Хрустальный шар (сборник) - Станислав Лем

– Такие? – спросил Стефан.

У него голова шла кругом от толкучки и от неустанного распихивания грязной, причитающей толпы.

– Родители иногда говорят, что их дети на самом деле не их дети, а арийцы, чтобы спасти… вы понимаете? Немцы на это не очень ведутся…

– А… но…

– О, а вот и наш шуцман, – сказал доктор и, приподнимая фуражку, обратился к огромному красному немцу, который пальцем размазывал пот, собравшийся на выбритой верхней губе: – Herr Schupo, entschuldigen Sie, bitte…[45]

После обеда Плювак вышел из дому. В коридоре напевал: «Черны брови подмалюю, нутая, нутая, чернявого поцелую, нутая, нутая!» – но замолчал на лестничной площадке. Поздняя осень была на удивление красивой: голубое небо, деревья шелестят, как старые книги… Однако ему было не до прелестей природы, потому что по улицам шло столько девушек… Девушек…

Они маршировали по трое и по пятеро по всей ширине тротуаров. Они прижимались друг к дружке, постукивали каблучками изящных туфель, жевали сливы, доставая их из бумажных пакетиков, и мокрыми от сока губами улыбались прохожим. Отставший от них смех обжигал и жалил, как легчайшие прикосновения листьев крапивы.

Небо было еще ясное, но над землей уже сгущались сумерки, когда он заметил одинокую, очень стройную девушку. Она шла впереди него. Он пристроился к ее шагу и почувствовал возбуждение, попав в поле исходившего от нее света. «Вот бы подойти», – сглотнул он слюну и ускорил шаг. Вздрогнул, удивленный: это была его недавняя ученица, еврейка.

Девушка отшатнулась в сторону при виде заглядывающего ей в лицо мужчины. На бледном лице блестели черные, охваченные ужасом глаза. Сумерки стирали цвета и размазывали контуры далеких предметов, тем выразительнее проступали близкие. Ее лицо светилось фосфорической белизной.

– А… а… это вы, господин профессор?

– Не бойтесь, милая.

Он взял ее под руку, хоть она и сопротивлялась.

– Вы не носите повязку? – Он понизил голос до шепота: – Почему? Это очень опасно…

Он расспрашивал ее, что она делает, что с родителями, так осторожно, так тепло, что она рассказала все. Отца забрали утром… Ее тоже, но она выскочила из машины. Немец стрелял… Она вернулась в гетто, переоделась в лучшее платье и пробралась на арийскую сторону города.

– Говорят, что… я не очень похожа? Господин профессор? Как вы?..

Она заглядывала ему в лицо, но в этом не было ни следа кокетства, а лишь смертельный страх.

– Ну да, да… а что вы сейчас делаете?

– Не знаю… так, хожу; может быть, к ночи акция закончится, и…

– Такая одинокая девушка, это подозрительно. Хм, рискованно. – Он ее посвящал в свои мысли: – Но вы… такая молодая… и… э… жаль, вы были такой хорошей ученицей…

– Господин профессор?.. – вскрикнула она с надеждой в голосе. Невольно прижала локтем его руку.

Сердце у него начало биться медленно и тяжело. Он облизал губы.

– Ну что ж, была не была… Вы можете переночевать у меня…

В дежурке сидел Клопотцек, у которого после обеда надолго испортилось настроение. Сначала, конечно, Таннхойзер устроил ему бурный скандал из-за вывезенных евреев Кремина. Но по крайней мере можно было с удовлетворением смотреть, как он бесился, как стучал хлыстом по столу, переживая, что не получил обещанную взятку. Потом все перестало быть забавным. Привезенные из школы на пробу резервы полиции не оправдали надежд, и Уммер, который руководил оперативной группой в городе, неустанно требовал подкрепления – видимо, там на самом деле было жарко, потому что он постоянно звонил из караульной. Клопотцек слышал раздающийся в трубке треск недалеких карабинных выстрелов.

– Woher soll ich die Leute nehmen?[46] – взревел он наконец.

Ничего, перебьется, Уммер и так открутился от фронта. Там отвечают на выстрелы…

Только он успел проредить охрану своего «сборного пункта» и отправил в город взвод, как телефон заверещал снова.

Несколько десятков евреев повалили забор и, прорвавшись через редкий кордон, убежали вброд через реку на кладбище. Полиция стреляла: были убитые и раненые.

– O, Sapperlot![47] – взревел Клопотцек, сбрасывая со стола половину бумаг, и так бухнул кулаком по крышке, что фольксдойче Финдер, вроде бы привыкший к выходкам шефа, съежился за своим столиком. – Wie kann ich mit solchen Idioten arbeiten?[48]

Вскоре телефон зазвонил снова: лейтенант Кригель из гестапо очищал тюрьму на улице Дембицкого и хотел присоединить заключенных к еврейскому транспорту.

– Ausgeschlossen! Ich habe keine Lastwagen mehr![49] – кричал Клопотцек, но потом все-таки позволил себя уломать и выделил два грузовика.

– Was für eine Bande hab ich, o, du Himmelarsch![50] – бросил он эсэсовцу, принесшему донесение. Отлично имитируя Таннхойзера, которого замещал, он срывал злобу на других. Попытался выщелкнуть из пачки сигарету, но она была пуста.

– Du, Finder, gib mir eine Zigarette[51].

Телефон тихонько звякнул. Клопотцек гневно зыркнул на него:

– Na, na, du Vieh, schweig doch…[52]

Стефана доставили в дежурку около шести: это было чудо, сотворенное благодаря доброжелательному сержанту Хеннебергу. Тучный унтер-офицер терпеливо выслушал рассказанную доктором историю, которую Стефан постоянно прерывал, после чего потребовал денег: у Стефана было только двести злотых.

– Was, du hast kein Geld? Na, dann bist du wirklich kein Jude[53], – добродушно сказал совсем уже убежденный Хеннеберг. Стефан думал, что его сейчас выпустят, но сержант вывел его из заблуждения. – Нет, так нельзя, – по-доброму объяснял он, – у нас порядок. За количество голов отвечают все… от рядового до самого группенфюрера. Ja, ja, so ist das[54].

Он проводил Стефана к Клопотцеку и доложил, в чем дело. Тшинецкий стоял у двери.

– Soo… Sie sind also kein Jude[55], – сказал Клопотцек, бросив на него беглый взгляд.

Ему все было ясно: дрожащие глазные яблоки, растительность на лице, нос, – еврей, нечего и говорить.

«Сначала пусть начнет говорить, потом я его добью, – подумал он. – Или чего я буду мучиться со скотиной, пусть с ним Финдер пачкается… А Хеннебергу пусть будет урок. Верит каждой сказке».

Он просмотрел бумаги, которые еще остались у Тшинецкого: свидетельство о прописке в Нечавах, удостоверение Врачебной коллегии.

– Die Kennkarte hat dir ein Schupo genommen? Ja, ja. Natürlich. Ich glaube dir. Ja![56]

– Finder, fangen Sie an[57], – обратился он к фольксдойчу, брюнету с дергающимися губами, напоминавшими синеватых гусениц.

Тот медленно встал из-за стола:

– Прочитайте «Верую»…

Стефан машинально начал бормотать слова молитвы.

– Неплохо, неплохо, – похвалил Финдер. – Und jetzt die Schwanzvisite[58], – перешел он на немецкий.