Пловец Снов - Лев А. Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По чьему-то совету он начал носить булавку в трусах. Дескать, в случае чего нужно уколоть окаменевшую мышцу, и тогда сразу «отпустит». Но начнём с того, что отцепить её, а потом всадить в икру или в бедро, находясь в воде, не так уж и просто. А уж от судорог в спине она точно не поможет. Во-вторых, одна хорошая медсестра объяснила Горенову: булавка вообще редко оказывает эффект. В-третьих, у него был товарищ, дважды ударенный молнией, но не было ни одного знакомого, у кого хоть раз свело бы мышцы в воде.
То, что уплывать нужно обязательно далеко, Георгий понял сразу. Самое главное – не запаниковать. Опять-таки, как в жизни. Когда ты один, такой маленький, мокрый, в жалких плавках, далеко от берега, в каждом тёмном пятне легко увидеть чудовище, ощутить фантомные прикосновения, потерять надежду от усталости, но нужно лишь повторять ритмичные и спокойные движения. Правой, левой, правой, левой… Вдох, выдох, вдох, выдох… Ноги работают синхронно или независимо, но тоже – левой, правой, левой, правой… Собственно, всё, что нужно для продолжения бытия – повторяющиеся методичные движения. Однообразно, даже скучно, но иначе не выжить.
Кто-то рассказал Горенову, что причина гибели большинства пловцов – не что иное, как сердечный приступ. Наверное, он прочитал об этом в какой-то газете. Снова всё как в жизни. Человек отплыл от берега, и вдруг – закололо. Следом подоспела паника, и привет. На берегу таблеточку бы положил под язык или по крайней мере лёг бы на спину, расправил грудную клетку. А что делать, когда за спиной – километры воды, а впереди – ещё больше?..
Размышления об утопленниках пришлось прервать, поскольку Георгий наконец добрался до книжного магазина, где уже должна была начаться презентация его нового детектива.
3
В сумраке зала собралось довольно много людей, Георгий не ожидал. «Ого!» – воскликнул то ли он, то ли вновь кто-то, стоящий за плечом.
– Гошенька, Гошенька, наконец-то! Полчаса, так же нельзя, мы уже говорили с тобой об этом… – засуетилась вокруг него главный редактор издательства, которая пришла, чтобы провести встречу с автором.
– Людочка, прости, попал на аварию, засмотрелся, – Горенов развёл руками, как большой ребёнок. – Ты себе не представляешь…
– Тс-с-с! – остановила она его. – Вот выйдешь и всё это им расскажешь. Что уже начал собирать материал для нового романа. Люди любят трудолюбивых. Женщины любят. У нас опять – полный курятник. Причешись. Кстати, – она нежно взяла его за грудки и спросила шёпотом: – Как там с продолжением? Прошу тебя, не тяни. Мы хорошо подготовили рынок, не делай паузы…
Лицо Георгия переменилось. Оно стало не детским, а скорее старческим, измождённым. За следующий детектив он пока не брался вообще. До того ли ему сейчас? Планы были другими. Горенов лелеял надежду, что больше такие книги писать не придётся. Надо было поговорить с ней об этом, но как? Когда? Пожалуй, не сегодня…
– Гошенька, я тебя прошу, не подведи нас… Ты же понимаешь, нам нужна серия… Твоя серия.
Людмила Макаровна Орлова существовала как бы во множественном числе, потому что была не только человеком, но и издательством. «Великой и ужасной» её величали многие. Людочкой же могли называть лишь избранные, в числе которых Горенов был самым молодым автором. Остальные бы не посмели.
Частенько её фамильярно именовали Люмой, но, разумеется, исключительно за глаза. На деле Орлова не была ни великой, ни ужасной. Просто люди склонны к повторению клише и цитат, состоящих не более чем из трёх-четырёх слов. А главное, все любят сказку про Гудвина.
Выпускаемые ею книги – бульварные романы и детективное чтиво – исключали величие. А ужасная?.. Скажем так, она бывала сердита, сурова, несправедлива, легко повышала голос, иногда позволяя себе унижать людей, но это можно попытаться понять. Высокий профессионализм Орловой заставлял её всем сердцем болеть за своё дело, как бы она сама к нему не относилась. Люма работала вовсе не ради денег… Это было что-то вроде монашеского пострига с отпечатком средневековой трагической обречённости. Она оставалась верна своему «обету», хоть и разочаровалась в нём давно и бесповоротно. Людмила Макаровна являла печальный, но достойный пример человеческой преданности тому, что когда-то про себя, не вслух, называла высокопарными словами «предназначение», «миссия». Правда, тогда она выпускала совсем другие книги.
Нынче её авторов можно было подразделились на три базовых лагеря. Первый – это графоманы. Разумеется, Орлова принимала только тех, кто мог внятно излагать в интересующих её жанрах. Однако при наличии определённого навыка такие писатели представляли собой наиболее предпочтительный для неё вариант. Больших художественных высот они не покоряли, но в том и не было нужды. Значение имело другое: эти люди сочиняли безудержно, поскольку иначе не могли. Издательству же, как правило, серия книг со сквозными персонажами существенно интереснее, чем отдельная история. Вдобавок подобным авторам можно было почти ничего не платить.
Вторая группа – это по-настоящему талантливые писатели, острой нуждой подталкиваемые к созданию книг, которыми они, сложись жизнь иначе, растапливали бы печь своего имения. Но на дворе был не XIX век, а суровый XXI-й, и в эту эпоху им буквально нечего было есть… С людьми, находящимися на грани, работать заметно труднее, но сюжеты они предлагали лучше, интереснее. Дружбы она категорически не допускала, предпочитая, напротив, создавать непреодолимую дистанцию, исключающую теплоту отношений и какое-либо давление с их стороны. А третий лагерь – это Горенов. Он был единственным исключением, автором, по которому она скучала, встреч с которым ждала и специально готовилась к ним, посещая салоны красоты.
В любом случае никакая не «великая и ужасная». Более того, узнай она о том, что за глаза её называют Люмой, ей было бы скорее приятно. Предметом подлинной гордости Орловой являлась не работа, а действительно примечательная, в особенности для её возраста, талия. «Как у Гурченко», – думала она всякий раз, вертясь возле зеркала, словно ей нет и восемнадцати. Не сорок восемь сантиметров, но тем не менее…
Упомянутое прозвище было прекрасно уже тем, что вполне могло сойти не за Людмилу Макаровну, а за Людмилу Марковну. Если бы она услышала его, ей бы показалось, будто кто-то кроме неё повторяет эту мантру:
