Магия успеха - Мария Семенова

— Здорово, коллега. — Прищурившись в ответ, Тормоз плотно, чтобы не вломился Рысик, прикрыл за собою дверь и, встав на кресло, заглянул на верхотуру шкафа. Его взору предстали залежи оружия: ударно-дробящего действия — нунтяку, тон-фа, всевозможные дубинки и палицы, а также кое-что режуще-колющее — самурайский меч катана, вернее, его современная копия, выполненная один к одному. Прохоров выбрал на сегодня дзе, обыкновенную метровую палку, и, устроившись в центре комнаты, принялся с увлечением размахивать ею, только загудел рассекаемый воздух. Главное здесь в контроле над средней линией врага и максимальной эффективности движений — никаких «пустых» замахов плюс работа по точкам. Секущие удары по ногам, рубящие по рукам, тычковые в корпус… Примерно такой же палкой отец-основатель школы Синдо-Мусорю Мусо Гоннэскэ и выиграл однажды поединок у величайшего фехтовальщика семнадцатого века Миямото Мусаси. А это было непросто. Мусаси за свою жизнь убил более шестидесяти человек в официальных поединках, не считая войн и малозначимых инцидентов, причем умер своей смертью в почтенном возрасте. Рассказывают, что однажды во время странствий он забрел в глухой провинции на постоялый двор. Заказал обед и в ожидании его уселся в угол, положив рядом с собой меч. Вскоре в двери ввалилась шумная компания молодцов, совершенно не похожих на обычных путников. Все они были сплошь увешаны оружием и сильно смахивали на разбойников с большой дороги. Приметив посетителя, одиноко сидящего в углу, а главное, его великолепный, стоивший целое состояние меч, бродяги сгрудились и принялись шептаться. В ответ Миямото взял палочки для еды и, поймав четырьмя неуловимыми движениями четырех жужжавших в воздухе мух, аккуратно уложил их на столе. При этом он посмотрел в сторону бродяг и легкая усмешка пробежала по его лицу. Те принялись униженно кланяться и быстро исчезли… И вот такого мастера Мусо Гоннэскэ и победил обыкновенной палкой. Правда, после озарения, и дзе у него была вырезана из священного бука, а вот Тормоз к медитации относился скептически и дубинку сделал себе из упертой со стройки лопаты…

Наконец «крутить восьмерки» надоело, и, забросив палку на шкаф, Серега глянул на часы — самое время пик, ехать работать смерти подобно. «На фиг». Он вытер вспотевшее лицо и, поставив будильник на одиннадцать, завалился спать. Рысик, специалист по открыванию дверей, дверок и шкафчиков, нагло вломился в комнату и, устроившись у Тормоза в ногах, счастливо заурчал. Снилась ему помойка…

— Отдохнуть не желаете? — Голосовавшая лялька игриво улыбнулась, но Серега веселья не поддержал:

— На кладбище, родная, отдыхать будем. — Хлопнул дверью, притопил педаль газа и покатил по Московскому к «Пулковской» — может, там повезет, хотя вряд ли. Видно, день такой непрушный. Вернее, ночь.

И в самом деле, время уже за полночь, а положительное прохоровское сальдо всего полтора доллара. И десяти литров бензина не купить. А причина одна — конкуренция, клиента на всех желающих не хватает.

«Тьфу ты, зараза. — Перед самым Серегиным носом какой-то паразит на „опеле“ подобрал сладкую парочку — прилично одетого мужика со спутницей, и, выругавшись. Тормоз принялся забирать правее, чтобы уйти на Ленинский. — Все, на фиг, домой, нет сегодня удачи». Но неисповедимы пути Господни. Едва Серега повернул направо, как маячивший у бордюра гражданин сделал шаг вперед и, проголосовав, попросился на Петроградскую, не дороже, правда, чем за полтинник. Чем-то он неуловимо был похож на крысу, причем на поддатую крысу, и Тормозу не понравился сразу, да ведь на безрыбье и сам раком встанешь… Одним словом, поехали. Предчувствие Серегу не обмануло. Всю дорогу попутчик молчал, а когда остановились на Большой Пушкарской, вместо обещанного полтинника вытащил красную книжицу:

— Милиция! Почему практикуете нелицензированную деятельность?

— Ну-ка, ну-ка, покажи. — Подобных вариантов Прохоров уже наелся досыта. Ловко выхватив ксиву из холодных пальцев, он тут же взял ее хозяина «на стальной зажим». — Я, блин, сам из контрразведки. Майор Кровососов, не слыхал? Рыпнешься, сломаю шею. — И, раскрыв документ, удивился. — Товарищ сержант водитель Скобкин! Где же твоя шоферская солидарность? Продинамить меня хотел, падла? А я в боях за родину контужен трижды, знаешь, что могу с тобой сделать? — Серега грозно покосился на свою подмышку, откуда выглядывал ментовский череп, и перешел на шепот: — Может, прострелить тебе ноги и в Неву, с Литейного, а?

«Стальной зажим» — это серьезно. Дышать сразу становится нечем, в глазах

темнеет, в общем, белый свет становится не мил.

