Призыв ведьмы. Часть четвертая (СИ) - Торен Эйлин

Милена действительно не могла понять как на такое можно пойти. Ей бы отчаянно хотелось увидеть сейчас лицо папы, Кольки, бабушки… даже Марины и мамы. А ведь у Хэлы были дети. Неужели она не скучала, неужели забыла?

Милена не верила, потому что видела с какой нежностью женщина общается с местными детьми. Да и со всеми — с серыми, Броком, Роаром, домашними, даже с Элгором. И с фераном наверное. Или может она полюбила и забыла свою семью? Но в это тоже не верилось.

В папке с видео было три файла. Милена мысленно надавала себе оплеух за любопытство, но сдержаться не могла.

Один файл был длинный. Мила открыла его и увидела плохого качества видеоряд. Дата в углу сказала, что девушке тогда было где-то пять лет. Сначала камера тряслась, потом её поставили на что-то твёрдое.

Хрипловатый голос за кадром возмущается, что он же тут ест, а потом заиграло пианино. Помещение плохо освещено, но похоже на какой-то не то клуб, не то ангар. Небольшая сцена, на ней инструменты, стойки с микрофонами, парень крутится на стуле сидя за барабанами.

— Ну, Джокер, дай я посмотрю, — возмущается женский голос и камера ловит его хозяйку в объектив — платиновая блондинка, волосы забраны в тугой хвост, рубашка цвета хаки завязана в узел, серый топик под ней. — Илья, блин, хорош!

Она возмущается, потом дует губы, смотря поверх камеры.

— Ага-ага, — фыркает, а потом усмехается видимо этот самый Джокер или Илья?

А пианино играет на заднем фоне. Играет песню, которую Милена знала и в детстве очень любила. Странная песня, странной, невообразимо волшебной, как она считала, группы Флёр.

— Она не придет — её разорвали собаки,

Арматурой забили скинхеды, надломился предательский лёд.

Её руки подготовлены не были к драке,

И она не желала победы, я теперь буду вместо неё.

Она плавает в формалине, несовершенство линий,

Движется постепенно.

У меня её лицо её имя, свитер такой же синий,

Никто не заметил подмены. [1]

И Милена поняла, что поёт Хэла. Сердце замерло, потому что голос женщины высокий, глубокий, такой необыкновенный. Но манера…

И вот камера наконец поймала в фокус сидящую за пианино и поющую девушку. Милена успела только увидеть ярко-рыжие волосы забранные в хвост, как массивное мужское тело заслоняет девушку от камеры и присоединяется к ней, играя одной рукой, перебирая клавиши и Мила, которая мало что понимала в музыке, услышала, что играет он за флейту, которая была в оригинале песни и чьё звучание белой ведьме всегда очень нравилось.

Девочкой даже просила отдать её в музыкальную школу, чтобы научится играть, но мама тогда сказала что-то колкое, едкое, обидное, отчего желание сразу прошло. Точнее желание осталось, но вот озвучивать его уже не хотелось.

Песня на записи кончается, потом кто-то роняет камеру. Та самая блондинка смачно ругается, запись встаёт на паузу, а когда возобновляется, то на сцене уже стоят люди. Тот самый мужчина, а на деле крепкий парень лет двадцати с небольшим с гитарой, возле микрофона, с ним рядом ещё один тоже с гитарой, высокий светловолосый взъерошенный, в отличии от очень коротко стриженного, почти бритого, первого. Тот за ударными уже не крутится в безделии на стуле, а сидит ровно и готов начать играть.

— Давай, жги, — кричит где-то за кадром уже узнаваемый голос принадлежащий блондинке и высокий начинает играть.

За ним вступает ударник и второй гитарист. Потом он подходит к микрофону и рычит в него, вот как делают это солисты металл-групп. А потом… потом к микрофону подходит Хэла.

И Милена узнала бы её из сотен — она стройная, в джинсах и балетках, в майке голубого цвета. Рыжие волосы в хвосте, длинные, она такая же яркая, как и сейчас, только худая. Брови, ресницы, губы. Очень выделяются накрашенные глаза — тёмным, небрежно размазаны по веку, но Хэле это так идёт. Она невообразимая, она светится изнутри, а когда она начинает петь… голос у неё высокий, глубокий, такой чистый, что не по себе.

