Тайное желание - Барбара Фритти

Интересно, большой ли грех соврать священнику, если вы когда-то делились с ним сандвичами с джемом и ореховой пастой? Поколебавшись, Анджела ответила вопросом на вопрос:

— Давно ты здесь?

— Шесть месяцев. Некоторое время служил в Лос-Анджелесе, но Сан-Франциско мой дом. Как поживаешь?

— Отлично. Просто отлично.

Патрик улыбнулся, как улыбаются священники, когда понимают, что им говорят неправду:

— Поэтому ты пытаешься попасть в мою церковь в пятницу вечером?

— Поддалась минутному порыву. Ехала мимо, увидела церковь и задумалась о прошлом.

Он понимающе кивнул:

— Сегодня твой день рождения. Подходящее время для размышлений.

— Неужели ты помнишь? — изумленно воскликнула Анджела.

— Я много что о тебе помню, Энджи. Помню, как улыбка освещала твое лицо, когда ты чем-то увлекалась. У всех детей, включая меня, сразу же поднималось настроение. И ты обожала рисование. Ты рисовала на всем, что попадалось тебе под руку: на задней стене родительского гаража, на стене моей спальни и даже на заборе миссис Мерфи. Правда, миссис Мерфи твое художество не оценила, — добавил он со смехом.

— Точно. Я думала, она меня проклянет.

Миссис Мерфи жила в угловом доме, в котором, как были уверены все соседские дети, обитали призраки, а старушку искренне считали ведьмой. Как-то летним днем изнывающая от скуки и подзуживаемая Патриком Анджела нарисовала на ее заборе ведьму, летящую на метле над луной. Миссис Мерфи пришла в ярость, а Анджелу родители на месяц посадили под домашний арест. И как будто этого было мало, отвели на исповедь, а потом еще заставили сотню раз прочитать вслух «Аве Мария» и написать соседке письмо с извинениями.

Анджела погрозила Патрику пальцем:

— Это ты меня подбил, а неприятности, как всегда, достались мне.

— Ты была верным другом. Не выдала меня. Я это оценил. — Он помолчал. — Ты по-прежнему рисуешь?

— Не так много, как раньше, но у меня есть маленькая художественная галерея в Ноу-Вэлли. Я выставляю работы местных художников.

— Обязательно как-нибудь загляну, — пообещал Патрик. — А свои работы ты продаешь?

— Не в последнее время.

Анджела не рисовала уже несколько лет. Не было вдохновения. Казалось, ее творческое «я» усохло вместе со всем остальным.

— Меня совсем не удивляет, что у тебя собственный бизнес. Ты всегда увлекала меня своей решимостью добиться успеха, получить все, что хочешь.

— Иногда одной решимости мало.

Иногда необходимо чудо. Только Патрику она этого сказать не могла.

— Да, — согласился Патрик. — Я всегда считал, что молитва помогает.

— Всегда? — с сомнением переспросила Анджела. — Мне и в голову не приходило, что ты станешь священником. Ты обожал неприятности.

Он рассмеялся:

— Эй, не так уж я был плох. Мы вместе ходили в католическую школу, и я прислуживал в алтаре.

— Ну, от тебя я никогда не ожидала, что ты можешь жить безгрешной жизнью. В детстве тебя посещали греховные мысли… вроде лягушки в кармане пиджака мистера Мартина или отвинченных крышек солонок в закусочной.

— Невинные детские шалости, — ухмыльнулся Патрик. — Я вырос, признал свои грехи, покаялся и теперь стараюсь не грешить. Помоги мне Господь.

— Счастливчик, — пробормотала Анджела, вспомнив, что привело ее сюда.

— Что за человек твой муж? Тебе хорошо с ним?

— Да. Он занимается рекламой. Мы познакомились десять лет назад, когда я работала в агентстве графическим дизайнером. Его зовут Колин.

— И где же он сегодня… в твой день рождения?

Его испытующий взгляд напомнил Анджеле, что ей всегда было трудно лгать Патрику, и ей сразу стало не по себе. Казалось, он видел ее насквозь. Возможно, именно благодаря этому качеству старый приятель стал хорошим священником.

— Он дома. Родные решили устроить мне вечеринку-сюрприз, хотя я просила их не отмечать мой день рождения.

— Раньше ты любила сюрпризы. Что случилось?

— Случилось мое тридцатипятилетие. Этот день рождения напомнил мне о том, чего у меня нет. — Анджела покачала головой, стараясь подавить нахлынувшие эмоции. — Мне пора.

— Не убегай. Поделись со мной, — мягко предложил Патрик. — Ты же не просто так при-ехала.

— Я оказалась здесь совершенно случайно.

— Но ты еще здесь. Не хочешь войти в церковь? — Патрик достал из кармана связку ключей. — Я могу оставить тебя одну. Может, ты хочешь помолиться?

Анджела обдумала его предложение и отвергла:

— Там, в церкви, больше ничего для меня нет.

— Ты уверена?

В его голубых глазах светились любопытство и сочувствие, и ей захотелось довериться ему.

— Патрик, я не могу больше верить. Бог не отвечает на мои молитвы. Он глух к ним, — выпалила Анджела, впервые высказав кому-либо свои сомнения. Предполагалось, что ее религиозные убеждения непоколебимы.

— Может, ты не слушаешь, — тихо возразил Патрик.

— Демагогия. Все священники так говорят. Ты и сам не знаешь, слушает ли тебя кто-нибудь.

— Вот почему это называется верой, Энджи.

Она вздохнула:

— Я свою веру потеряла. Поэтому ты и не видел меня в церкви. Я больше не могу притворяться. И не проболтайся моей маме или сестрам, не то мне конец.

— Если не хочешь войти в церковь, идем ко мне. Я живу в доме священника. Угощу тебя горячим шоколадом. Могу взбить сливки. Ты когда-то любила горячий шоколад со взбитыми сливками.

— Патрик, я давно выросла, и ты не сможешь утешить меня шоколадом со сливками. Я… я сломлена, — обреченно прошептала Анджела.

— Не верю.

— Это правда. Что делают все добрые католики? Заводят большие семьи, сохраняют семейные и религиозные традиции. Это не обо мне. Я не могу родить ребенка. Девочка, которую ты считал способной на что угодно, не может совершить самое простое, самое естественное для женщины… привести в этот мир дитя. Я три раза делала ЭКО, и ничего не получилось. Сегодня вечером Колин сказал мне, что больше не будет пытаться. Ему сорок лет. Он хочет планировать будущее только для нас двоих. Но я никак не могу расстаться с мечтой о собственном ребенке. И не представляю будущего без Колина. Понятия не имею, что нам делать.

Взгляд Патрика стал нежным и печальным:

— Мне жаль, Энджи.

— Мне тоже.

Подавляя подступившие слезы, Анджела отвернулась и поспешила прочь. Ей вовсе не хотелось разреветься перед Патриком.

— Возвращайся! — крикнул он ей вслед. — В любое время. Просто приходи, когда будешь готова.

Анджела остановилась:

— Я никогда не буду готова войти в церковь. Разве только с моим ребенком.