Сборник памяти - Александр Чудаков

5 ноября. Сегодня было заседание группы по исторической поэтике, выступал Сережа Аверинцев <…>. Потом мы с Сережей поехали в Лавку писателей, куда он пошел в первый раз, т. к. его недавно приняли в Союз писателей, и я его вводил в курс дела.

По дороге рассказывал мне о своем путешествии в Грецию в 1980 г., как на о. Патмос не нашлось места в отеле и он до утра просидел на берегу моря.

– Но ночь была теплая… Греческая летняя ночь. Я рассказал про Камчатку.

– А у меня страх перед Востоком. Начиная с восточной окраины Москвы, где я никогда не снимал дач. И холод на меня действует тоже очень плохо – даже в Риме мне показалось холодно. А на вас?

Я бы не стал ему говорить, но на прямой вопрос сказал, что скорей хорошо и что не далее как сегодня утром я купался в канале. Никогда, пожалуй, не видел я у Сережи такого остолбенелого лица сначала и болезненно-гримасного сразу вслед затем – видимо, он представил, что его заталкивают в эту погоду в воду.

Про Камчатку сказал, что он тоже хотел бы увидеть океан, но другой – Атлантический, «мой». Я сказал, что хотел бы побывать у Геркулесовых столбов, он сочувственно кивал.

9 ноября. Был в гостях (вчера) у Юрки Лейки – впервые в его квартире в Строгино. Ковры, дорогие стенки, паркет и проч. – теперь, кажется, понял выражение его лица при виде нашей квартиры: по сравнению с его – просто сарай. <…> Старшая его сестра Галя (40 или 41 г.) – пьет, у нее 7 детей, двое – ненормальные; Сашка – брат (48 г. рожд.) – тоже пьяница, и жена его пьяница. Единственная удачная сестра – Света (кажется, ей 31 год) – живет в Вороновке возле Джамантуса, держат с мужем 2-х коров, телят, 4 свиней, 50 уток (а было 100), кур вообще не считают. «Пашут с утра до вечера, как нам не снилось…».

17 ноября. На отчетно-выборном собрании в ЦДЛ <…>. О. Чухонцев рассказал, что про меня говорили в передаче Би-би-си о конгрессе в Баденвейлере, куда меня не пустили: как я у них популярен, как они изучают мою книгу и проч. и как жаль и т. п.

18 ноября. Прочел верстку своей статьи «Предметный мир литературы». Уже в самом подробном своем варианте (ок. 90 стр.) это был почти конспект, во втором – 65 стр. – еще уконспектился, а нынешнем третьем – 50–53 – это вообще конспект конспекта. Надо печатать полный – и расширенный вариант. А то как бы не повторить судьбы учителей – Тынянова, давшего конспект (в сущности, тезисы) своей теории в 2-х статьях, и Виноградова, собиравшегося написать книгу о сказе, а оставившего статью объемом в печатный лист.

23 ноября. <…> 22-го в полном составе ходили к Зое смотреть выступление Горбачева на пресс-конференции в Женеве[23].

8 декабря. <…> Пишу биографию Чехова. Очень стесняет объем – всего десять листов.

8 января. Сегодня отвез книгу[24] в «Просвещение». <…> Бердников опять не дает житья – придрался на этот раз к запланированной моей статье в «Историческую поэтику» про предметный мир. Не нравится слово и проблема! Опять заниматься контрабандно. Скоро всем я буду заниматься тайно и контрабандно.

7 февраля. <…> Читаю верстку «Мира Чехова». Густо, слишком густо написано, даже сам читаю медленно – будет непривычно для нынешнего читателя.

25 февраля. <…> слушал речь Горбачева на 27-м съезде – ту часть, где он говорит о преимуществах социалистического способа хозяйствования над капиталистическим.

13 апреля. Итак, получается, что в ближайшие 3–4 года надо написать:

1. Книгу о В. В. Виноградове. <…>

6. Заметки дилетанта в «Новый мир».

7. Прозу – «Псы», «СмД»[25].

30 июня. Был на своем участке, ночевал в палатке с Юрой Владиславским – будущим строителем моей дачи. Окончательно договорился, задаток внесен, пути назад нет, строю!

Сегодня встал в 5 утра – надо и наукой заняться, не все же пни корчевать да из болотной жижи гнилые пни таскать! <…>

6 августа. Весь июль – в тяжкой работе в газетном зале; в день просматриваю 15–20 газетных подшивок. <…>

Вышла моя статья «Предметный мир литературы» в сб. «Историческая поэтика». Ну и что? Кто заметит, что это совсем новое?

Л. в Дубултах. Дачу мне строят медленно; езжу туда каждую неделю, разобрал завал бревен и веток, обрубил сучья. <…>

11 августа. 9–10 был у Вята – в его деревенском доме во Владимирской обл. Кольчугинского р-на. Настоящий деревенский – купили у кого-то из местных в деревне, из которой коренные жители почти все разбежались. Русская печь, низенькие притолоки, старые стулья, сеновал, сарай. Все, как в нашем детстве, – тех, кто приехал к Вяту на 50-летний юбилей: Жинов, Крючков, Лейко, я. Приехали на машинах. Пили, пели – больше всего мы с Жиновым. Косили – тоже мы с Жиновым. Читали свои стихотворные поздравления – тоже мы с Жиновым. Он оказался мне ближе по духу и пониманию поэзии, чем друзья-мушкетеры Лейко и Пономарев. Отдохнул душою от своего одиночества последних недель.

27 августа. <…> Квартира без Л. пуста; вообще тоскливо что-то. И давно.

24 сентября. Вот и лето прошло. Захотел стать собственником. Где он, дом?

30 октября. Таганрог. Только здесь, в гостинице «Таганрог» нашел полчаса, чтоб записать кое-что. <…> Во вторник 28-го ездили с Янисом на Истру, крыли олифой дачу. Выяснил, что сумма расходов превышает предполагаемую на 800–900 руб. Где взять такую сумму?

Приехав, узнал, что пришла верстка книги о Чехове в «Просвещении». Во вторник же читал до 4-х ночи, потом – с 7.30 утра, потом в метро, потом в институте, где оформлял командировку, потом туда приехала Л. и повезла верстку в «Просвещение». В ту же ночь, с 28 на 29-е, читал еще верстку к статьям в сб-ке Эйхенбаума. «Не находите ли Вы, Женя, что что-то густовата нынешняя осень»[26]. – «Да, густо».

30-го в 12.00 зашел в вагон и свалился на полку, проспав часов до 6 вечера.

В Таганроге сегодня был в музее, смотрел новую экспозицию.

Чехов, Чехов. Быть может, я смогу когда-нибудь сказать перед его тенью, перед его духом: я сделал для Тебя все, что было в моих силах.

20 ноября.

По радио: «…достичь 5000 л. молока в год от каждой коровы…» Как знакомо! Это же я слышал в детстве, в юности… Шли годы – двадцать, тридцать, сорок – а все еще собираются надаивать те же пять тысяч…

7 декабря. <…> Слова Вс. Рождественского: «Никого не обижающий ум». Слово найденó!.. Далеко – ох далеко! – не про всех, с кем так тесно я общался в последние три недели, можно это сказать.

Щенков (9) раздали и продали на Химкинском рынке – по 3 р. Точный расчет: если хозяин отдает даром – товар бросовый; 5 р. – уже много; 3 же – не деньги. Первую партию Маня продала за 25 минут.

Оставили одного серого в яблоках по имени Буцефал; сейчас сидит у меня на коленях и пытается грызть диссертацию Н. К. Бонецкой об образе автора.

На диване сопит Жука, на коленях теплый Буцефал, думаю о теории; и мир впервые за последние месяцы снизошел на душу, замороченную кому-то, может, и нужной, но не мне – суетой конференций, ученых советов, заседаний.

11 декабря. О, как беспощадно прав Чехов: в жизни нет никаких событий, все идет как идет, и не события движут ее, а что-то другое, неуловимое. Как я хотел напечатать «Предметный мир литературы» – и не надеялся (где?), и мечтал. Но вот работа вышла – и что же? <…> 12 лет (а с выхода его рецензии – 15) мне портит жизнь Бердников, но, боюсь, когда он уйдет, это тоже не окажется событием, а вольется в общее мелькание дней.

28 декабря, воскресенье. Лыжи, снег, лес – и на душе нет «тоски и злобы». Почему я об этом забываю и не прибегаю к этому целительному средству?..

20 лет тому назад умер дед, человек, которому я более всего обязан своим миропониманием.

<…>

30 декабря. <…> Занятия не движутся. Веду жизнь писателя: любуюсь природой, читаю и пишу стихи, размышляю, делаю заметки в записной книжке…

31 декабря. <…> Последние события[27] вселяют надежды, впервые после 68 года. Целое поколение, возросшее в застойное брежневское время, возмужало с отсутствием каких-либо надежд. Да и наше… Неужто и на наш закат печальный – неужто еще будет что-нибудь вроде 60-х годов?..

21/I-87

Когда приходит тебе в голову мысль, которая кажется тебе новой, если не забьется твое сердце и не окатит тебя горячей волной, – значит ты не ученый и брось заниматься этим.