Она поёт на хорошем английском, словно это её родной, в припеве её высокий голос соединяется с рычанием второго гитариста и это так невероятно, даже эта фигового качества запись передаёт то, насколько много в них драйва, как они кайфуют играя, нет, творя музыку.

Милена, как завороженная смотрела на экран не слыша и не замечая ничего вокруг.

— Ты чего там нашла? — спросила у неё Анья, вглядываясь то в телефон, то в лицо белой ведьмы.

— Тут Хэла, она поёт, — отозвалась Мила. — Ты правда не видишь?

— Неа, просто чёрное всё, — пожала плечами серая, а белой ведьме стало досадно, что этого никто не видит кроме неё. — И Хэла всегда поёт, что такого?

— Тут она молодая, — пояснила Мила. — Как я сейчас, наверное.

— Правда? — спросила Сола, которая услышала их разговор. — А какая она была?

— Красивая. Очень.

— Она и сейчас красивая, — улыбнулась Анья.

— И рыжая, — добавила белая ведьма. — И волосы кажется ниже лопаток, такие длинные.

— Рыжая? — смутилась Сола. — Это какая?

— Ну это… это, — Милена осмотрелась, пытаясь найти цвет вокруг. — А, как одежда у эйола.

— Правда? — удивились девочки.

— Угу, — кивнула белая ведьма, снова возвращаясь к экрану.

Ребята допели песню, кто-то что-то сказал, пошутил. Милена смотрела в их лица и пыталась понять откуда она их знает. Почему они ей знакомы?

— Давай “я свободен”? — спрашивает высокий, светловолосый гитарист.

— Рыжая, ты первый поёшь, я третий хриплю, — ухмыляется коротко стриженный и делает жест плечами. — Лизка, давай, сыграй мне, лисичка-сестричка.

На сцену выходит блондинка, берёт скрипку. Настраивает её. Тоже самое делает Хэла.

Блондинка вступает мягко, потом Хэла подходит к микрофону и… “надо мною тишина, небо полное дождя”, но голос её не такой, каким Мила слышала его в предыдущей песне, он низкий, гулкий, вот такой каким она обычно поёт сейчас и каким она пела эту песню, когда напоила их всех.

Второй куплет поёт светловолосый гитарист. Поёт так классно, что перехватывает дыхание. Потом они с Хэлой поют вместе припев в два голоса. А потом две скрипки перекликаются между собой и третий куплет поёт второй гитарист. Поёт хрипло, низким голосом, нет, не рычит, как делал только что, в предыдущей песне, а поёт. Потом припев — все вместе, но голос его срывается. Хэла говорит ему, что-то, он зыркает на неё вроде зло, но на самом деле нет. И выдаёт соло на гитаре. Скрипки вторят ему. А потом он психует, снимает гитару и уходит.

— Джокер, твою мать! — кричит ему высокий светловолосый.

— Не трогай мою мать, — рычит откуда-то из-за кадра ушедший Джокер. — Лучше скажи где этого засранца нарика носит?

— Не знаю я, — отзывается высокий.

— Ну, чего вы, блин, — возмущается блондинка так смешно манерно. — И у меня репетиция в три.

Они какое-то время переговариваются, возмущаются, парни ругаются, Лизка хнычет.

А потом Хэла начинает играть на скрипке и Милена могла бы поклясться, что знает что это такое. Размеренное и быстрое. Нет, это не Вивальди, она знает, знает. Но только кажется это должно звучать иначе. С оркестром? И тут, вторя скрипке, включается пианино. За ним на этот раз вот тот высокий гитарист. Они играют дуэтом, словно переговариваются, или перехватывают друг друга. Потом играет только он. Но Хэла подхватывает.

— Ускоряй её, Ллойд, — кричит из-за кадра, Мила уже стала узнавать его голос, Джокер. — Давай, ну, она же может быстрее, чего ты её тормозишь?

И они ускоряются и Хэла, и этот самый Ллойд…

Ллойд.

И Милена поняла — это тот парень, про которого Хэла ей говорила, тот кто спас от смерти. Боже… а этот второй… этот жест плечами и когда он разозлился. Она видела его в тех жутких воспоминаниях Хэлы, когда залезла к ней в голову. Это его держала за рукав Хэла, пытаясь унять. И ударник и блондинка-скрипачка… они тоже там были. Стояли у стены, блондинка рыдала, а ударник так на себя не похожий, совсем другой, обнимал её, утешая.