Привет, заморыши! - Лев Кузьминский

с кем-то.

– Ну, я познакомился с кем-то.

– С кем?

– Парень какой-то.

– Как зовут?

– Не знаю.

– А выглядит как?

– Тоже не запомнил. Мне это все так не важно…

– Как прошло занятие?

– У меня потели руки. Хотя я сыпал на них магнезией. Моя партнерша думала, что я гадкий.

– Может, у нее тоже потели руки?

– Откуда я знаю? Я был мокрый и, наверное, вонял, и всем было противно, но они стеснялись мне об этом сказать. А потом я шел с ними домой еще. С Леей и Дианой… и парнем этим.

– И что они?

– Да какая разница, что они. Веселились, болтали, шутили. Наверное.

– Ну, вы тоже могли бы пошутить?

– Про что? Чего смешного? Полтора часа ада, а еще тащиться туда и обратно. Короче, я не удивлюсь, если в следующий раз вообще никто не захочет со мной танцевать. Даже если я снова буду единственным парнем. Я не умею танцевать, я боюсь их всех, я потею, от меня воняет. Лея это видит, но ничего не говорит. Не хочет меня обидеть, что ли.

– А что за танцы?

– Бальные.

– Хоть один вам нравится?

– Да все они одинаковые, я топчусь на месте как полный идиот. Потому что я полный идиот.

– Вы совсем не идиот.

– Я идиот, раз я так чувствую.

Андрей что-то себе записывает.

Сцена 37

В книжном магазине нет кистей. Девушка с Даней выходят из него и гуляют по «Флакону».

– Отстойное место, – говорит девушка. – Что здесь вообще такое?

– Тут много магазинов.

– И зачем они?

– Люди ходят, покупают вещи.

– И что, это типа круто?

Даня не отвечает. Смотрит на нее.

– Это ты передала мне «Зиму» и писала про жупел, да? Ты еще сказала, что тебя зовут Никто.

– Что? Нет, это не я! – улыбается девушка.

– Конечно, ты! И все эти письма. Иначе бы ты спросила «Чё, какой жупел?», а ты знаешь, о чем речь.

– Ну да.

– А чем ты занимаешься?

– Рисую!

– Что рисуешь?

– Так… не знаю. Слушай, ну это тупой вопрос: «Что рисуешь?» Как можно спрашивать такое у художника?

– Откуда я знаю, о чем тебя можно спрашивать?

– Ну ничего и не спрашивай, гуляем и гуляем. Молча.

– Тебе не холодно гулять в одних колготках?

– Мне всегда тепло.

Даня с интересом смотрит на зеленые волосы Никто. Никто берет Даню за руку.

Сцена 38

Марк идет с планшетом на кухню, под вой детей демонстративно засовывает его в мусорный пакет. Моет руки. Возвращается в детскую. Ребята понуро тащатся следом.

– Пап, ну зачем? – спрашивает Яна.

Марк похлопывает Яну по спине.

– Яна, я Ромы витамин… ну, в ящике нашлася, – шепотом говорит Оксана.

– Покажи, – шепчет в ответ Яна.

Оксана протягивает Яне антидепрессанты. Яна с интересом их осматривает. Оксана издает неприятные ритмичные звуки ртом.

– Давайте-ка приберемся, – говорит Марк, возвращаясь в детскую. – Мама вернется – и что она тут увидит?

Детская завалена одеждой, игрушками, книжками.

– Леша, ну-ка давай – ты собираешь конструктор, Оксана несет на место платки, Яна…

– А почему я? – говорит Леша. – Это не я вообще-то раскидал.

– Пап, у меня волосы чешутся! – говорит Яна. – Там, наверное, опять какие-то вошки.

Марк поднимает с пола книги, кладет их на диван. Оксана сгребает вещи в кучу и тоже сваливает их на диван.

– И шея тоже чешется! – продолжает Яна.

– У нас детдоме вот это когда вши то нельзя бассейн! – сообщает Оксана. – И я год бассейн не хожу вообще! Год! Иду – опять вши. Иду – опять вши. Всегда вши! Они потому что подушке живут, МарьАнтонна сказала. Это только керосин, значит! Поливать надо. И она вот значит керосин.

Марк задумчиво смотрит на Янины волосы.

Сцена 39

Психотерапевт Андрей берет листок бумаги и чертит на нем несколько прямых линий, пересекающихся в центре. Получается нечто вроде большой снежинки.

