Скверные истории Пети Камнева - Николай Климонтович

Менделеева, актриса, к слову, пережила мужа на двенадцать лет, – все пуще расходился Петя, – и после ее смерти нашли листок, разграфленный надвое. В левой части был столбец, озаглавленный

радости, в нем перечислялись обновки, пикники, боа, бусы, даже земляника со сливками, о стихах и о театре ни слова. В другом столбце, озаглавленном ошибки, значилось, что ошибок было две: то, что она вышла замуж за Блока, и то, что не успела с ним развестись.

Подобными качествами могут умиляться только педерасты! – совсем уж разъярился Петя. – Вот, например, есть миф, будто женщины методичнее и ответственнее мужчин. Чушь! Женщины всегда опаздывают, а опоздав, все время отвлекаются. Им достаточно показать палец, как они забывают, о чем речь. Прошел по коридору незнакомый мужчина, пролетела птичка, соседи включили телевизор, все, что угодно, в любой момент может стать важнее, чем дело. Они могут без всякого повода, воскликнув ах, да, я вспомнила, посередине разговора схватить телефон и потом чесать языком четверть часа, причем что такое она вспомнила – она уже забыла. Или другой предрассудок – женщины аккуратнее мужчин. Боже, бред какой, женщины чрезвычайно неряшливы: они невоздержанны в еде, особенно коли речь о шоколаде и клубнике со сливками, они не в силах заставить себя положить на место вещь, которую только что держали в руках. Они могут часами заниматься маникюром и макияжем, ходить на фитнес, на бодибилдинг, на ультрафиолет и шейпинг, но при этом в сумочке черт знает что: чтобы найти ключ от квартиры, они высыпают все содержимое сумки на грязный пол в подъезде; в их платяных шкафах, на полке с нижним бельем, всегда кавардак, трусы перепутаны с колготками и лифчиками; если они водят машину, в багажник страшно заглядывать. К тому же считается, что женщины – чистоплотнее мужчин. Разумеется, на миллионах прелестных ню они гладкие, мытые и ароматные. На самом деле большинство из них невероятные неряхи. Поссав и спустив воду, они промокнутся, бросят салфетку в унитаз, но никогда не спустят воду повторно, и эта салфетка будет голубеть или розоветь, пока ни спустишь воду сам. Они очень неприятно потеют – особенно когда кончают. С глаз у них то и дело течет тушь. Следы их губной помады всегда на самых неподходящих предметах. В моральном отношении они, как правило, чудовища. Мужчин всегда поражала их способность к виртуозной лжи и самым подлым интригам. Они злопамятны и мстительны, они не ведают, что такое великодушие. Воображение у них много извращеннее мужского. Да что там, полистай любой женский журнал и убедись, насколько он пошлее и грязнее любого мужского издания…

– Ты забыл, о чем говорил, – перебил я его наконец. – Скажи лучше, что же сталось с этой самой Настей?

– С Настей? – переспросил он удивленно, будто очнувшись. – Я же тебе все уже рассказал…

– Да нет, ты мне так и не сказал, чем дело кончилось.

– Разве? – пожал плечами Петя. – Она ведь покончила с собой.

Повесилась или отравилась, я даже не знаю. Но не утопилась, это точно.

И я заставил Петю завершить историю. В третий раз Петя решил ехать к ней без предупреждения, поскольку телефон соседей не отвечал. Он сорвался к ней неожиданно, перепив с сокурсниками пива в баре

Жигули. У подъезда он обнаружил милицейскую машину и машину

“скорой помощи”. Он поднялся на лифте на ее этаж, дверь квартиры была распахнута, на площадке толпились соседи. Милиционер преградил

Пете дорогу. Но обратил внимание на Петино искаженное испугом лицо.

– Вы знали ее?

– Знал, – сказал Петя, стуча зубами. – Что с ней?

– Войдите.

В комнате на том самом матрасе, где они занимались любовью, лежало тело, закрытое простыней. Ее тело. Санитары на глазах Пети переложили Настю на носилки, и вышло у них это очень ловко.

– А вы пойдете со мной, – сказал милиционер на ухо Пете. – Документы с собой?

В отделении Петю пригласили в отдельную комнату, и усталый опер спросил, кем приходится Петя покойной. Петя сказал, что видел Настю два раза в жизни. И даже не знает ее фамилии. И вообще ничего о ней не знает. Опер переписал Петины данные из паспорта и сказал:

– Свободны. Вызовем, когда будет надо.

– Весеннее обострение, – сказал Петя на пороге, вдруг вспомнив фразу, которую как-то слышал от нее.

