Пепел - Диана Килина

– И очень полезно. Я буквально слышу, как ты скрипишь. Ты вообще спортом занимаешься? – Дана качает головой и хмурится.

– Бегаю два раза в неделю, - буркнул я.

– Хреново бегаешь, хочу я заметить. Давай, у тебя на обучение есть пять минут. Я же не могу с тобой вечно возиться. Мне надо заниматься своей задницей, иначе она обвиснет и превратится в желе, – при этом она звонко шлепает себя по заду.

Что ты со мной делаешь?

– У тебя симпатичная задница, – пыхчу я, неловко переставляя ноги, и держась за нее.

Прям как Бэмби.

– Именно благодаря этим штукам, – она показывает пальцем на свои ролики. Они розовые.

Это так мило.

Она выскальзывает из моих рук, и отъезжает назад, потом разворачивается по кругу и останавливается.

– В общем, ты – как хочешь, а я занимаюсь спортом. Либо догоняй, либо признай, что ты дряхлая развалина. Догонишь – получишь приз.

Подмигнула и исчезла.

Женщины.

Ладно, Эрик, соберись. Это всего лишь треклятые ролики. Ты взрослый мужик, чего тебе стоит научиться кататься и держать равновесие?

Я медленно скольжу сначала правой, потом левой ногой. Еду вперед. Снова скольжу. Снова вперед.

Колени держать согнутыми. Я смогу, у меня получится.

Я еду.

Я еду по дорожке, немного медленно, но у меня получается.

Осваиваю движения, переставляю ноги, скольжу. Еду. Вижу ее силуэт вдали. Она летит, раскинув руки.

Догонишь – получишь приз.

Я догоняю ее, неловко объезжаю и кричу:

– Где мой приз?

Она проезжает мимо спиной вперед и щурится.

– А ты разве догнал?

Разворачивается и уезжает.

Я набираю скорость и пытаюсь ее нагнать. Она мчится так быстро, как ветер. Она двигается грациозно и красиво. И у нее офигенная задница. Я вижу, как мышцы напрягаются от каждого движения, и это так непередаваемо красиво. Ее движения немного странные, не симметричные. Я заметил это, когда она шла впереди меня в магазине. Но ее это не портит, а, напротив, передает походке неповторимый вид.

Я еду по дорожке, и ветер дует мне в лицо. Я смотрю вперед, она снова раскинула руки. Я улыбаюсь и делаю то же самое.

И я лечу. Я чувствую, что я лечу.

Мне хочется крикнуть об этом. Я хочу кричать всему миру, что я умею летать.

Я догоняю Дану, она едет рядом.

– Устал?

– Немного. В ногах непонятное ощущение. Вроде бы было больно, но теперь прошло

– Ступни привыкают. Я первое время всегда чувствовала боль, но минут через пятнадцать она проходит.

Мы едем рядом, не слишком близко, но и не слишком далеко, чтобы хорошо слышать друг друга.

– Давно катаешься? – спрашиваю я.

– Несколько лет.

– Падала? – я улыбаюсь.

– Миллион раз. Когда в первый раз встала на ролики, упала пять раз. Разодрала коленку и ободрала ладони.

– Поэтому ты в длинных штанах и печатках? – киваю головой на ее черные беговые лосины.

– Да, – натянуто говорит она, – Поэтому.

– Понятно.

– Как получилось, что ты прожил почти сорок лет, и ни разу не катался на роликах и не смотрел футбол?

– Не знаю. Наверное, я зануда.

– Ты не зануда, – она поднимает брови, – Кто тебе такое сказал?

– Никто, это только мое умозаключение после знакомства с тобой, – я улыбнулся, – Ты, правда, не считаешь меня занудой?

– Нет. Я вообще не считаю людей занудами. Не люблю вешать ярлыки.

– Разве тебе никогда не было скучно с кем–нибудь?

– Неа. Я стараюсь расшевелить людей.

– Как меня?

– Ага.

И у тебя получилось.

– Чем займемся после? – спрашиваю я с надеждой.

– Сегодня футбол, Эрик, - Дана с укором смотрит на меня, словно я маленький ребенок.

– О, я не знал.

– В шесть играет Алжир с Бельгией. В девять Аргентина с кем–то. В полночь будет матч Италии с Кореей, - говорит она, переводя взгляд на залив.

– Ты все их будешь смотреть?

– Нет, только Аргентину и Италию.

– Тоже любимчики? – я улыбаюсь как подросток.

– Ну да, типа того.

– А если в финале будет играть Бразилия, Аргентина и Италия? За кого будешь болеть?

– За всех сразу. Но больше, наверное, за Бразилию. А ты?

– Ну, я пока кроме Бразилии никого не видел.

– Можно посмотреть сегодня матчи, – тихо произносит она, так, что я чуть не прослушал.

– Вместе?

– Ну да.

– В баре?

– Нет, сегодня у меня выходной. Руся берет мне замену на время чемпионата, иначе я загнусь, – она смеется, – У тебя, или у меня. Но если тебе нравится в баре, то можно пойти и в бар.

– Давай у меня?

– Давай. Ну что, последний круг? Осилишь?

– Постараюсь.

Мы набираем скорость и едем еще один круг. Я выбрасываю все мысли из головы, просто еду, слушаю ветер в моих ушах и наслаждаюсь. Я замечаю, что сегодня красивый солнечный день, достаточно теплый для середины июня, но не слишком жаркий. Деревья распустились, трава зеленая–зеленая. Залив очень спокойный, где–то вдалеке летают чайки.

Я впервые замечаю, что меня окружает. И это красиво.

Я отвожу Дану, и еду домой, чтобы помыться и переодеться. По пути я проезжаю мимо супермаркета. Разворачиваюсь на дороге и заезжаю в магазин. Иду в продуктовый, долго стою перед экзотическими фруктами и разглядываю ананасы с клубникой. Так и не решившись взять стандартный набор соблазнителя, я набираю всякой ерунды: чипсы, нескольких бутылок Боржоми, себе беру пиво, орешки и сухарики. На обратном пути, я иду в мебельный, нахожу кресло мешок и покупаю одно, розового цвета, как ролики Даны.

Я прихожу домой и ставлю это кресло у дивана. Сажусь на него и закидываю ноги на мешок. Гранулы внутри хрустят, и мои ступни утопают в этом необычном наполнителе, обтянутом кожей. Я полностью расслабляюсь, и понимаю, что я впервые чувствую себя уютно в собственном доме.

ГЛАВА 10

– У тебя татуировка, – я киваю на ее запястье, – Что она значит?

Дана замирает на мгновение, а потом осторожно отвечает:

– Важная дата.

Я смотрю на черные римские цифры на ее левом запястье. ХХIII.VIII.MMIX

– Это был хороший день? – спрашиваю я

– Самый лучший, – тихо отвечает она.

Я не спрашиваю, что это за день, просто замолкаю. Я чувствую, что она не хочет об этом говорить.

– А эта? – киваю на правое предплечье. Там действительно надпись на латыни, я смог ее рассмотреть.

– Эту я сделала, когда закончила школу. Здесь написано «Господь – Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться». 22 псалом.

– Интересно. Ты набожна?

– Не знаю, – она пожимает плечами, – Наверное, нет.

– Но у тебя на руке написан отрывок из псалма? – я хмурюсь.

– Понимаешь, я никогда не ходила в церковь. Вообще, я всегда отрицала церковь, церковные обеты и обряды. Я считаю, что все это пустое и не нужно. Я читала Библию. В ней нет ни слова о том, что человек должен исповедоваться каждое воскресенье или ходить на службы, – она замолкает, и задумывается – Однажды, я спросила свою маму, почему о некрещеных не молятся? Знаешь, что она ответила?

– Что?

– Что Бог не знает не крещеного. Мне кажется это чужим. В Библии сказано, что Господь любит каждого человека. Как он может не знать кого–то, если тот не крещен?

– Да, это было бы странно.

– Я сделала эту татуировку, потому что верила в Бога. Но не верила в церковь.

– Верила? То есть, сейчас не веришь?

– Я не уверена, что он есть, – она вздыхает и делает глоток воды из бутылки, – Посмотри, что творится в мире. Дети голодают, война и разруха. Люди убивают себя этим, – она кивает на бутылку пива в моей руке, – Убивают друг друга. Если бы Бог это видел, он бы стер нас с лица Земли и начал бы все заново. Если бы он был с нами, он бы никогда… – она осекается и замолкает. Качает головой, – В общем. Я не верю в то, что он еще с нами.

– Может быть, он взял отпуск? – шучу я, – А когда вернется, наведет порядок?

– Было бы неплохо, – она робко улыбается.

Мы сидим на диване в моей гостиной, и разговариваем ни о чем. Она закинула ноги на кресло–мешок. Когда она его увидела, она долго хохотала.

– Почему розовый?

– Не знаю. Просто захотелось.

– Господи, он смотрится здесь, как слон в посудной лавке.

– Зато оживляет интерьер, – я тоже смеюсь.

– Не то слово.

Я смотрю на нее, на ее темные волосы, собранные нелепым пучком на макушке. В них воткнута моя золотая ручка Паркер. Она всегда была моей любимой. И она отлично сочетается с темными волосами Даны.

Она одета в простые джинсы, небрежно потертые, словно им не один десяток лет. В белую майку, которая не скрывает ее татуировок. Надпись на правом предплечье, на ключице с той же стороны фраза Шекспира «Не знает юность совести упреков» и несколько крошечных птиц, словно улетающих с левого плеча.

– Я всегда мечтал о татуировке, – неожиданно для себя признаюсь я.

– Почему не сделал? – она с интересом смотрит на меня, как будто я мамонт.

– Не знаю, – пожимаю плечами, – Как–то не довелось.

– Что бы ты сделал?