Забытый сон - Чингиз Абдуллаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И вам, — ответил тот, довольный оставленными чаевыми.
Когда машина отъехала, Дронго подошел к дому и нашел нужный подъезд. Дверь оказалась с кодом. Он оглянулся по сторонам. Как попасть в этот дом? Рядом никого. Нужно подождать кого-нибудь из соседей безо всякой уверенности, что здесь появится какой-нибудь прохожий в такое время суток. Черт возьми, как все это обидно! Часы показывали половину девятого. Он достал телефон и набрал номер Яковлевых. Никто по-прежнему не отвечал. Но если он правильно помнит, то они жили на первом этаже с правой стороны. И там сейчас горел свет в окнах, выходящих на балкон. Может, попытаться пройти по газону и бросить какой-нибудь камешек на их балкон? А если они не услышат? И вообще, где гарантия, что они по-прежнему живут в этом доме? Ведь прошло столько лет… Пиесис говорил, что Яковлева еще жива. Неужели жива? Она ведь тяжело болела в конце восьмидесятых.
Влезать на балкон, конечно, нельзя. Его просто не поймут и в лучшем случае сдадут в полицию. Он услышал чьи-то шаги и обернулся. К нему подходил молодой человек лет восемнадцати с пакетом в руках. Очевидно, парень ходил в магазин. Было видно, что он несет хлеб, кефир, какие-то продукты. Незнакомец подошел к дверям подъезда, собираясь набрать код.
— Извините, — шагнул к нему Дронго, — вы не знаете, здесь живут Яковлевы?
— Какие Яковлевы? — насторожился молодой человек.
— Они жили на первом этаже с правой стороны, — показал Дронго.
— Это наша квартира, — ответил молодой человек, вглядываясь в гостя, — а кто вы такой?
— Здесь живет Сюзанна Силивесторовна? — уточнил Дронго.
— Вы из Баку? — вдруг спросил молодой человек. — Я, кажется, вас узнаю. Но мне было тогда четыре года. Я Юрис, ее внук. Вы меня помните?
— Помню, — кивнул Дронго. — А ваша бабушка еще жива? — Он не надеялся услышать положительный ответ.
— Она очень болеет, — ответил Юрис. — Она болеет уже много лет.
— Она в больнице?
— Нет. Сейчас дома.
В такую удачу невозможно было поверить. Юрис открыл дверь, и они вошли в большой светлый подъезд. Поднялись по лестнице и свернули направо. Юрис позвонил, дверь открыла молодая женщина, очевидно, его старшая сестра.
— Это из Баку, — сказал Юрис, называя Дронго по фамилии. Молодая женщина улыбнулась и приветливо кивнула.
— Заходите, пожалуйста. Как вы нас нашли? — Она говорила с заметным латышским акцентом.
— Мне помог Юрис, — улыбнулся Дронго, снимая куртку. Он сильно волновался. В девяносто пятом Дронго пролетал через Ригу и уже тогда был уверен, что подруги его матери нет в живых. Досадуя на себя, что не успел взять цветы или конфеты, он вошел в большую гостиную с балконом. На диване лежала Сюзанна Силивесторовна. Рядом стоял стул с лекарствами, водой, лежали коробочки с таблетками, в общем, обычный набор тяжелобольного и пожилого человека. Но глаза! У нее были прежние глаза — умные, наблюдательные, внимательные, добрые, энергичные. Увидев Дронго, она всплеснула руками.
— Не может быть! — и даже попыталась приподняться на локте. — Вы приехали к нам в Ригу? Как давно я вас не видела!
Дронго подошел и обнял пожилую женщину. Было такое впечатление, словно он увидел мертвеца, неожиданно появившегося из прошлого. Он уселся на стул рядом с диваном, и они начали вспоминать ушедшее время, словно хотели перенестись в прошлое. Было заметно, с каким трудом произносит слова эта пожилая женщина. Он грустно смотрел на нее и думал о ее невероятной судьбе, вобравшей в себя всю историю Латвии в двадцатом веке.
Она родилась еще в царской России, когда империя начала разваливаться, а на ее обломках создаваться независимое латышское государство. В конце Первой мировой войны власть в Латвии несколько раз переходила из рук в руки. Затем здесь установилась республика во главе с Ульманисом, которая продержалась два десятка лет. За это время маленькая девочка в сельской местности выросла. Чтобы помочь семье, она пасла коров у богатого помещика и благодаря местному учителю выучилась читать и писать. А затем вступила в комсомол, который был запрещен в Латвии. В тридцатые годы коммунистов и комсомольцев преследовали и сажали в тюрьму. Ее дважды арестовывали и отпускали на свободу, учитывая ее юный возраст. А затем вместе с друзьями она приветствовала вступление Советской армии в Латвию. Некоторые уже тогда считали этот шаг большого соседа оккупацией маленькой страны. А некоторые искренне верили, что это шаг к светлому будущему. Но светлого будущего не получилось. Уже через год в страну вторглись немецкие войска.
