Шопенгауэр как лекарство - Ирвин Ялом

Отдавал ему все, что мог. Все свои знания. Неблагодарный ублюдок.

Да, я знаю, что он ответит на это. Я даже слышу его занудный голос: «Это была сделка, доктор Хертцфельд: я платил деньги - вы предоставляли услуги. Я платил вам за каждую консультацию. Сделка закрыта, мы квиты, и я вам ничего не должен».

И потом прибавит: «Даже меньше, чем ничего, доктор Хертцфельд. Ведь вы остались в выигрыше — вы получили свои денежки, тогда как я не получил ничего».

Хуже всего то, что он прав. Он действительно не должен мне ничего. Я сам кричу на всех перекрестках, что психотерапия - это образ жизни, любовь, сострадание. Какое право я имею требовать от него чего-то, на что-то надеяться? Он все равно не способен дать мне то, что нужно.

«Человек не может дать то, чего у него нет» — сколько раз я сам твердил это своим клиентам. И все же этот мерзкий, бессердечный тип не идет у меня из головы. Может, стоит сочинить оду про вечный долг пациентов перед их бывшими психотерапевтами?

С чего это я так разошелся? И почему связался именно с Филипом? Сам не знаю. Может быть, дело во мне - я как будто разговариваю с самим собой, только моложе. Может быть, Филип - это и есть я, тот я, который в пятнадцать, и в двадцать, и в тридцать лет жил точнотакже,повинуясьгормонам?Ая-тодумал, будтознаювсе,чтоончувствует,обладаюкаким-тотайныммеханизмом,способнымегоисцелить.Может,поэтомуятакстарался?Этот типотнялуменябольшесиливнимания,чем всеостальныепациенты,вместевзятые.Впрактикекаждоговрачаобязательнонайдетсятот, ктовытянетизнеговсюдушу,-дляменятакимчеловекомсталФилип.

Дома оказалось сумрачно и зябко. Сын Ларри еще утром уехал к себе в Балтимор, где его ждала незаконченная работа по нейробиологии в институте Хопкинса. Джулиус почти с облегчением узнал об отъезде сына — сочувственное лицо Ларри и неловкие, хотя и искренние попытки утешить отца больше терзали Джулиуса, чем успокаивали. Джулиус подумал было созвониться с Марти, приятелем по группе поддержки, но почувствовал себя таким разбитым, что повесил трубку и решил вместо этого сесть за компьютер и внести записи, нацарапанные на мятом пакете из «Старбакса». «У вас новое сообщение», — высветилось на экране. К удивлению Джулиуса, пришло письмо от Филипа. Джулиус поспешно открыл его и с любопытством прочел:

Сегодня в конце нашей беседы вы спросили меня про Шопенгауэра и как мне помогла его философия. Вы также дали мне понять, что хотели бы узнать о нем больше. Надеюсь, вам будет интересна моя лекция в Коустел-колледже в следующий понедельник в 7 часов вечера (Тойон-холл, 340, Фултон-стрит). Сейчас я начитываю европейскую философию, и в понедельник у меня краткий обзор Шопенгауэра (я должен охватить две тысячи лет за три месяца). Мы могли бы поболтать после лекции. Филип Слейт.

Джулиус тут же без колебаний послал ответ: «Спасибо, обязательно буду», потом открыл ежедневник и записал: «Понедельник, Тойон-холл, 340, Фултон, 7 вечера».

По понедельникам с половины пятого до шести Джулиус вел групповые занятия. С утра он долго раздумывал, стоит ли объявлять группе о меланоме. Индивидуальным клиентам он решил ничего не говорить, пока окончательно не придет в себя, но группа — совсем иное дело: в группе он был лидером, центром внимания, и кто-нибудь вполне может заметить в нем перемену и об этом заговорить.

