Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 1. На краю пропасти - Клавелл Джеймс

– Вот как?

– О, две-три компании наступают им на пятки, в частности «Ротвелл-Горнт», но тем не менее, да, я считаю, они первые. Нисколько не сомневаюсь: ко всему, что попадает в Гонконг или покидает его, что в Гонконге едят, прячут или изготавливают, приложили руку «Струанз», «Ротвелл-Горнт», «Эйшн пропертиз», «Блэкс»[19] – Банк Лондона и Китая – или банк «Виктория».

– А сам Данросс? Что он за человек?

Армстронг на мгновение задумался, но только на мгновение.

– Опять же это зависит от того, у кого спро́сите, мистер Бартлетт. Я знаю его совсем немного, лично мы не общаемся: иногда сталкиваемся на скачках. Пару раз встречался с ним официально. Обаятелен, хорошо делает свое дело… Думаю, в целом его можно охарактеризовать словом выдающийся.

– Ему и его семье принадлежит бо́льшая часть «Струанз»?

– Точно не знаю. Сомневаюсь, что это вообще кто-то знает вне их семейного круга. Но кресло тайбаня он занял не из-за своих акций. Такой номер не прошел бы. Я имею в виду, в «Струанз». В этом я уверен вполне. – Армстронг впился в Бартлетта взглядом. – Говорят, Данросс – человек безжалостный, убьет не задумываясь. Я вот не хотел бы иметь его врагом.

Бартлетт попивал пиво, и мелкие морщинки у глаз сложились в загадочную улыбку.

– Иногда враг ценнее, чем друг.

– Иногда да. Надеюсь, ваше пребывание здесь принесет вам прибыль.

Бартлетт тут же поднялся:

– Спасибо. Я провожу вас. – Он открыл дверь, пропустил перед собой Армстронга и сержанта Ли, а потом вышел за ними из главной двери в салон на ступеньки трапа. Сделал глубокий вдох. В дуновении ветра он опять уловил что-то странное: ни приятное, ни неприятное, ни вонь, ни аромат – нечто странное и необычно возбуждающее. – Суперинтендент, а чем это пахнет? Кейси тоже обратила внимание, когда Свенсен открыл дверь.

Армстронг ответил не сразу. Потом улыбнулся:

– А это самый что ни на есть гонконгский запах, это пахнет деньгами.

Глава 2

23:48

– Пусть все боги будут свидетелями, как жутко не везет мне сегодня, – сказал Четырехпалый У и сплюнул на палубу.

Он сидел на корме, на высоком полуюте своей океанской джонки, причаленной к одному из огромных скопищ лодок, которые расползлись по всей Абердинской гавани на южном берегу острова Гонконг. Ночной воздух был горяч и влажен, и У играл с тремя приятелями в мацзян.[20] Все они – такие же пожилые и видавшие виды, как он сам, – владели собственными джонками. Несмотря на это, они ходили под его флагом и выполняли его распоряжения. Официально его звали У Санфан. У этого низкорослого неграмотного рыбака осталось лишь несколько зубов и не хватало большого пальца на левой руке. Джонка его была старой, потрепанной и грязной. Глава клана Рожденных в Море У, он заправлял всем своим флотом, и его флаг – серебряный лотос – реял над четырьмя морями.

Когда настала его очередь ходить, он взял еще одну фишку из слоновой кости. Глянув на нее и увидев, что она не в масть, он яростно сбросил ее и снова сплюнул. Плевок заблестел на палубе. Как и его приятели, он был одет в старую, поношенную нижнюю рубашку и черные штаны, какие носят грузчики-кули, хотя в одной этой игре у него на кону стояло десять тысяч долларов.

– Айийя, – с деланым неудовольствием воскликнул Рябой Тан, хотя с только что взятой фишкой до выигрышной комбинации ему не хватало лишь еще одной. Игра эта напоминает британский джин-рамми. – Мать их всех ети, если я не выиграю! – проговорил он, снося фишку демонстративным жестом.

– Твою, если ты выиграешь, а я нет! – откликнулся еще один игрок, и все засмеялись.

– И этих заморских дьяволов из Золотой Горы,[21] если их не будет сегодня вечером, – сказал Пун Хорошая Погода.

