Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х - Михаил Орский

Наиболее ярко тюремная жизнь проявляется на этапах, это беда неопытного и отрада испытанного арестанта. В пересыльных тюрьмах и транзитных камерах практически нет вмешательства администрации в каторжанскую жизнь.

Скрипом ржавых ворот возвестил о себе Оренбургский острог, бывший женский монастырь екатерининских времен. Ба! Как по заказу – дубачка[4] Танюха-мордовка встречает этап. Не могу не помянуть ее добрым словом. Избитая истина: везде есть мрази, но случаются необъяснимые чудеса. Когда я сидел под следствием, меня реально ломали через ШИЗО острога. Причин сейчас касаться не буду. Кормили через день, жуткий холод. Камеры находились в подвале ниже уровня Урала. Вместо вольной одежды выдавали жалкие лохмотья без пуговиц и размера на два меньше. Спать днем нельзя, так как шконка на весь день пристегивается к стене, а ночью невозможно из-за холода. Вот так в тюремных казематах зарабатывают туберкулез. Я спасался тем, что непрерывно приседал и отжимался, пока хватало сил. А без жратвы надолго ли их хватит? И самое отвратительное – простите меня за сугубую физиологию – в карцере не было бумаги, то есть совсем не было. И задница за несколько дней просто зарастала коростой. Из нас реально хотели сделать животных, потерявших человеческий облик. Но животными как раз были гады, которые это творили и допускали. Время я убивал тем, что по памяти читал стихи, все, которые мог вспомнить… И вот добрым ангелом раз в трое суток являлась Танюха. Она была не простая дубачка, а что-то типа корпусной. Короче, в свою смену она выводила меня из изолятора и пересаживала в этапку. Там я согревался и отъедался. В конце ее смены лафа заканчивалась, и меня отводили обратно. Почему она это делала? Любви, тюремного романа между нами не было, денег я не платил. Просто понравился… Успеваю шепнуть ей: «Так и знал, что ты встречать будешь». Она меня узнала, засмеялась: «А я так и знала, что ты приедешь». Мне аж захорошело…

Чифир

В привратке сели варить чифир. Необъяснимый момент! Все прекрасно знают, что сидеть в привратке не так уж долго, что скоро все окажутся в камерах. В зоне, бывало, целый день не чифирят. А тут будут полчаса колотить в дверь, требовать воду, потом рвать на «дрова» чьи-то штаны или рубаху, будут задыхаться в дыму и все-таки сварят чифир. Найдется умелец, который «у корпусного на погоне заварит». В довершение, по закону подлости, главного заводилу обязательно выдернут в камеру, прежде чем варево остынет и станет годным к употреблению. Мы все это проделали и образовали круг человек в десять. Я, хоть и не чифирю, посчитал нужным отметиться. Ведь, когда в привратке или на сборке заваривают чай, черт его знает, кто рядом. Может, козлы или педерасты. И поэтому произносится фраза типа «достойные, подходите» или «подходите, кому положено». И мне первые разы в новых тюрьмах приходилось сделать пару глотков чифира, что бы дать понять, что я правильный арестант.

Когда-то чифир в местах лишения свободы был приравнен к наркотикам и за его употребление давали реальные сроки. Старые вертухаи пугали новобранцев: «Обчифирившийся зек прыгает на семь метров в длину». А в каторжанском фольклоре сохранились сатирические строки:

«Я сегодня поймал чифириста,

Запишите меня в СПП»

Муссировали главный вопрос – куда едем? Было два мнения: либо в Новотроицк, на местные зоны, либо на Челябу. В Челябе зоны красные. Об этом я знал не понаслышке, а мог судить по челябинской тюрьме, где два года назад, в 1986-м, дожидался этапа в дурдом на экспертизу.

Ленка – тамбовская воровайка

В Лямбурге зависли на несколько дней. И вот легендарный столыпинский вагон. Перед посадкой, сидя на корточках, слышим традиционное: «Граждане осужденные, вы поступаете в распоряжение оренбургского конвоя. Шаг влево, вправо, прыжок в сторону, вверх расценивается, как попытка к бегству. Предупреждаю, что при попытке к бегству по вам будут стрелять».

Однако конвой особо не лютует. Закрывают в хаты. Начинаются бесконечные вопросы: «Орские есть?»

«Манея знаешь?»

«Знаю, а кто говорит?»

«Витек Волгоградский. Я с ним в БУРе сидел.»

«А куда идешь?»

«Да нас пятьдесят рыл вывозили из Иркутска в Тамбов на новую зону. Там развернули. Еду обратно. От своих отстал, руку сломал…»

Вопросы, вопросы… Кто? Откуда? Когда арестантский люд выговорился и затих, провожу краткий ликбез на тему, кто такой Столыпин и почему так называется арестантский вагон. Каторжане с уважением смотрят на два моих баула, набитых книгами. Конвой оказался свойский. Банчит[5] чифиром, одеколоном. Цены бешеные. Пачка чая десять рублей, фурик одеколона пятнадцать. А куда денешься? Тюрьма. Старший унюхал отраву, просит угостить.

