Всякие диковины про Баха и Бетховена - Стивен Иссерлис

 Сыну Моцарта, пианисту и композитору Францу Ксаверу Вольфгангу, было всего пять месяцев, когда умер его отец. Он был очень талантлив, но тень великого отца преследовала его всю жизнь. Он так никогда и не решился в полной мере проявить свои таланты — боялся осрамить фамилию. Печально, ведь так много людей, связанных с Моцартом, страдали от того, что были к нему близки. Возможно, они сгорали потому, что слишком приблизились к солнцу! Нам повезло больше — сегодня мы можем просто греться в его восхитительных лучах. А три города — Зальцбург, который он пытался игнорировать, Вена, которая пыталась игнорировать его, и Прага — единственное место, где его по-настоящему ценили при жизни, — все эти города наживают сегодня огромные деньги на туристах, толпами стекающихся к любому историческому зданию, связанному с Моцартом. В честь него даже названы известные шоколадные конфеты «Mozartkugel». Могу представить, что сказал бы Моцарт: «Как сладко!»

Людвиг ван Бетховен

1770—1827

Если бы в 1820 году вы столкнулись нос к носу с Бетховеном на улицах Вены, что, признаться, маловероятно, поскольку вас тогда, скорее всего, ещё не было на свете, вы бы решили, что это престранный тип. Одежда растрёпанная, волосы растрёпанные, шляпа растрёпанная. Растрёпа какой-то, да и только. Бетховен шёл быстрым шагом, энергично жестикулируя и что-то бормоча себе под нос, и время от времени непонятно почему разражался громким смехом. Потом останавливался, пел, мычал или выл нечто невероятное, выхватывал из кармана записную книжку, что-то в неё записывал и топал дальше.

Если бы вы последовали за ним в дом, то изумились бы ещё больше. В комнатах царил полный кавардак: повсюду ноты, большая часть струн у фортепиано порвана, а внутри оно всё залито чернилами, старая рухлядь стоит как попало, кругом валяются объедки, а на самом видном месте может красоваться (выражаясь культурно) невынесенная ночная ваза. Прелестно. И если, придя домой, Бетховен чувствовал себя слишком разгорячённым энергичной ходьбой, он брал кувшин с холодной водой и выливал себе на голову. Вода расплескивалась по полу и протекала в квартиру этажом ниже — Бетховен не был идеальным соседом! Решив принять ванну, он мог сидеть в ней часами, надраивая себе бока, напевая и подрыкивая, как сытый медведь. После этого ему, возможно, вздумалось бы побриться, и тогда он размазал бы мыльную пену по всему лицу до самых глаз, поскольку борода у него росла прямо оттуда. Во время бритья Бетховен обязательно порезался бы, ведь он был так неловок. А если бы вдруг он вас заметил и обрадовался вашему приходу, вы бы тоже оказались в пене, поскольку он бросился бы вас обнимать, забыв, где он и что делает, и опрокидывая по пути столы и стулья. В довершение всего он мог бы раздавить вам руку, сжав её своей волосатой лапой в таком дружеском рукопожатии, что у вас бы слёзы брызнули из глаз!

Однако он мог и вовсе не заметить, что вы идёте вслед за ним по улице и заходите в дом, — ведь бедный Бетховен был глухим! Можете себе представить, каково великому композитору потерять слух и никогда больше не слышать ни единой ноты? Включите телевизор и выключите звук, а потом вообразите, каково прожить так всю жизнь. Ужасно — особенно для музыканта! Поэтому, заглянув ему в глаза, вы бы увидели в них бесконечную печаль. Но если бы вы написали что-нибудь в его разговорную тетрадку — а так, по общему мнению, беседовать с Бетховеном было проще всего, — и ему бы это показалось забавным, его жемчужно-белые зубы сверкнули бы в довольной улыбке, потом раздался бы взрыв хохота и лицо его растянулось бы, как резиновая маска.