Опер и эти слова Пети записал. Но потом никто никуда Петю так и не вызвал.

Иногда хочется наступить на те же грабли

Понимаю покойную Елену Петровну: она никогда не могла разобраться в романах и влюбленностях сына. Я тоже не мог. Даже тогда, когда имел возможность задавать Пете уточняющие вопросы. Думаю, полного списка не имел он сам, да ему ни в коем случае не пришло бы в голову его составлять. Он был – прямодушный любовник, бабник и гуляка безо всякой задней мысли и расчета. В нем было благородное прямодушие, не только в любовных, но и во всех жизненных обстоятельствах, люди мелочные принимали это Петино качество за простоватость, иначе говоря, глупость. Скажем, Петя не умел обаятельно говорить гадости, так, чтобы собеседник под шутливой благожелательностью не сразу разглядел скрытое оскорбление. Если он говорил резкости, то – резко.

Зато бывал обворожительно простым и открытым с теми, кого любил. Так вот, вспоминая по какому-либо поводу какую-то из своих пассий, всякий раз Петя рассказывал о ней вовсе не красуясь, скорее, наслаждаясь самим течением своих баек. К тому же я был прилежным слушателем.

Здесь важно сказать, что его истории в реальной жизни вовсе не всегда следовали одна за другой, а подчас накладывались. Это лишь в изложении, так сказать, позднего Пети его мятежная юность протекала линейно, от одной привязанности к другой, на самом же деле он вел жизнь турбулентную, и в одном вихре могло одновременно кружиться несколько женщин. И к каждой Петя относился одинаково искренне. Скажем, эпизод с Альбиной Васильевной Посторонних можно пересказать в беспримесном жанре, от начала до конца, с завязкой, кульминацией, развязкой и эпилогом, поскольку Петя этой связью был целиком поглощен. Но во время истории с Настей в Петиной жизни происходили многие другие события, о которых он ради связности изложения в своем рассказе даже не упомянул. А ведь у него тогда, на втором курсе, уже закручивалась еще одна университетская связь, намечалось еще одно странствие, выражаясь его языком. И ему опять пригодились навыки ежедневного штурма университетского общежития: у него завелась в подругах аспирантка, девушка опять же лет на пять старше и тоже из восточной части необъятной империи, правда, на этот раз из большого культурного, купеческого и ссыльного некогда сибирского города Красноярска. И не с филологического, как в прошлый раз, но с исторического факультета.

Вспомнил ее Петя потому, что однажды она в моем присутствии, когда я был у него в гостях в его холостяцкой квартире, неожиданно позвонила. Тот не сразу понял, с кем он говорит. А потом, прикрыв трубку, шепнул извини и сделался оживлен. По его вопросам можно было заключить, что своего абонента он много лет не видел и не слышал. Когда он, наконец, положил трубку, то задумчиво сказал вслух: надо же, она до сих пор читает все мои статьи… И обернулся ко мне: знаешь, она тоже была из военной семьи.

– Что значит – тоже военной? – спросил я, но сам тут же вспомнил о второй его жене Ире, генеральской дочери. А первая жена Пети была дочь подполковника. Чин же этой аспирантки мне так и остался неизвестным, ну, быть может, она была майорская дочка, потому что

Петя, похоже, последовательно шел от чина к чину. И это никак не случайно, сказал Петя. И ударился в рассуждения в том смысле, что интеллигентские дочки, среди которых он рос в преподавательском университетском доме и с которыми потом учился в английской школе, всегда были несносно культурны, начитаны и разговорчивы, но – неясны, выразился он. А что может быть ужаснее сбивчиво начитанной женщины, возгласил Петя. Впрочем, он и сам был образован, так сказать, клочковато. Дочки же военных, выросшие на свежем воздухе, в каких-нибудь захолустных военных городках на реке, сызмала гулявшие по лесам и полям, собирая дилетантский, как сама наша природа, гербарий для учительницы биологии и получавшие полноценный пайковый корм, в отличие от пролетарских простушек, были упитанными и розовыми, но без намека на интеллектуальную испорченность. В конце концов, сказал Петя, это самый надежный вариант, если ты ищешь подружку, а не товарища по партийной работе.

Аспирантка первого года, по воспоминаниям Пети, была общительна, забавна, смешлива, ненавязчива и вкусно стряпала. Область ее научных интересов была для Пети покрыта туманом, нечто касающееся аграрного вопроса в пореформенной России, но она не утруждала себя занятиями, поскольку защита предполагалась только через три года и после напряженных аспирантских экзаменов она могла позволить себе расслабиться. И лишь раз в неделю она встречалась с руководителем.