Маша для медведя - Наталья Шумак

-Мне самую трудную работенку.

-Держи!

-Спасибо.

Светка завздыхала тяжко, тупо глядя на свое простейшее задание. Словом жизнь шла по накатанной колее. До последнего урока. И звонка с него, дарующего временное освобождение от рабского школьного гнета.

В коридоре у окна стоял высокий худой мужчина. Весьма странного вида. Темное пальто из болоньи было модным. И нареканий не вызывало. Но берет? Синий, залихватски нахлобученный на одно ухо. В Заранске сии головные уборы считались почему-то исключительно женскими. Старик, все-таки он был уже пожилым - этот необычный дядька, шагнул навстречу Маше. Стянул с головы берет, смял в опущенной руке. Спросил, подчеркнуто спокойным голосом. Таким ровным, до мурашек по коже, тоном.

-Полежаева? Мария?

-Да. А вы кто?

Ответить он не успел. За спиной у Маши нарисовалась толпа одноклассников. Вредный голос Марка предположил.

-Еще один тренер из столицы?

Мальчишки запищали радостно. Какое никакое развлечение подвалило. Марк, возвышаясь над подругами (Светка держала Машу под ручку), грозно потребовал.

-Заберите от нас и эту талантливую девочку тоже. Очень надоела. Слишком умная. Слишком красивая. А уж вредности в ней!!!

Маша, не оборачиваясь, воткнула локоть в плоское пузо Белокурой Бестии.

-Замолкни.

На всякий случай разогнала народ. Тычками, подзатыльниками и словами. Каждому досталось свое. Кто его знает этого деда. Вдруг, что не так? Зачем всем слышать их разговор? Через минуту в коридоре из "бэшэк" остались только они с баскетболисткой. Странный дед молча ел Полежаеву взглядом.

-Кто вы?

Повторила Маша. Ей все меньше и меньше нравилось происходящее.

-Меня зовут Илья Ильич. Я бы очень хотел немного поговорить с тобой. Наедине. Твоя подруга не обидится, если мы ее отпустим? Как вас зовут, девушка?

-Света.

-Можно я у вас похищу Марию, ненадолго. Светлана. Вы позволите?

Надежда российского баскетбола, чуточку ошеломленная галантными манерами деда, послушно пробурчала.

-Пойду я тогда. Позвони мне, рыжая.

-Пока.

-Пока.

Мимо живым ручьем торопились в раздевалку мальчишки и девчонки из восьмых и девятых классов. На Машу с высоким староватым типом никто внимания не обращал.

-Может быть, пройдемся по улице?

Предложил Илья Ильич. Добавил, начиная явно волноваться.

-Там замечательная погода. Правда. Здесь такой шум.

-Народ схлынет, будет тихо.

Возразила Маша из упрямства. Было в собеседнике нечто тревожное, непонятное. Не пугающее, но скажем прямо - настораживающее. Он безжалостно мял берет, но глаз не отводил. Смотрел, смотрел, смотрел. Точно не мог налюбоваться. Маша не выдержала.

-Вы мне не ответили на вопрос. Илья Ильич. Кто вы? Зачем я вам понадобилась? Мы не знакомы. Я вас вижу первый раз.

-Да. И это большое горе для меня, Мария. Я готов загладить свою вину как угодно и чем угодно.

-Не понимаю.

-Я твой дед.

-Что?

-Алексей Летов учился вместе с твоей мамой. Потом они дружили. Но... не поженились. Так вышло. Алексей - мой сын.

-О, Господи.

Маша имела в виду, что оказалась более чем права, разогнав одноклассников. Пожалуй, семейной сцены только ей не доставало - публичной особенно.

-О, Господи.

Повторила она. Потом вспомнила, вскинула брови, спросила требовательно.

-Вы звонили мне на Новый Год?

-Хотел поздравить и договориться о встрече. Леночка... Твоя мама, была против.

-Она и сейчас против, наверно.

Судя по новогодней реакции Леночки, Маша, высказывая это предположение говорила святую правду.

-Понимаю. Мой сын поступил очень скверно. Жена его поддержала. Все решили за моей спиной. Я ничего не знал.

Он взмахнул беретом, прижал стиснутую руку к сердцу.

-Честное слово, Мария. Честное слово. Я ничего не знал.

-Странно.

-Вовсе нет. Много ездил. Такая была работа. Возвращался домой пару раз в году, на месяц, не больше. Алексей все решил вместе со своей мамой. Моей покойной супругой. Я, действительно, ничего не знал. Ничего.

Маша отражалась в глазах худого высокого мужчины. Ему хотелось верить. Почему-то. Бухнула сумку на подоконник, чуть повернулась, стояла вроде бы рядом, но смотрела вниз, в школьный двор. Слева, сбоку, если бросать искоса короткие взгляды, расплывалось синим пятном пальто. Слева внизу, Маша была неравнодушна к обуви, поэтому обязательно обращала внимание на чужие ноги, итак, слева внизу обретались - черные, нездешнего вида ботинки. Скорее удобные, чем модные. Прошитые по краю ярко красной ниткой. Где он взял чумовые шузы? Странный тип. Полежаева удивилась, что думает о такой ерунде, как обувь в подобный момент. Героиня приличного фильма закатила бы скандал, или, заливаясь слезами, кинулась вновь обретенному родичу на грудь. Маша, прищурившись, изучала слитное отражение в стекле. Синий силуэт не шевелился.

Дед молчал, минуту, может быть две. Ждал Машиной реакции? Потом заговорил. Слова летели в плохо вымытое школьное окно, отражались от стеклянной преграды, падали на пол к ногам застывшей девушки.