Многие боялись встречаться с Бетховеном, так как ходили слухи, будто он не любит людей. В самом деле, когда Бетховен сочинял музыку, он не хотел никого видеть. Но если Бетховену кто-то по-настоящему нравился, он был удивительно любезен и радушен. Он мог быть очень требователен, нередко становился крайне подозрительным даже по отношению к своим ближайшим друзьям и порой вёл себя с ними просто безобразно. Однако потом Бетховен почти всегда ужасно раскаивался и извинялся так искренне, что настоящие друзья прощали ему всё. (Однажды он написал своему другу: «Не смей больше приближаться ко мне! Ты вероломный пёс, и пусть палач повесит всех вероломных собак». А на следующий день он сообщил тому же другу: «Ты честный человек, и теперь я понял, как ты был прав. Так что заходи ко мне сегодня после обеда». Вот такое лёгкое непостоянство!) Бетховен со всеми вёл себя одинаково. Многие великосветские покровители оказывали ему поддержку; Бетховен не был неблагодарным, но он отказывался исполнять прихоти аристократов только потому, что они родились богатыми. Если они хотели, чтобы он был их другом, то должны были принимать его таким, каков он есть — в мятой одежде (он держался подальше от тех домов, где требовалось переодеваться к обеду), с грубыми манерами, громким смехом — и крутым нравом! Бетховен не выносил, когда с ним обращались как с дрессированным животным. Он не любил выступать перед людьми только для того, чтобы доставить им удовольствие, и терпеть не мог, когда кто-дибудь подслушивал, как он упражняется или сочиняет. Бетховен выступал только тогда, когда ему этого хотелось и когда был уверен, что его музыку оценят. Как-то раз он играл в одном аристократическом салоне, а в это время в соседней комнате некий граф шумно флиртовал с хорошенькой девушкой. И вдруг Бетховен вскочил из-за рояля и воскликнул: «Я не буду играть для таких свиней!» Конец шикарной вечеринке.

Если кто-то из его знакомых попадал в беду, не было никого заботливее Бетховена. (Например, он старался помочь младшей дочери Баха Регине Сусанне, которая в начале 1800-х годов пребывала в крайней нужде. Бетховен собирал для неё деньги.) Конечно, с годами его природная доброта никуда не исчезла, но чем хуже он слышал, тем более подозрительным становился. Он был совершенно уверен, что все вокруг хотят его надуть. Ему казалось, что экономки и слуги в доме строят против него козни, и он увольнял их без всякой причины — это если они не уходили по собственной воле, после того как на них наорут, закидают тухлыми яйцами и запустят в голову тяжелой книгой! Кроме того, Бетховен всё время считал, что квартира, в которой он живёт, по той или иной причине ему не подходит, и постоянно переезжал с места на место. От этого порядка в его комнатах не прибавлялось.

Слово «неважно», по-видимому, вообще не входило в его лексикон. Для Бетховена было важно всё, от самой мелкой ноты в музыкальной пьесе до способа приготовления кофе. Тут (я имею в виду кофе) он всегда настаивал на том, что на одну чашку полагается шестьдесят зёрнышек — не пятьдесят девять и не шестьдесят одно, а именно шестьдесят, и непременно их считал. Это, наверное, был ужасно крепкий кофе. Попросите кого-нибудь из взрослых приготовить чашку кофе из шестидесяти зёрнышек и посмотрите, как его будут пить (ну и гадость!).

Бетховен так же страстно относился и к пище. Однажды он пошёл в ресторан и заказал какое-то блюдо. Официант принёс ему что-то не то, и Бетховен выразил недовольство. В ответ официант ему нагрубил и исчез в кухне. Вскоре он появился снова, неся в руках множество тарелок для других клиентов. Бетховен, не на шутку рассердившись, схватил свою тарелку (на которой лежало мясо с густой подливкой) и запустил в лицо официанту. Тот рассвирепел, но руки у него были заняты тарелками, а по подбородку стекала подливка, которую приходилось слизывать, так что он ничего не мог поделать. Он выглядел так, что посетители ресторана начали смеяться. Бетховен тоже расхохотался и снова пришёл в хорошее расположение духа. (Однако мне жаль официанта.)

В другой раз Бетховен решил, что хватит с него ресторанов и что он будет готовить себе сам. Он пригласил нескольких близких друзей и угостил их собственноручно приготовленным обедом. Это была такая гадость, что никто не смог проглотить ни кусочка, но Бетховену еда очень понравилась, он с удовольствием всё слопал, не заметив более чем разочарованные лица своих гостей!

Бетховена почему-то зачастую считают сердитым и неистовым человеком. Но у него было много и других качеств. Бетховену выпала нелёгкая судьба. Он говорил: «Жизнь так прекрасна, но для меня она отравлена навсегда». Более слабый человек был бы раздавлен таким несчастьем — потерей слуха, самого важного для дела его жизни чувства, — но не Бетховен. Он был настоящим героем. Я думаю, что познакомиться с ним было бы замечательно.

Многие думают, что музыка Бетховена тоже сердитая. Но несмотря на то что она звучит необыкновенно мощно, бывает мрачной или даже демонической, она также может быть легкой, весёлой и нежной. Многие произведения Бетховена отражают его любовь к природе (например, прелестная «Пасторальная симфония»); часто кажется, что его музыка предназначена для исполнения на открытом воздухе. Кроме того, в ней много юмора — Бетховен любил шутку и в жизни, и в музыке.