Город мертвой мечты. Иллюстрированный роман в трех частях - Антон Скобелев

– Вон отсюда! – скрежещет Кокс, кажется, даже не замешкавшийся от сцены Хиросимы в отдельно взятых точках пространства.

Я рвусь с клиентом под мышкой наружу и, лишь обогнав наставника, понимаю – тот еле держится на ногах. Чуть медлю, выйдя в холл, чтоб обернуться и глянуть, не нужно ли ему помочь, и снова – всего за миг до «поздно» – рев-визг:

– Влево!

Качусь вдоль стены еще до того, как слово закончено, и полсотни пуль взрывают стену, обои, книжные полки, картины, канделябры и прочую муйню за моей спиной.

Пока стрелковая команда прячется по углам и перезаряжает, мы вышибаем с налета ближайшую дверь (кажется, в обеденный зал), юркаем в нее. Есть возможность рассмотреть спину наставника, в очередной раз спасшего мою шкуру. Знаю одно: окажись я даже в бинтах на его месте – был бы уже мертв. Изорван сам его Дух. Поэтому тело не может зажить быстро, как мое после пуль охраны. Подобно моей распущенной на лоскуты руке и распоротому (пусть неглубоко – лишь до мышц) пузу, Кокс измочален весь. Выбегаем из зала в огромную кухню. Он тормозит на пару секунд у двери и, заслышав топот стрелков, отвечает на него стуком двух осколочных гранат по лакированному паркетному полу. Уши закладывает – даже криков раненых не слышно.

Дед после своей пиротехники вперемежку с североканадским горловым пением выпал в осадок и в себя пока не приходит. С шипением перекладываю его на плечо пережеванной лапы, и мы двигаем на выход.

IV

Интермедия – Coque Negro

Место: мозг?.. память?.. кровь Дела. В общем, где-то в Северной Америке.

Время: от 30 лет назад до сегодняшнего дня и всегда.

Звук: сердца стук. Один.

Коксов возраст неопределим. Ему за пятьдесят – всё, что было известно. Лет в шестнадцать он прошел Жгущую Чуму, став одним из Народа. В Денвере, среди «друзей» в крысиной общине, ходили слухи и байки о невероятно упрямом и не соблюдающем Заветы и ушлом крысюке. Его не найти, за ним не проследить. Его Задание умрет, ни о чем не узнав. Но, если он хоть каплю заинтересован лично – читай, уязвлен, раздражен, недоволен, неспокоен… О, тут уже не до соблюдения Заветов, и не до скрытности, и не до хитростей! Даже самое легкое недовольство в любой момент могло стать последней каплей, ломающей «плотину Гувера» его самообладания. И тогда он в необузданном, незамутненном гневе… Хотя иногда даже без гнева, размеренно и спокойно, но неостановимо и неизбежно уничтожал всё на пути к цели.

Говорят, однажды, на старости лет, Кокс (так коротко звали того странного крыса) взял себе ученика. И появился с ним на Безумной Сходке – это что-то среднее между пийотной шаманской вечеринкой и кислотным ночным клубом. У детей Матери Крысы, в отличие от детей Папы Волка, такие сходки проходят с участием огромного количества приглашенных – юродивых, анархистов, магов-ренегатов, панков, волков или падших волков – да, в общем-то, любых безумных личностей-сущностей, ибо сила Детей Крысы не просто в чистоте, а в чистоте безумия (или в безумии чистоты?), и нет им дела до частностей и различий… И вот, на Сходке решил ученик Кокса порасспрашивать о своем учителе и об отношении к нему. Наслушался всякого и набросился на наставника с допросами-вопросами:

– Почему ты, став Старейшиной, не стал Королем какого-нибудь Города?

– Почему ты двадцать лет не брал ни единого ученика и вдруг взял?

– Ты учишь меня скрытности и Заветам, коварству, ударам в спину и неожиданным ходам, а сам часто всегда делаешь всё наоборот – по прямой?

– Кокс, почему ты вообще так не похож на других Ножей?

– Почему ты стал героем стольких историй о кровавых уличных поножовщинах и перестрелках, прямо вот посреди бела дня, да еще и «один против всех»?

– Как ты, действуя против своей же науки, до сих пор верен Первому и главному Завету – почему ты до сих пор выжил!?

– Разве ни разу не приходило тебе в голову, что, если ты всё делаешь не так – в лоб, грубо, неуклюже, открыто и всё-таки остаешься Старейшиной перед лицом Матери, то чего бы ты мог достичь, соблюдая…

Надо сказать, что наставники учат молодых дерзких оборотней-крыс: в том и преимущество старейшины и мастера – он никогда и никому не обязан давать объяснений своим поступкам. А бритый, белый, татуированный в стиле «неонацизм», накаченный пацан требовал именно объяснений у своего тощего, престарелого, заросшего, по-ямайски выглядящего наставника, и было это в дальнем от сцены, темном углу мош-пита во время выступления забойной такой панково-альтернативной команды. Мош-пит тот был на первом этаже давно обвалившегося внутрь себя здания заводика на окраине Денвера. Сценой служил крошечный козырек – остаток пола второго этажа.