В крайнем купе четыре бигсы. Одна из них, молодая, владеет помыслами арестантов. Братва предпринимает безуспешную попытку уфаловать ее на свидание. Делается это так. Договориться ты должен сам. Если бигса согласна, то за 20–50 рублей старший сажает вас на час в пустое купе, дают одеяло или простыню какую-нибудь занавесить решетку. Но Ленка не пишется. Хотя на вид битая шельма, оторвяга. Рожа наглая, пухлая, симпатичная. Со шрамом через щеку. Фигура, как у Сабрины…

Я начинаю переписку. Девка держит босяцкую стойку. Может понтуется, а может по молодости и правда идейная босячка. Пишу ей добрые слова, стихи и пожелания. Она отвечает, безбожно коверкая слова: «Спасибо, хоть ты один здесь «джетлемен».

Сварили чифир, вмазали одеколон, забили пару косяков. Захорошело, каторжан потянуло на нежности… Ленка отказывает братве. «Ты в курсе, что тут едут Луди?..» – давит на понятия Мираб. Когда Ленку проводят на дальняк, начинается состязание в тонком тюремном юморе, местами переходящем в сарказм.

«Ленка, ты стоя или присела?»

«Ой, потише, что ты шпаришь, как из брандспойта, на нас брызгает!!!»

«Ленка, как ты пыжишься, имей совесть, аж здесь слышно…»

«Она ногу задрала, как кобель»

Но Ленка посмеивается и не переживает.

В Новотроицке садятся зеки с тройки и пятерки – лагерей строгого режима. Поселенцы и крытники[6]. В тюрьму едет видный бродяга Гаврила. За ним я знал много босяцких поступков. Мутил голодовку в оренбургской тюрьме. Добился всяких послаблений в режиме и отоваровке[7], а сам пострадал. Но ему Ленка тоже отказала. Гаврила, уже серьезно, обрушил на нее град ругательств. Меня покоробило. Считаю неправильно это. Все-таки женщина редкий гость в нашей жизни, надо поддержать ее, ободрить, а не добивать грязным словом. Она и так судьбой убитая… Считается, что настоящая босячка братве никогда не откажет. Получается, что любая воровайка должна через себя хор пропускать? Наверное, никто из материвших Ленку не представлял на ее месте свою сестру или подругу. Поделился мыслями с Киргизом.

– А что ты хочешь? Животный мир, – пожал он плечами.

– От нас ведь зависит, мы же в нем живем, – возразил я.

– Ну рассуди здраво, – Киргиз приподнялся на локте, – жизнь проходит мимо нас, когда тут на что оглядываться… жизнь проходит…

Ленка не унывала. В ответ на мои утешения отвечала: «Ихний базар мне до лампочки. Если все принимать близко к сердцу – крыша поедет». Укорил в маляве ее приятелей, что позволяют ей третий раз садиться и все за пустяки. Ленка за друзей заступилась: «Братва у меня хорошая, отсидели все большие срока. Их с собой тащить не в моих правилах. Я лучше сама за них отсижу, мне все равно два года дали. Я их на одной ноге отстою, а прикинь, сколько могли им намотать? Если в трудную минуту меня не бросят, я им буду благодарна, а если бросят – это будет на ихней совести. Так что, Миша, мою братву винить не надо. Я поступила так, как считала нужным». И почему-то добавила: «По жизни, Миша, я иду правильно, за мной ни децела[8] нету, и никто не может предъявить». Хм, кто бы сомневался… Посоветовал ей больше читать. Она согласилась и ответила: «Особенно люблю читать переводы с турецкого, там большинство за нашего брата». Признаться, это было для меня совершенным откровением. Вообще ни одного турецкого писателя не знаю… Рассказала мне о порядках на бабских зонах: «Путевые, это у которых все правильно по арестантской жизни. Жучки – это оперативные подстилки. Есть еще «не тралитет» (нейтралитет)». О будущем Ленка сказала: «Надоело по этим этапам скитаться. Я себя знаю, там не выдержу и какой-нибудь овце башку пробью. Так что пора «остановляться». Зоны почти все уже сломанные».

Много было в ее малявах бравады, желания казаться босячкой и говорить на языке братвы. Я думаю, что пройдут годы, и это пройдет. Счастливо тебе, Ленка, тамбовская воровайка. Сошла она в Челябе и навсегда исчезла из моей жизни, как многие на тяжелом арестантском пути.

Свердловская пересылка

В Челябе нас прицепили к другому паровозу и провезли до Свердловска. Об этой пересылке в арестантской среде ходят самые благоприятные слухи. Недаром зеки, когда ругают Ленина лысым педерастом, всегда говорят, что эсеры отжарили Ильича на свердловской пересылке. И хотя вождь мирового пролетариата здесь никогда не был, в каждой шутке есть… доля шутки.