— Не надо с моста, — захрипел сержант Скобкин, — пожалуйста, не надо. — Особым присутствием духа он явно не отличался, и в машине запахло сортиром. — Мы… Мы друга хоронили, погиб на боевом посту, вот деньги и кончились. А завтра на службу рано, жена ждет, трое детей, один приемный, из Чернобыля. Без щитовидной железы…

— А ты, клоун, без мозгов. — Такого вранья Тормоз не слышал давно. Открыв пассажирскую дверь, он, придав ускорение, выпустил попутчика на волю. — Пошел.

Следом полетела ментовская ксива, а когда Серега уже тронулся с места, раздались страшные проклятия, посылаемые сержантом Скобкиным на его голову:

— Да я тебя, да ты у меня…

Да насрать! Машина оформлена на батю, а много ли возьмешь с безногого героя-афганца? И все же в целом ситуация была печальной: полвторого ночи, работа в минус, мосты того и гляди разведут. Эх, жизнь-жистянка…

Мимо пролетали роскошные, с блатными номерами, иномарки, почем зря слепили проблесковыми огнями ментовозы, раздолбанные, а туда же. Тормоз усмехнулся — это у нас, у русских, в крови, все напоказ, крутизной наружу. Еще с тех времен, когда, запрягая «птицу-тройку», на дугу рядом с колокольцами малинового звона вешали лисьи хвосты — чтоб люди завидовали и уважали. А ежли кто держался скромно да молчком али разговаривал человечно, так такого надобно к ногтю. Раз на рожон не прет, значит, рылом не вышел, кишка тонка!

Благополучно перебравшись на родной берег, Серега ушел с набережной, вывернул задворками на проспект Стачек и, наверное, скоро был бы дома, если бы не гражданин с бутылкой «Балтики» в руке.

— Друг, поедем в центр. — Удобно развалившись в кресле, любитель пива с ходу зашуршал сторублевками. — Куда-нибудь подальше отсюда.

Он был в зеленом адидасовском костюме и дорогих кроссовках, однако на спортсмена не похож — обрюзгший, с заметной жировой прослойкой.

— Ну поехали. — Начало казалось многообещающим, но Прохоров прекрасно знал — халявный сыр бывает только в мышеловке, и внутренне насторожился. Уж больно сладкий пассажир смахивал на подсадную утку, то бишь гуся. Завезет такой запросто в какой-нибудь укромный уголок, прямо в руки крепким ребятам с монтировками. Уж те не постесняются, спросят — что ж ты, падла, «бомбишь» на нашей земле, а в оркестр не засылаешь? Вешаем на тебя столько-то…

Однако на этот раз Бог миловал, и Прохоров проявлял бдительность напрасно. Вел себя пассажир естественно, дважды выходил по нужде и, пока ехали до Невы, много чего рассказал про свою жизнь. Звали его Юрой, и служил он когда-то на Черном море капитан-лейтенантом. Не простым капитан-лейтенантом, а командиром группы морских диверсантов из секретного подразделения «Барракуда». Магнитные мины, подводный автомат АПС и двенадцатисантиметровые стреловидные пули, способные легко пробить на глубине обшивку небольшой субмарины. Когда начали кроить Черноморский флот, Юра оказался на украинской стороне, однако второй раз присягать отказался и был разжалован в матросы. Лучше бы уж расстреляли! И он ударился в бега, в конце концов добежав до Сербии, где и навоевался всласть, в основном стоя с гранатометом на большой дороге. Проезд — двести долларов с фуры, не дороже, чем у других. Заработав денег, Юра перебрался с дунайских берегов на невские и, поосмотревшись, пригласил бывших сослуживцев из «Барракуды». Не в гости, конечно, пригласил заняться привычным делом — решать наболевшие вопросы. Команда подобралась просто супер — это вам не отмороженные недоумки, безграмотные, нестойкие психически, не готовые ни на что по-настоящему серьезное. Собрались мастера убойного дела, причем нищие, голодные, которым терять нечего, и дело завертелось. Вертелось оно себе, вертелось, а потом Юра встретил девушку своей мечты, остепенился, из дела вышел. Женился, завел ребенка и начал благочинно воровать бюджетные финансы, благо ходы имелись. И все было бы хорошо, если бы не оказалась молодая жена стервой, сучкой и просто распоследней шкурой.

— Может, прибить мне ее? — Закурив, Юра вздохнул и тоскливо посмотрел на Серегу. — Сегодня домой пришел поддатый, ну так, слегка. С налоговой решали вопрос, сам знаешь, с ними разве что-нибудь всухую решишь? Так ведь такой скандал закатила, падла, — сама уйти грозилась и Светку забрать. Припомнила, крыса, что ко дню рождения подарил ей не «семьсот сороковую», а «десятку». А как ее, дуру, можно посадить на «бээмвуху»? Пусть уж лучше бьет тольяттинское уебище, один хрен, права куплены. Про половую жизнь свою несчастную орала… Ну, не стерпел, дал ей в нюх и ушел, очухается — поумнеет.