Гонка на выживание - Вадим Филоненко

– Вот идиот! – вслух говорю я и останавливаюсь. – Я же забыл избавиться от коммуникатора! Надо было сбросить его в шахту лифта.

Поворачиваю назад, сдергиваю с руки браслет и осторожно приближаюсь к перекошенным дверцам. Прислушиваюсь, а потом опасливо заглядываю в щель. Тихо. Темно. И я решаюсь – просовываю руку между дверцами и… ощущаю на своей ладони чье-то дыхание, а потом моей кожи касается нечто влажное и шершавое. Пытаюсь отдернуть руку, но не успеваю – мое запястье охватывают крепкие, но, к счастью, не острые тиски. Я столбенею от ужаса, а колючий мокрый «язычок» тщательно вылизывает мою кисть и перемешается к зажатому между пальцами браслету коммуникатора. Машинально разжимаю пальцы, выпуская браслет, и тут же тиски освобождают запястье. Быстро отдергиваю руку и в панике мчусь подальше от лифтов, не разбирая пути, пока не спотыкаюсь обо что-то на полу и не лечу с размаху в груду пластиковых обломков. Один из них – острый, словно зуб, – болезненно вонзается в плечо, и боль помогает мне прийти в себя.

Встаю на ноги и в неверном свете аварийных ламп рассматриваю свою «облизанную» ладонь, которая оказывается покрытой вонючей зеленоватой слизью. Поспешно снимаю куртку и, морщась от омерзения, тщательно вытираю кисть. Но сделать это оказывается не так-то легко – слизь буквально въелась в кожу, отчего ту начинает очень неприятно пощипывать. Наконец, я решаю, что сделал все, что мог, выбрасываю измазанную куртку и ковыляю дальше, мечтая как можно скорее найти действующий водопровод, желательно с горячей водой, потому что моя рука по-прежнему источает не слишком-то приятное амбре, да и кожу пощипывает все сильнее, особенно в тех местах, где остались зеленоватые разводы слизи.

В поисках водопровода решаюсь заглянуть в очередную квартиру. Выбираю ту, в которой сорвана входная дверь – почему-то мне кажется, что такая квартира безопаснее. Осторожно заглядываю внутрь. Прислушиваюсь, даже пытаюсь принюхаться, но тут же оставляю эту затею – все запахи забивает моя собственная рука. Кажется, она пахнет все сильнее, и чешется, и горит огнем. Дую на нее, пытаясь хоть немного ослабить жжение, и, решившись, захожу, наконец, в квартиру. На первый взгляд она точь-в-точь как та, в которую я влетел на такси. Такая же анфилада смежных комнат, пустые – без стекол – глазницы окон, такой же хлам и поставленные друг на друга диваны, стулья и столы.

До рассвета еще далеко, но с улицы через окна льется голубоватый приглушенный свет – это работает стандартное уличное освещение. Странно, я прекрасно помню, что когда «Аврора» привезла меня в Сокольничий Парк, фонари не горели, весь квартал был погружен во тьму. Не иначе это все проделки ребят с «Бутвилей». Ладно, как бы то ни было, свет – это здорово, даже такой неяркий. Зато теперь я могу достаточно хорошо рассмотреть все углы. Вроде опасности нет. Можно расслабиться и поискать водопровод.

Вскоре обнаруживаю небольшую комнатку без окон с расколотым унитазом и старой пластиковой ванной. Раковины, как и кранов, нет, а из стены торчат черные хоботки труб. Трубы без заглушек, но они и не нужны – похоже, воды в них не было уже много-много лет. Ну, и хрен с ней, обойдусь. С минуты на минуту должны прибыть спасатели. Я не могу точно сказать, сколько минуло времени с нашего разговора, – часы были встроены в коммуникатор, который достался той жуткой твари из лифта – но наверняка полчаса уже прошли. Кажется, мне советовали держаться ближе к окнам. Что ж, пришло время выполнить совет. Ковыляю к окну. Слышу тихий посвист турбин двигателя мобиля и радостно высовываюсь наружу.

– Эй! Я здесь!

Меня слышат – перед окном зависает хищная морда «Бутвиля». Подчиняясь инстинкту, успеваю упасть на пол за мгновение до того, как выстрелы сбивают крошку с пластика стен. Прижимаюсь к полу и ползу, извиваясь, как ящерица, к выходу из квартиры. Выкатываюсь в коридор под спасительную защиту стены, краем уха слыша, как «Бутвиль» высаживает пассажиров прямо через окно.