-Видишь, мне не понадобилось даже спрашивать у твоих учителей, кто из девочек Полежаева Мария. Ты, как огонек. Волосы, глаза. Я бы узнал тебя из тысячи, да нет, из ста тысяч твоих ровесниц. Глупо звучит. Но это правда. Это ужасно несправедливо, что ты росла без меня, что я не водил тебя в садик, не читал тебе книжки, не учил играть в шахматы, наконец, не возил тебя никуда. Ты ведь даже не была на море, наверное, ни разу... Так?

-Ну и что.

-Я бы мог дать тебе все это в детстве. Нет, я не богат, но и не бедствую. Что нужно ребенку? Книжки, игрушки, одежда. У тебя не было толпы бабушек-дедушек. Я навел справки, узнал. Тебя никто не баловал. Вам с мамой трудно пришлось. Теперь ты совсем большая. И это тоже прошло мимо меня.

-Ну и что?

Он резко взмахнул беретом, точно сметая с лица невидимую, еще не рожденную предательскую влагу. Полно, да разве такие мужики умеют плакать? Лицо у Ильи Ильича было твердым, темным, с въевшимся в кожу загаром. Голос нарочито спокойный, понизился едва ли не до шепота. Паузы между словами удлинились. Невероятно. Он, что, в самом деле, не без труда сдерживается?

-Мария. Поверь мне. Пожалуйста. Давай будем видеться, общаться. Я постараюсь быть тебе хорошим дедом.

-Илья Ильич.

Она чуть тронула мужчину за локоть.

-Да?

Вскинулся он. Разворачиваясь к Маше. В старых мудрых глазах вопрос повторялся целую тысячу раз. Да? Да? Да? Да? Да? Илья Ильич ждал ее решения с нетерпеливой требовательностью мальчишки во взгляде. И одновременно с пристальным вниманием опытного человека, умеющего рисковать, и принимать от судьбы заработанный выигрыш, или провальный финал.

Маша никогда в жизни не видела кровного родственника мужского пола. Даже завалящего дяди у нее не водилось. Это было очень странное чувство. Стоять напротив волнующегося за исход беседы мужчины, очень взрослого, почти старика. И думать про себя: "Дед. У меня есть дед. Настоящий. Живой. Большой. Симпатичный. Интересно, где он так загорел?"

-Мы попробуем.

-???

-Попробуем общаться. Вы и я. Хорошо?

Он кивнул. С торопливым согласием мгновенно осчастливленного человека. Который лежал наизготовку под лезвием гильотины, и вдруг был освобожден, выпровожен с помоста - полное помилование.

-Спасибо. Спасибо.

Маша ухватила внезапно обретенного деда за руку и буквально поволокла по коридору, потому, что от дверей кабинета начала слишком пристально щуриться, подозрительно присматриваться класснуха. Что уж точно, было совершенно лишним в данной мизансцене.

Илья Ильич жил один. На другом конце Заранска. В продуваемом всеми ветрами, карабкающемся вверх по склонам холмов районе с весьма пролетарским названием - Химмаш. Вполне концептуально, если вдуматься. Ведь главное для страны не каждый конкретный человек, а промышленность самая разная. Чем грязнее и ядовитее - тем лучше. Удивительно похожих друг на друга в своем безобразии Химмашей, Меттяжмашей и Техстроев по стране пруд пруди. Заранский - не хуже и не лучше прочих, заставленный серыми коробками и прямоугольниками жилой массив. В основном: обиталище заводчан, их жен и детей. Большой грязный рынок, торгующий человеческими судьбами по три копейки за экземпляр.

Это заводы в Заранске старательно оккупировали центр города. Роддом (по невероятному цинизму и глупости архитекторов вкупе с теми, кто планы подписывал) был построен на отшибе, на краю городской черты. Аккурат напротив этого нужного учреждения возвели - инфекционную больницу. До полного комплекта окружить бы роддом с оставшихся сторон туберкулезным и кожно-венерическим диспансерами. А тылы - прикрыть какой-никакой тюрьмой. Но тут дурная фантазия архитекторов подвела. Жаль. Жаль.

Незаметно, кроме места жительства Ильи Ильича у Маши с Химмашем нашлась новая точка соприкосновения - роддом. Навещая маму, отправленную врачами во вторую патологию (название отделения), заранее, задолго до ожидаемого момента ИКС, Маша намерила вверх вниз по Химмашевской горе не один десяток километров. Троллейбусы, разумеется, до роддома (кроме двух столь редких номеров, которые больше похожи на легенду, чем на транспорт) не ходили. А зачем? Автобус, на котором можно было доехать, соизволял появляться на маршруте с редкой непредсказуемостью. Раз в час, или два. Без всяких гарантий. Так что от кольца (конечная точка большинства троллейбусных маршрутов) следовало долго идти пешком. Сначала почти по прямой, хотя на пронизывающем весеннем ветру, вырывающем зонтик из руки (вторая занята сумкой), сие тоже назвать удовольствием смог бы редкий мазохист. Затем круто вверх. К плавно приближающимся корпусам больницы с милым названием "Резинотехника", инфекции и роддома. Вереница паломников, издали похожих на муравьев тянулась туда обратно. Возрастая в числе в полном соответствии с графиком работы справочных всех клиник, убывая почти до нуля в тихий час. Когда выманить пациента вниз, или отправить ему передачу мог либо начальник (таковые обыкновенно ездили на машинах), либо редкий обаяшка, способный влюбить в себя вредных бабок-церберов. Здесь Полежаева была пристрастна, а как следствие, не справедлива. В стеклянной холодной справочной гнездились не только злыдни, но и вполне приличные тетки.