Взвизгнула гитарная струна – и на месте тощего Кокса возник огромный угольный гибрид. Он без объяснений вжимал в угол меж толстых кирпичных стен крошечного серо-бурого гибрида, вырывал шматы мяса из пытающегося защититься двухметрового собрата, рубил подставленные лапы зубами, кромсал когтями, рассекал плечи и грудь с пугающей простотой. И дураку было ясно: еще миг, и короткая жизнь ничтожного крысёныша по кличке Дело оборвется. Но его наставник остановился так же внезапно, как и начал воспитательное мероприятие. Гнев в его глазах рыкнул, облизав кровь собрата с клыков. Лысая полуголая фигура бессильно сползла на пол, оставляя на стене густой красный след, возвращая естественный цвет запыленным кирпичам. Кокс поднял своего горе-ученика за шкирку и зашвырнул в самую гущу разогревшейся слэмящейся публики, кивнул выступавшей группе, получил пару таких же коротких кивков, и был таков.

На «сцене» вокалист поудобнее, будто меч, перехватил микрофон, чуть выдвинулся вперед. То, что случилось в головах несчастной публики после ухода Кокса, можно сравнить лишь с Горящей Чумой. Те, кто был там тогда, говорят: всё, о чем пел солист, всё, что они слышали, происходило с ними на самом деле – в тот самый миг. И было это стократ реальнее, чем все их прожитые до того мига жизни. Но не многие помнят, что же конкретно это было – каждому вбилось в голову что-то своё. Делу в раскроенный череп вбилось что-то вроде:

«На все предложения остепениться – только молчать и злиться! А лучше – кричать и кидаться, чтобы никогда не сдаться! Пропитанный злостью и никотином, я навсегда останусь teen’ом – всегда семнадцать, всегда война и вечный дождь с двух сторон окна! Нам никто не поверит, но каждый узнает, что финиш всегда будет за краем! А как еще встретиться с Раем? Только сгорая! Только сгорая!!!

Если твое сердце тащит тебя за собой… далеко…

Если твое сердце тащит тебя за собой… далеко… далеко…

ПАДАТЬ НЕ БОЛЬНО, ВСТАВАТЬ ЛЕГКО!

ПАДАТЬ НЕ БОЛЬНО, ВСТАВАТЬ ЛЕГКО!

ПАДАТЬ НЕ БОЛЬНО, ВСТАВАТЬ ЛЕГКО!!!»6

Не многие знали, что на сцене были оборотни-волки. Не многие знали и то, что двадцать лет назад Коксу по случаю посвящения в Воины Король впервые выдал на поруки и воспитание четверку молодняка. Они были где-то в Канаде, и там сама Мать Крыса пришла к Видящему стаи Черного. Она рассказала, что молодая стая волков неподалеку попала в засаду во время Ритуала Посвящения в Племя и что, если не успеть, щенки пополнят ряды Падших. Мать велела спасти их любой ценой и доставить в какой-то Город. Видящий думал, что сошел с ума – Мать приказала идти против Завета Выживания? И ради кого? Ради извечных врагов? Ради Волков? Но Кокс принял решение и они взялись за дело.

Один Кокс пережил бой за спасение волчат. Он и привел их к ближайшей Священной земле Волков, чудом унеся ноги незамеченным и взяв со спасенных слово молчать. Слово они сдержали. Что странно. Для Волков.

Изорванный Коксом и избитый слэмерами, Дело лежал в луже собственной крови на крошеве кирпича, и Мать Крыса дала ему это знание через его кровь. Сила Крыс – в стае. А стая для Крысы – всё Её Племя. И что знает или знал один – то узнать может каждый. «Мы едины. Вместе мы – сама Мать Крыса. А Она и другие Великие – сама Жизнь». Так говорят старики, наставляя Видящих. Как хочешь, так и понимай.

V

Место: дом 21 по улице Эдисона, квартал Изобразительных Искусств, город Гринвуд – что в штате Вайоминг, близ границы со штатом Монтана, у подножья хребта Бигхорн, на реке Рэймон – притоке реки Тонг, США.

Время: между восходами.

Звук: хриплое дыхание, топот, чавканье открытых ран на бегу.

Выход из кухни в сад был в двух шагах. Кокс бежал, не обращая внимания на кусок собственной кишки, путавшийся под ногами, на пенящееся красным с каждым вдохом легкое, торчащее из пятидюймовой дыры в груди. Но именно он, всего одним глазом на размозженном, освежеванном черепе, первым заметил, как…