Поспешно вскакиваю на ноги, но больная лодыжка подворачивается, я падаю, впечатываясь макушкой в ножку оказавшегося здесь очень некстати стола. Надо ли говорить, что этот стол – лишь один из многих в привычной уже пирамиде из мебели. Сажусь, потирая голову, и тут…

Прямо перед собой вижу знакомый бесформенный силуэт! Теперь, в красноватом свете горящих в коридоре аварийных ламп, я могу как следует рассмотреть его. Больше всего он (или она) похож на вытянутое по вертикали дождевое облако. Ни головы, ни конечностей нет и в помине. Чем он смотрит или говорит, непонятно. Может, в данный момент он вообще стоит ко мне спиной?

– Есще кусшадь даий, – просит он. Мне кажется, или его интонация и впрямь изменилась? По-моему, теперь в голосе звучат эдакие игривые, довольные нотки.

– Даий, – уже настойчивее повторяет он, и я машу рукой по направлению квартиры, в которую высаживаются боевики: – Там еда, там кушать.

Не знаю, понимает ли он, но «облако» послушно плывет в указанном направлении, а я встаю и тащусь, приволакивая больную ногу, по коридору к виднеющемуся вдали повороту. В квартире тем временем раздаются истошные вопли, стрельба, слышится какое-то утробное чавканье и другие не очень-то понятные звуки вроде низкого басовитого гудения, но я не оглядываюсь – я бреду так быстро, как только позволяет покалеченная нога, вперед, к вожделенному повороту.

Не дохожу до поворота каких-нибудь пяти метров, как вдруг замечаю в полу пролом. Похоже, здесь произошел какой-то взрыв – пол буквально разворотило, из покореженного, обгоревшего пластика торчат изогнутые балки перекрытий.

Осторожно заглядываю в пролом. Вроде пусто. Мне бы спуститься, но… Во-первых, страшно – я еще не забыл, как еле унес ноги, вернее, руку из лифта. А ведь лифт тоже сначала показался мне пустым! Но дело даже не в этом. От потолка до пола метра три с половиной, а то и все четыре, так что даже если я повисну на руках, до пола еще останется лететь и лететь. Я бы, конечно, прыгнул без проблем, если бы не больная лодыжка – такой нагрузки она явно не выдержит. Можно, правда, обойти пролом и двинуться дальше по коридору…

Я не успеваю принять решение – его за меня принимают другие. Видно, тот «Бутвиль» с пассажирами был не единственным или мои недруги успели подняться снизу по лестнице (спуститься сверху с крыши – один черт). Как бы то ни было, путь за поворот отрезают двое боевиков с бластерами, а за моей спиной слышится громкий жизнерадостный вопль-вопрос:

– Мозза ихь тосже скусшадь?

«Можно их тоже скушать?» – машинально перевожу я. «Их», вероятно, боевиков.

– Мозза, – киваю я, а затем благоразумно решаю не стоять между голодным «облаком» и его потенциальной едой. Бросаюсь в пролом, группируясь уже в полете и машинально поджимая больную ногу.

Падаю удачно – на свободный от обломков участок пола, мягко перекатываюсь через плечо. А сверху доносится стрельба, вопль «Кусшадь!», крики боевиков и знакомое уже чавканье, сменяющееся низким гудением. Вскакиваю на ноги, поспешно убираюсь подальше от пролома.

Замечаю, что этот коридор мало чем отличается от того, который остался сверху. Хотя…

Дверь. Я вижу дверь. Она на той самой глухой стене – на противоположной от квартир стороне коридора. Широкие двойные створки из разноцветного полупрозрачного пластика не похожи на квартирные. Скорее, вход в бар или в спортивный центр. На стене некогда была электронная вывеска, но сейчас огоньки не горят, прочитать текст невозможно, но, кажется, я и так догадываюсь, что там.

Пожалуй, теперь я могу себе представить планировку этого здания – все детство я провел в подобном, правда, не таком высоком. Насколько я помню, такие дома для бедных строились по типу отелей: длинный П-образный коридор, в который выходит множество квартир, а между рукавами буквы «П» расположены всевозможные увеселительные или обслуживающие заведения: бассейны, бары, прачечные, парикмахерские. В том доме, где я жил, бары заменяли классы и игровые комнаты, поскольку в здании располагался приют. Как я уже говорил, мое детство прошло в приюте. Родителей своих я не помню. Мне рассказывали, что они были учеными-археологами и погибли при обвале на очередных раскопках…

Решаю пройти это помещение насквозь – насколько я помню, с противоположной стороны должна быть еще одна дверь. Подхожу ближе. По идее двери должны распахиваться сами при приближении человека, но, вероятно, механизм давно вышел из строя. Впрочем, створки сомкнуты неплотно, между ними остается вполне приличная щель, через которую я запросто смогу пролезть.

Осторожно заглядываю внутрь. Моему взору открывается небольшой, освещенный все теми же красноватыми, аварийными лампами холл, в котором раньше наверняка стояли уютные диванчики и росли миниатюрные деревья в кадках. Вправо и влево уходят два коридорчика, в конце которых еще по одной двери. Вернее, левая есть, а вместо правой пролом.