Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра - Лео Перуц

– Но собака! Где собака?! – стенал Берл Ландфарер. – Вы не видели ее? Собака Мейзла проскользнула в дверь! Я должен найти ее! Восемьдесят гульденов! О я несчастный! Я, убитый Богом! Где же эта проклятая собака?!

Еще много лет после того Берла можно было увидеть в пражском гетто и в Старом Граде: он гонялся за всеми собаками подряд, хватал их и, встряхивая и дергая за шерсть, допытывался у каждой, не видала ли она белого пуделя с черным пятном от подглазья до уха. Еще он говорил своей очередной жертве, что если она встретит мейзловского пса, то пусть передаст, что он, Берл Ландфарер, не был повешен и что пуделю надо прийти к нему на набережную. Он ему ничего не сделает и, уж конечно, не повесит, поскольку за него тоже заплачен выкуп. Псы кусали его, вырывались, а Берл все бегал за ними, а за Берлом толпой бегали дети. Взрослые же только покачивали головами и говорили: «Бедный Берл Ландфарер! Всего одну ночь провел он в тюрьме и от страха потерял свою человеческую душу».

IV. САРАБАНДА

На празднестве, которое в своем пражском доме устроил по поводу крещения старшего внука тайный советник и канцлер Богемии господин князь Зденко фон Лобковиц, среди гостей находился капитан имперской конницы барон Юранич, прибывший в Прагу на пару дней не то из Хорватии, не то из Словении. И если все остальные господа были одеты сообразно моде и случаю, то есть носили шитые золотом камзолы из пурпурного бархата с белыми кружевными рукавами и золотыми застежками, а на ногах – узкие штаны, шелковые чулки и атласные башмаки с яркими бантами, то барон Юранич явился в своем походном камзоле, кожаных брюках и высоких сапогах. Свой неподобающий вид он объяснил тем обстоятельством, что его багаж застрял на последней почтовой станции и не был доставлен вовремя. В довершение всего он, по обычаю пограничных офицеров, стриг себе волосы и бороду так коротко, что они напоминали кабанью щетину – но эта странность считалась подобающей мужчине, который всю свою жизнь был занят войной с турками, этими извечными врагами христианства, и не имел времени обучиться тому, чего требовала от благородного кавалера мода и предписывали светские правила.

Несмотря на все это, барон Юранич великолепно чувствовал себя на этом празднике. Он пил и танцевал с большим усердием и пребывал в отличном настроении, хотя, сказать по правде, отнюдь не преуспел в танцах. Что бы ни начинали играть музыканты – жигу, курант или сарабанду, – для него не было никакой разницы. В каждом танце он выделывал одни и те же прыжки и выказывал больше старания, нежели ловкости.

Короче говоря, этот храбрый офицер танцевал с изяществом, вполне достойным дрессированного медведя. Когда музыка на минуту умолкала, он чокался с каждым, кто оказывался с ним рядом, за здоровье новокрещеного и отпускал комплименты дамам, заверяя каждую, что слышал похвалы ее красоте от людей, весьма искушенных в этом отношении. Но особое внимание он уделил младшей из трех дочерей господина фон Берка, которая в этот вечер впервые появилась в свете. Этой очень красивой, но еще застенчивой юной особе он рассказывал о своих подвигах: о рейдах, атаках и других военных хитростях, которые разыгрывал с турками, при этом не забывая отметить, что, хотя о том или другом случае было много разговоров, сам он не придает им особого значения. Кроме того, он дал знать молодой девушке, что у себя на родине, где четверть зерна стоит семь белых грошей, а большая бочка пива – полгульдена, он может считаться богатым человеком и что супруга, которую он когда-нибудь осчастливит предложением поселиться в его имении, никогда не будет иметь недостатка в птице, перьях, шерсти, меде, масле, зерне, скотине и пиве – то есть во всем, что необходимо для приятной жизни. При этом она обязательно должна быть одарена красивой фигурой, добавил он, многозначительно поглядывая на точеную фигурку барышни, ибо, на его взгляд, это гораздо важнее, нежели благородное происхождение и добрый нрав.

Но среди гостей присутствовал также молодой граф Коллальто, истинно модный кавалер родом из Венеции, который полагал, что уже имеет определенные права на младшую дочь фон Берка. Понятно, что ему казались особенно нестерпимыми как личность, так и поведение хорватского дворянина. И когда последний в очередной раз принялся в паре с барышней прыгать и скакать на все лады под сарабанду, граф с поклоном приблизился к нему и в почтительном тоне попросил сообщить, у какого знаменитого балетмейстера он в таком совершенстве изучил благородную науку танцев.

Барон Юранич был человеком, умеющим благожелательно воспринимать любую шутку, даже если она относилась на его счет.

А потому он только засмеялся и сказал, что прекрасно знает, как мало он искушен в танцевальном искусстве, и что по справедливости должен просить за это прощения у дам – но уж слишком большое удовольствие доставляет ему танец, и он надеется не слишком досадить своей неловкостью барышне и всем остальным гостям.

– Господин несправедлив к себе, он слишком скромен, – возразил Коллальто. – Господин так же легко справляется со сложнейшими фигурами танца, как иные – с хлебным супом. На большом водном действе и пасторальном балете, которые Его Величество намеревается вскоре устроить в Старом Граде, господин со своим искусством отлично мог бы сыграть фавна или даже самого Силена.

– Я – солдат, – сдержанно ответил барон, – и потому больше привычен к танцу с саблями, чем к бальным выкрутасам. В своей жизни мне чаще доводилось слышать игру пушек, нежели флейт и виол. Для козлоногого и рогатого Силена господин мог бы найти более подходящего исполнителя. Что же до хлебного супа, то пусть господин примет во внимание, что им доводилось утолять голод весьма знаменитым людям.

После чего он вежливо поклонился, предложил руку своей даме и вновь вошел в ряды танцующих.

Молодой Коллальто смотрел им вслед со все возрастающим гневом, ибо понял, что этот нахальный барон и не собирается отпускать от себя прелестную барышню фон Берка. Коль скоро он убедился, что не может досадить сопернику ехидными словами, он решил воспользоваться совсем уже негодным приемом. Он незаметно подобрался к танцующей паре и так ловко подставил барону подножку, что тот грохнулся во весь рост. К счастью, падая, он увлек с собою на пол не девушку, а одного из танцевавших рядом с ним господ, но все равно это было достаточно неприятно.

В рядах танцоров возникло замешательство, музыканты перестали играть, со всех сторон посыпались смешки, вопросы, возбужденные возгласы, но барон быстро прекратил этот беспорядок: в одно мгновение он вскочил на ноги и ловко помог подняться упавшему с ним господину. В первую минуту тот был очень рассержен, но стоило лишь ему убедиться в том, что его костюм, украшения и ленты не пострадали, как он вновь обрел благодушие и, обратившись к барону, сказал самым вежливым тоном, в котором можно было заметить лишь щепотку иронии: «Я вижу, сударь, вам удалось внести некоторое новшество в строй этого танца!» Барон Юранич, взмахнув шляпой, принес извинения, а потом стал искать глазами свою партнершу. Но барышни фон Берка уже не было поблизости – во время замешательства, пристыженная и сконфуженная досадным инцидентом, она выбежала из зала. Тем временем музыка возобновилась, пары восстановили порядок, и танец продолжился, а барон Юранич, пройдя сквозь ряды танцоров, подошел к Коллальто.