Среди латышей были и те, кто приветствовал фашистов, полагая, что они несут свободу от большевизма, и те, кто боролся против фашизма, сделав свой однозначный выбор. Были и такие, которые не могли выбрать ни одну из сторон, полагая, что идеальный выбор — это независимая Латвия в послевоенных условиях. Эти латыши уходили в леса и боролись против обеих армий. Но силы были слишком неравны. К середине пятидесятых в республике были истреблены последние вооруженные отряды.
Сюзанна Яковлева, латышка по происхождению, воевала на стороне Советской армии. В сороковые годы она бесстрашно ездила по сельским районам и дважды чудом избежала смерти, а однажды ее даже схватили. На вопрос командира «лесных братьев», кто она такая, Яковлева честно ответила, что является секретарем райкома комсомола. Ей повезло, лесные люди решили, что она является техническим секретарем. И ее не убили. Потом была напряженная работа, когда она честно трудилась во имя своей страны, пытаясь приносить максимальную пользу своему народу. А потом началась «перестройка». Одиннадцатого ноября восемьдесят восьмого года на башне Святого Духа Рижского замка был поднят латышский флаг. Двадцать третьего августа восемьдесят девятого года тысячи людей взялись за руки, образовав единую цепь балтийских государств. Стремление людей к свободе нельзя было остановить. Всем казалось, что обретение независимости сразу сделает людей лучше, свободнее, чище. Это была новая революция. Четвертого мая девяностого года Латвия провозгласила свою независимость. Тысячи русских, украинцев, белорусов, почти все латыши поддерживали это стремление к свободе. Но последующие события оказались гораздо более прозаичными.
Новая власть принялась переписывать историю последних пятидесяти лет. Все выставлялось в искаженном виде. Почти половина населения не получила элементарных прав, им было отказано в гражданстве. Многие ветераны правоохранительных служб были изгнаны с работы, привлечены к уголовной ответственности за свою безупречную службу. Дронго думал о том, как история совершила полный оборот в судьбе этой женщины. Родившаяся и выросшая в ином мире, она приняла новый мир с радостью и революционным энтузиазмом. А он оказался во многом пародией на тот светлый мир, о котором они мечтали. Сталинский социализм был страшен, брежневский — пародиен. Идеалы оказались развенчанными, и вся судьба казалась одной большой ошибкой. И в конце жизни снова вернулся тот самый иной мир, как забытый страшный кошмар из детства.
Слушая свою собеседницу и отвечая на ее вопросы, Дронго подсознательно искал ответа на самый важный для себя вопрос. Самый главный вопрос — не сожалеет ли она о своей судьбе? Он не решался его задать прямо, ему было неудобно, неловко. Но, глядя на нее, он пытался найти ответ на этот вопрос, чтобы помочь и самому себе. Правильно ли он жил? Может, вся его жизнь тоже одна сплошная ошибка? Может, ему не нужно было рисковать, недосыпать, ошибаться, мучиться, получать выстрелы в спину, терять друзей и любимых женщин?
— Я все время вам звонил, но у вас не отвечал телефон, — сказал Дронго.
— У нас отключен телефон за неуплату долгов, — сообщила внучка Яковлевой, незаметно вошедшая в комнату.
Он достал свой аппарат. И набрал номер телефона родителей. Ему ответил отец.
— Здравствуй, — сказал Дронго, — как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, хорошо. А у тебя как дела?
— Нормально. Я хотел поговорить с мамой.
— Ее нет дома. Она ушла принимать зачеты. — Дронго улыбнулся, услышав эту весть, матери шел девятый десяток лет, и она по-прежнему преподавала, не собираясь уходить на заслуженный отдых.
— Жаль. Ты знаешь, я в гостях у Сюзанны Силивесторовны, — сообщил Дронго, — может, ты с ней поговоришь?
— Конечно, — обрадовался отец, — я сообщу об этом матери.
Дронго передал трубку Яковлевой, увидев, как она обрадовалась. Разговор был коротким, всего лишь несколько общих фраз. Дронго забрал мобильник. Нужно было прощаться. Он поднялся.
— Извините, что я вас побеспокоил, — сказал он на прощание.
— Мне так приятно, что вы пришли, — она всегда называла его на «вы», — спасибо, что вы нас вспомнили. Вы знаете, все эти годы у нас была самая главная проблема, как сохранить эту квартиру и не продать ее. Моя дочь вышла замуж второй раз, и у нас появилось еще двое внуков. Но ее супруг умер в прошлом году. И осталось пятеро внуков. Двое со мной, а трое сейчас в гостях вместе с дочкой у матери ее мужа. Моя дочь работает в библиотеке. Хорошо, что она смогла найти себе эту работу.