Однако он напрасно волновался. Группа с готовностью приняла его извинения за пропуск двух занятий из-за гриппа и, не теряя времени, пустилась наверстывать упущенное — каждому не терпелось поделиться новостями. Стюарт, толстенький коротышка-педиатр, который вечно ходил с растерянным лицом, словно ожидал, что его с минуты на минуту срочно вызовут к больному, сегодня был непривычно взволнован. Именно он первым попросил внимания группы. Это было неожиданно: Стюарт ходил на занятия уже год и за все это время редко обращался за помощью. В группу он попал не по своей воле: однажды он получил по электронной почте письмо от жены, в котором она сообщала, что, если он не начнет ходить на групповую психотерапию и кардинально не изменит свое отношение к жизни, ей придется от него уйти. В конце письма она приписала, что сообщает все это по электронке, потому что он больше прислушивается к электронным средствам связи, чем к тому, что она ежедневно талдычит ему нормальным человеческим языком. Как выяснилось, на минувшей неделе она как раз приступила к исполнению первого этапа своей угрозы и покинула супружескую спальню, переселившись в другую комнату, так что большая часть занятия ушла на то, чтобы помочь Стюарту справиться с чувствами, обуревавшими его в результате демарша жены.

Джулиус любил свою группу. Он всегда с искренним восхищением следил за тем, как эти люди бесстрашно ломали привычные рамки и рисковали — ив этом отношении сегодняшний вечер не был исключением. Каждый старался изо всех сил поддержать Стюарта, который не скрывал своих переживаний, и время пронеслось незаметно. Под конец встречи Джулиус почувствовал себя гораздо лучше. Его так захватили драматические повороты беседы, что за полтора часа он ни разу не вспомнил о собственных бедах. Ничего удивительного. Любой терапевт знает, как целительна атмосфера групповых занятий. Сколько раз Джулиус приходил на встречу расстроенным или подавленным и уходил, чувствуя себя несравненно лучше — хотя, конечно, никогда не распространялся о своих личных проблемах.

У него оставалось немного времени, чтобы перекусить, и он отправился в соседний суси-бар. Джулиус часто бывал здесь, и шеф-повар Марк приветствовал его, едва Джулиус появился на пороге. В обычные дни Джулиус предпочитал сидеть за стойкой — как и все его пациенты, он чувствовал себя неуютно, обедая за столом в одиночку.

Обычный заказ: роллы «Калифорния», копченый угорь и вегетарианские маки. Он обожал суси, но старательно избегал сырой рыбы, опасаясь паразитов. Вечная борьба с внешним врагом — какой нелепой она казалась сейчас. Всю жизнь опасаться удара снаружи, чтобы в конце концов получить его изнутри. К черту, подумал Джулиус, я больше не стану об этом думать, и, к невероятному изумлению Марка, заказал себе порцию ахи-суси. Он ел с огромным наслаждением, а закончив, помчался в Тойон-холл на свое первое свидание с Артуром Шопенгауэром.

Глава 6. Маменька и папенька Шопенгауэры — Zu Hause [8]

Уже в детские годы образуется прочная основа нашего мировоззрения, а следовательно, и его поверхностный либо глубокий характер; в последующее время жизни оно получает свою целость и законченность, но в существенных своих чертах остается неизменным [9] .

Что за человек был Генрих Шопенгауэр? Жесткий, непреклонный, замкнутый, суровый и гордый. История сохранила следующий рассказ. В 1783 году, спустя пять лет после рождения Артура, Данциг окружили прусские войска, и в городе возникла острая нехватка продовольствия и фуража. В это время в загородном поместье Шопенгауэров был расквартирован один прусский генерал. В качестве платы за постой он милостиво предложил хозяину пользоваться его фуражом. Каков же был ответ Генриха? «Мои конюшни забиты овсом, сударь, а если мои запасы кончаются, я имею обыкновение забивать своих лошадей».

А что же МаменькаАртура, Иоганна? Романтичная, очаровательная, остроумная, живая и кокетливая особа.