лука, и стали подниматься в гору, как вдруг увидели, что им навстречу движется большое войско.

— Наши! — крикнул Серёжка. — Отступают, что ли?

Дядя Кудах подъехал поближе к войску и остановил машину.

Супятчики были вооружены до зубов.

Они шли, сгрудившись вокруг своего комиссара Валерки Косачёва, и о чём-то спорили.

«Почему это нету Амоса?» — подумал Серёжка.

Супятчики увидели дядю Кудаха и вдруг смолкли все сразу. Подошли к машине и остановились.

— Ну, с чем поздравить, гвардейцы? С победой? — спросил дядя Кудах.

— Победишь тут! — хмуро сказал комиссар и, воткнув деревянный клинок в землю, принялся потуже затягивать ремень.

— Ага, победишь тут! — загудели, перебивая друг друга, супятчики.

— Дерибаска — трус! — сказал комиссар, выдёргивая клинок из земли.

— Конечно, трус! — поддержали остальные почти хором. — Все они, мехколонцы, такие…

— А где Амос? — осторожно спросил Серёжка.

— «Где-где»! — зло передразнил комиссар. — Пойди к Пашке и узнай, где…

Паша Береснёв был лейтенант милиции, которого ребята очень любили и одновременно побаивались, потому что именно ему по долгу службы приходилось улаживать все конфликты, возникавшие между двумя армиями.

— А за что его Пашка? — спросил Серёга.

— «За что, за что»! — снова передразнил комиссар.

— Ну, а всё-таки? — поинтересовался дядя Кудах, который до сих пор молчал и только с любопытством смотрел на мальчишек, которые называли Дерибаску трусом.

Тогда комиссар вытащил из кармана помятую бумажку и протянул её дяде Кудаху.

— Вот, — сказал он. — Мы им за это ещё отомстим…

Разводчик тоже заглянул в бумажку и прочитал по слогам, что в ней написано.

СУПЯТЧИКИ — ДУРАЧКИ! — говорилось в записке. — МЫ НАРОЧНО ПОЗВАЛИ МИЛИЦИОНЕРА. А ЗАВТРА МЫ ВАМ ПОКАЖЕМ.

Верховный главнокомандующий мехколонской армией маршал Г. Дерибаска.

— Ничего не понимаю, — развёл руками Куд-Кудах.

Перебивая друг друга, ребята стали объяснять, что случилось, и Серёжка понял наконец, что война просто-напросто не состоялась.

Дело в том, что Дерибаска не смог собрать сегодня всю свою армию, так как часть ребят ещё с вечера ушла на рыбалку. Супятчиков оказалось гораздо больше, и они даже предложили мехколонцам без боя отдать знамя, белое, окаймлённое красной лентой знамя, на котором был карандашом нарисован краснофлотец с автоматом на груди. Этого краснофлотца сам Дерибаска почти неделю перерисовывал с отрывного календаря.

Любой бы на месте Дерибаски сдался или беззаветно ринулся в бой, чтобы сражаться до конца.

Но недаром Дерибаска считался самым хитрым из всех полководцев Авдеевской площадки. Он велел двум пацанам что есть духу бежать в милицию и сказать там, что они шли сейчас на гору за сладкими корешками и вдруг увидели, что там видимо-невидимо вооружённых мальчишек, которые дерутся прямо-таки не на жизнь, а на смерть. И что драку эту затеял не кто иной, как Борька Амос, есть такой хулиган.

А через полчаса после того как мальчишки убежали, из-за крайнего дома в посёлке показался лейтенант Паша. Придерживая кобуру, он бежал к берёзовой роще, в которой засели супятчики.

Командир мехколонцев сразу же приказал всем бросить оружие в траву и раздеться до пояса. Сам он снял с древка своё знамя, закатал его в рубашку и, подстелив под спину, улёгся на траве. Через три минуты лагерь мехколонцев напоминал уже не грозное войско, перед которым трепетала Авдеевская площадка, а детский сад на прогулке. Поэтому милиционер Паша, не обращая внимания на мехколонцев, пронёсся к берёзовой роще и через несколько минут схватил за воротник Борьку Амоса. В другой руке лейтенант Паша волочил по земле знамя супятчиков, сшитое из старых пионерских галстуков.

Дерибаска после этого заявил супятчикам, что решающее сражение придётся отложить, потому что неудобно, конечно, армии сражаться без командира. Они первыми ушли в посёлок, оставив на кусте, под которым сидели, эту самую записку.

— Ну и хорошо, что его забрал Паша, — решил дядя Кудах. — Скажите спасибо, что я опоздал, а то бы вам не то ещё было!

Он предложил всем садиться в машину, так как очень спешил, и, когда уже подсаживал Серёжку в кабину, сказал ему:

— Ну, братец, и достанется тебе сегодня на орехи!.. Где это ты их располосовал?..

— Что располосовал? — спросил Серёжка.

— Ты ещё не видел? — Дядя Кудах слегка шлёпнул его пониже спины. — Полюбуйся-ка на это место…

И Серёжка, уже стоя на подножке, изогнулся и полюбовался штанами. Сзади была совершенно великолепная дырка, в которую свободно могла пройти Серёжкина голова. Наверное, порвал штаны, когда сидел на пружинах в самосвале.