– Рома, давайте каждому лучику этой снежинки или, если угодно, солнышка отведем отдельную линию вашей жизни. У одного моего клиента было всего три ведущих линии: бабло, бухло и бабы – и он всеми тремя был доволен. Мечта любого психотерапевта. Давайте узнаем, из чего состоит ваша жизнь? Важных людей тоже можно обозначить линиями вашей жизни. Мы оценим все в вашей жизни по десятибалльной шкале.

– Хорошо. А зачем?

– Чтобы вы перестали обобщать, отвлеклись от черно-белой картины мира и увидели вещи такими, какие они есть. Мы раздробим вашу жизнь на конкретные аспекты, оценим, насколько вы ими довольны. И попробуем придумать, как улучшить ситуацию. Давайте начнем с линии «психологическое состояние», раз уж мы о нем заговорили. На сколько вы его оцените?

– По десятибалльной шкале? На три.

– Так. И почему?

– Потому что я все время нервничаю.

– Хорошо, эту проблему мы уже начали решать. А если говорить о вашей семье? Вы чувствуете себя в ней комфортно?

– Да. Со старшим братом у меня отношения где-то на семь с половиной. Мы дружим.

– Замечательно. А почему только на семь с половиной?

– Потому что я все оцениваю ниже, чем следует? – предполагает Рома.

– Так. То есть вы сами замечаете, что склонны к обесцениванию. Давайте дальше.

– Дальше Лея… с ней все сложно. Давайте к ней потом перейдем. У меня еще есть сестра чуть помладше, ее зовут Шура. У нас с ней ну так себе отношения. Где-то на пять. Не особо она мне близка.

– Ясно, – психотерапевт отмечает на снежинке пять. – А что все-таки с другой сестрой? С Леей?

Рома задумывается.

– Не знаю, я ее так плохо понимаю. Я бы хотел оценить ее на… не знаю.

– Не ее, а ваши отношения.

Рома медлит с ответом.

– Девять.

– Девять? – повторяет психотерапевт. – Вот видите, а вы говорите, никакой радости.

Психотерапевт отмечает «девять» на снежинке. Рома пораженно смотрит на его рисунок.

Сцена 40

Даня и Никто возвращаются к метро. Никто поет стихи Мандельштама: «Крупный град по стеклам двинь, грянь и двинь, а в Москве ты, чернобровая, выше голову закинь».

Они останавливаются у входа на станцию. Даня хочет почесать свою голову, но, глядя на девушку, удерживается.

– У тебя классные волосы, – говорит Никто, трогая Данины кудри.

– Спасибо, – Даня несколько отстраняется от ее руки.

Никто снимает со своих зеленых волос резинку.

– У тебя тоже классные волосы, – говорит Даня.

– Зачем ты это сказал? – улыбается Никто.

– Нужно было как-то ответить на комплимент.

– Не нужно. Ты не хочешь завтра встретиться вон у того знака и обсудить творчество Симеона Полоцкого?

– Можно.

Даня вынимает из рюкзака пакет и протягивает Никто.

– Обмен? – говорит Даня.

Никто заглядывает в пакет. Внутри аккуратно сложенный шарф в виде гусеницы. Никто вытаскивает шарф, рассматривает его, повязывает себе. На ее щеках появляется румянец.

– Мне все равно новый связали, – говорит Даня.

Никто поднимается на цыпочках и обнимает Даню.

Даня обнимает ее в ответ и вдруг целует в губы.

Никто удивленно смотрит на него, слегка улыбается и не прощаясь убегает в метро.

Сцена 41

Рома причесывается около зеркала, мажет подмышки дезодорантом, надевает чистую одежду. Выходит в коридор, чтобы встретить маму и сестер.

Раздается звонок в дверь, Рома открывает. Уставшая Лея входит в квартиру, обнимает Рому. Тот едва заметно нюхает ее волосы.

За Леей неуклюже заходит Шура. Ногу она подволакивает, но вид у нее довольный.

Из детской слышатся голоса:

– Мама пришла. Пап, прячемся!

– Мама будет чуть позже, – говорит Лея. – Она по дороге зашла в «Продукты».

Шура сжимает Роме руку, Рома вырывается, Шура хохочет. Рома высвобождает руку не без некоторых усилий.

– Ты помпу не задень, – говорит Шура, поправляя висящую на поясе помпу.

– Вообще-то, я тебя не трогал, – нервно отвечает Рома.