– Будут, – уверенно заявил Четырехпалый У. – Заморские дьяволы не отходят от расписаний ни на шаг. Во всяком случае, я послал Седьмого Сына в аэропорт проверить.

Взявшись было за новую фишку, он остановился и посмотрел через плечо, окинув критическим взглядом проходившую мимо рыбацкую джонку, которая, мирно пыхтя, направлялась в узкий просвет между бортами лодок к выходу из гавани. Она несла только топовые огни и огни левого и правого борта и якобы выходила в море за рыбой, но это была одна из его джонок, и шла она на перехват тайского траулера с грузом опиума. Когда джонка благополучно проследовала мимо, он снова сосредоточился на игре. Наступило время отлива, но глубины вблизи окруженных лодками островов были значительные. С берега и отмелей доносилась жуткая вонь гниющих водорослей, моллюсков и человеческих экскрементов.

На большей части сампанов и джонок было темно, их многочисленные обитатели уже легли спать. Кое-где горели масляные лампы. Лодки всевозможных размеров были пришвартованы одна к другой, казалось, в беспорядке, и между этими плавучими поселками оставались крохотные полоски моря. Здесь обретались танка[22] и хакка[23] – лодочные жители, которые проводили на плаву весь свой век, рождались на плаву и умирали. Многие лодки никогда не покидали стоянок: они так и покачивались на воде, составленные вместе, пока не давали течь, или не разваливались, или их не уносило тайфуном, или они не погибали в огне поражающих воображение пожарищ, которые нередко прокатывались по лодочным поселкам, когда по чьей-то неосторожности падала лампа или в открытый огонь, который разводили, несмотря ни на что, попадало что-нибудь легко возгорающееся.

– Дед! – закричал мальчик лет двенадцати.

– Что там такое? – откликнулся У.

– На пирсе, смотрите – Седьмой Сын! – Маленький впередсмотрящий указывал на берег.

У и все остальные вскочили и стали вглядываться в сторону берега. Там молодой китаец в джинсах и ловко сидящей футболке расплачивался с водителем такси. Такси остановилось у трапа одного из огромных плавучих ресторанов, пришвартованных в сотне ярдов к современным пирсам. Таких цветастых плавучих дворцов было четыре, трех-, четырех- и пятиэтажных, сверкающих огнями во всем великолепии своих ярко-красных и зеленых с золотом китайских крыш с загнутыми вверх углами, фигурами богов, фантастических животных и драконов.

– Хорошие у тебя глаза, Третий Внук. Молодец. Ступай и встреть Седьмого Сына.

Мальчик в ту же секунду сорвался и убежал, уверенно ступая по соединявшим джонки шатким настилам. Четырехпалый У наблюдал, как его седьмой сын направляется к пирсу, у которого сгрудились паромы, обслуживавшие переправу через бухту. Убедившись, что сына встретил посланный им лодочник, он повернулся к берегу спиной и снова сел к столу.

– Ну, давайте заканчивать, – мрачно проговорил он. – Последний раз играю сегодня, етит твою. Мне еще на берег нужно.

– Айийя! – вскричал Рябой Тан, увидев, что за фишку только что открыл. Демонстративным жестом он шмякнул ее на стол картинкой вверх и раскрыл остальные свои тринадцать фишек, которые вместе составили выигрышную комбинацию. – Смотрите, клянусь всеми богами!

– Так тебя и так! – проговорил У и громко отхаркнулся. – Знаешь, где я видел всех твоих предков во всех поколениях, Рябой Тан? Надо же, чтоб так везло!

– Еще партеечку? Двадцать тысяч на кону, а, Четырехпалый У? – с ликованием предложил Тан, убежденный, что старый черт Цзи Гун, бог азартных игроков,[24] сидит сегодня вечером у него на плече.

Четырехпалый покачал было отрицательно головой, но как раз в этот момент прямо у него над головой с жалобным криком пролетела чайка.

– Сорок, – тут же сказал он. Крик чайки – это знак с неба, значит ему повезет, и он мгновенно передумал. – Сорок тысяч или ничего! Но играть придется в кости: времени нет.