Тщательная работа - Пьер Леметр

Второе фото: верхняя половина тела. Груди испещрены сигаретными ожогами. Правая грудь отсечена. С остатками тела ее соединяют только обрывки кожи и плоти. Сосок левой груди изодран. На каждой груди глубокие раны, доходящие до кости. Молодая женщина явно была привязана. Еще видны глубокие следы, как от ожогов, — без сомнения, оставленные веревками солидной толщины.

Третье фото: крупный план головы. Ужас. Все лицо одна сплошная рана. Нос глубоко вдавлен внутрь черепа. Рот располосован бритвой и идет от уха до уха. Кажется, что лицо глядит на вас с безобразной улыбкой. Все зубы сломаны. Осталась только эта пародия на улыбку. Невыносимо. У молодой женщины были очень черные волосы, о таких писатели говорят «черные как смоль».

У Камиля перехватило дыхание. Навалилась дурнота. Он поднял голову, обвел глазами комнату и снова склонился над фотографиями. У него возникло странное ощущение давнего, хоть и мимолетного знакомства с этой разрезанной надвое девушкой. Вспомнил фразу какого-то журналиста: «Ее гримаса была верхом зверства». Два бритвенных разреза начинались точно в уголках рта и полукругом поднимались к мочкам.

Камиль отложил фотографии, открыл окно и несколько мгновений смотрел на улицу и крыши. Убийца, если он был один, разрезáл женщин надвое или на куски. Преступление в Трамбле-ан-Франс произошло восемнадцать месяцев назад, но это вовсе не означало, что оно было первым. Или последним. Возможно, на сегодняшний день главный вопрос и состоит в том, сколько еще ему подобных предстоит обнаружить. Камиль колебался между облегчением и тревогой.

С технической точки зрения есть нечто обнадеживающее в том способе, каким жертвы были умерщвлены. Он соответствовал довольно изученному психологическому профилю психопата, что было преимуществом для расследования. Тревожный аспект заключался в сопутствующих деталях преступления в Курбевуа. Помимо преднамеренности, слишком многие элементы вступали в противоречие друг с другом: предметы роскоши, брошенные на месте, странный декор, налет проамериканской экзотики, телефон с неподключенной линией… Он начал рыться в содержащихся в деле отчетах. Час спустя его тревога нашла себе достойный источник. Преступление в Трамбле-ан-Франс также изобиловало неясностями и необъяснимыми деталями, список которых он начал в уме составлять.

Любопытных фактов и там было хоть отбавляй. Во-первых, у жертвы, Мануэлы Констанзы, были удивительно чистые волосы. В отчете экспертов особо подчеркивалось, что они были вымыты обыкновенным шампунем с яблочным ароматом за несколько часов до обнаружения тела, вероятно после смерти девушки, которая имела место около восьми часов до того. Сложно было представить себе убийцу, который обезобразил девушку, расчленил ее тело надвое, а потом озаботился тем, чтобы помыть ей волосы… Многие внутренние органы странным образом исчезли. Не было найдено ни кишок, ни печени, ни желудка, ни желчного пузыря. И здесь тоже, подумал Камиль, фетишистские наклонности убийцы, сохраняющего подобные трофеи, мало соответствуют психологическому профилю психопата, хотя на первый взгляд такой вариант кажется наиболее вероятным. В любом случае придется ждать завтрашних результатов вскрытия, которые покажут, объявился ли на перекличке желчный пузырь в данном случае.

Безусловно, обе жертвы из Курбевуа и жертва из Трамбле были знакомы с одним и тем же человеком — наличие ложного отпечатка пальца не оставляло никаких сомнений на этот счет.

Факт несовпадения: на жертве в Трамбле не было обнаружено никаких следов изнасилования. Данные вскрытия свидетельствовали о различных половых контактах по согласию на протяжении восьми дней, предшествующих смерти, но следы спермы не позволяли, естественно, определить, не было ли среди них контакта с убийцей.

Жертва из Трамбле-ан-Франс получила несколько ударов хлыстом, что вроде бы сближало оба случая, но в отчете эти удары характеризовались как «щадящие», типа тех, которыми обмениваются пары с легкими садомазохистскими пристрастиями, без особых последствий.

Общая черта: девушка была убита способом, который во многих отчетах расценивался как «жестокий» (ноги переломаны чем-то вроде бейсбольной биты; пытка, которой ее подвергли, могла длиться около сорока восьми часов; тело разделано мясницким ножом), но то старание, с которым убийца обескровил тело, тщательно вымыл его и представил обществу чистым, как новенькая монета, не имело ничего общего с патологическим самолюбованием, которое двигало убийцей из Курбевуа, когда он разбрызгивал кровь по стенам, любуясь и кровью, и тем, как она струится.

Камиль вернулся к фотографиям. Определенно никто и никогда не смог бы привыкнуть к виду этой чудовищной улыбки, которая со всей очевидностью напоминала голову, прибитую к стене в квартире в Курбевуа…

Глубокой ночью Камиль почувствовал, как от усталости кружится голова. Он закрыл досье, погасил свет и присоединился к Ирэн.

В половине третьего ночи он все еще не спал. Задумчиво гладил живот Ирэн своей маленькой округлой ручкой. Какое чудо — живот Ирэн. Он бдел над сном этой женщины, чей запах заполнял его, как она сама, казалось, заполняла комнату и всю его жизнь. Иногда любовь так проста.

Иногда, как этой ночью, он смотрел на нее, и горло перехватывало от пугающего ощущения чуда. Ирэн казалась ему невероятно красивой. Была ли она такой в действительности? Дважды он задавался этим вопросом.

Первый раз — когда они вместе ужинали, три года назад. В тот вечер на Ирэн было темно-синее платье, снизу доверху застегнутое на ряд пуговок, — из тех платьев, при виде которых мужчины сразу же представляют, как они их расстегивают, и которые женщины носят именно по этой причине. На шее простое золотое украшение.

Он вспомнил фразу, которую когда-то прочел, о «смешном предубеждении мужчин относительно сдержанности блондинок». У Ирэн был чувственный вид, опровергающий подобное предположение. Была ли Ирэн красива? Ответ «да».

Второй раз он задал себе этот вопрос семь месяцев назад: на Ирэн было то же платье, только украшение поменялось, теперь она носила то, что Камиль подарил ей на свадьбу. Она подкрасилась.

— Ты уходишь?.. — спросил Камиль, заходя.

В сущности, это был не вопрос, скорее нечто вроде вопросительной констатации, этакая смесь в его духе, наследие времени, когда он думал, что его связь с Ирэн была одним из тех недолгих отступлений, которые жизнь иногда из соображений приличия вам дарит, а из соображений здравого смысла отнимает.

— Нет, — ответила она, — я никуда не ухожу.

Ее работа в монтажной студии оставляла мало времени для возни на кухне. Что до Камиля, то его расписание диктовалось невзгодами мира, он приходил поздно и уходил рано.

Но в тот вечер стол был накрыт. Камиль принюхался, закрыв глаза. Соус бордолез. Она наклонилась поцеловать его. Камиль улыбнулся.

— Вы очень красивы, мадам Верховен, — сказал он, поднося руку к ее груди.

— Сначала аперитив, — ответила Ирэн, увертываясь.

— Разумеется. Что празднуем? — поинтересовался Камиль, растягиваясь на диване.

— Одну новость.

— Какую новость?

— Просто новость.

Ирэн присела рядом и взяла его за руку.

— По всему, новость неплохая, — заметил Камиль.

— Надеюсь.

— Не уверена?

— Не совсем. Я бы предпочла, чтобы эта новость пришлась на день, когда ты не так занят.

— Нет, я просто немного устал, — запротестовал Камиль, гладя ее руку в качестве извинения. — Мне надо выспаться.

— Хорошая новость — что сама я не устала и с удовольствием прилягу с тобой.

Камиль улыбнулся. Прошедший день был отмечен поножовщинами, тяжелыми задержаниями, воплями в кабинетах комиссариата, то есть всеми язвами мира, причем разверстыми.

Но Ирэн обладала даром все изменять. Она умела внушить спокойствие и уверенность, отвлечь и заставить думать о другом. Заговорила о студии, о фильме, над которым работала («такая фигня, представить себе не можешь»). Разговор, домашнее тепло — и накопившаяся за день усталость отступила. Камиль почувствовал, что его охватывает блаженный покой, граничащий с оцепенением. Он больше не слушал. Ему хватало звуков ее голоса. Голоса Ирэн.

— Ладно, — сказала она. — Пошли за стол.

Она уже собиралась подняться, когда у нее мелькнула какая-то мысль:

— Погоди, пока у меня из головы не вылетело, две вещи. Нет, три.

— Давай, — сказал Камиль, приканчивая свой стакан.

— Тринадцатого ужинаем у Франсуазы. Идет?

— Идет, — решил Камиль после короткого раздумья.

— Хорошо. Второе. Мне надо вечером подбить наш бюджет, так что дай мне прямо сейчас все свои счета по кредитке.

Камиль сполз с дивана, достал бумажник из портфеля, порылся в нем и вытащил пачку мятых чеков.