Мины замедленного действия: размышления партизана-диверсанта - Илья Старинов

Помещения были излишне роскошными. Экс-королева и члены королевской семьи, оставшиеся в живых, сами полностью себя обслуживали.

В первые недели после освобождения Белграда в нем недоставало продовольствия, не хватало угля, электричества, транспорт фактически не работал. Правительство не имело возможности предпринять какие-либо эффективные меры.

Тито приходилось работать в очень сложной обстановке. Война на освобожденной территории и в тылу противника сочеталась с работой по становлению новой Югославии, а тут еще внутренние подводные течения — так называемые союзники, которые в начале помогали врагам новой Югославии, боровшимся против народа с оружием в руках, а потом стали помогать королю и его ставленникам захватить власть в стране.

Работал Тито и рано утром, и поздно ночью. Потому-то он, возможно, казался многим нелюдимым.

Последний раз я видел его в конце октября 1937 года, когда отбывал на Родину.

Весной 1939 года Испанская республика пала. Почти вся ее армия попала в плен, за исключением 14-го партизанского корпуса. Основная его часть вышла на территорию Франции, где и была интернирована. Небольшая часть уплыла в Алжир и попала в СССР. В их числе был и командир 14-го партизанского корпуса уже подполковник Доминго Унгрия. Он нашел меня. Но я уже ничем не мог ему помочь и командир знаменитого корпуса вместо того, чтобы совершенствовать свои знания, стал работать слесарем на Харьковском тракторном заводе. При первой встрече с Доминго в 1940 году я поинтересовался судьбой Ивана.

— Наверное, в лагерях во Франции, куда вышли почти все бригады нашего корпуса, — ответил бывший комкор.

— В одну из наших встреч с Тито я поинтересовался судьбой советника и инструктора диверсионной бригады 14 парти-занского корпуса республиканской армии Испании, бывшего моего переводчика Ивана Хариша.

На лице маршала засияла радостная улыбка:

— Он прославился своими диверсиями. Его даже прозвали Ильей Громовником за количество подорванных вражеских поездов и мостов.

— Этот неугомонный крепыш, — заметил я, — пустил под откос не один десяток вражеских поездов в Испании, и я не знаю ни одного случая, чтобы, пойдя на задание, он его не выполнил. Хотелось бы с ним встретиться.

— Это очень просто. У нас есть аэродром. Слетайте туда. А пока обменяйтесь с ним радиограммами.

Иван Хариш командовал специальным диверсионным соединением и по существу выполнял обязанности заместителя Главкома по диверсиям. Я связался с ним по радио.

Вообще получилась странная вещь: выехал я с генералом Корнеевым с целью поработать в тылу врага, но меня оставили исполнять обязанности начальника штаба. Только однажды я смог вырваться в тыл противника на встречу, но Хариш не смог прибыть на аэродром.

Еще во Вршаце, мне доложили, что задержаны несколько человек, называвших себя украинскими партизанами. Их обезоружили, когда они самовольно заняли особняк и передавали шифрованные радиограммы. Командир группы — Тищенко просил устроить встречу с Т. А. Строкачом.

Мне нужно было проверить действительно ли это партизаны. Войдя в помещение, где их содержали, я увидел хорошо откормленных, упитанных людей. Мысль о том, что они терпели лишения, не могла придти в голову, поэтому сомнения военных мне были понятны. Тем не менее, среди них были люди, которых я хорошо знал.

Оказалось, что группу забросили в Венгрию. Пять русских должны были соединиться с двумя венграми. Однако, венгры на сбор не явились. Русские же не знали ни языка, ни местности, но имели трехлетний стаж партизанской борьбы. Семьсот километров прошли по тылам врага в форме красноармейцев.

Первый день отсиделись в лесочке. Никто их не искал, а местные не выдали. Ночью решили идти в Югославию. Они знали о наступлении Красной армии.

Забрали взрывчатые вещества и мины. Вышли к дороге, устроили засаду. Навстречу ехал грузовик. Его остановили. Раздели водителей, отобрали документы, связали их и отвели в сторону. До рассвета не велели водителям обозначаться. Машина была полна колбасы. На дороге их никто не искал — глубокий тыл. Доехали до железной дороги. Переезд никем не охранялся. Проехали немного и вернувшись к переезду заложили две мины замедленного действия, которые должны были взорваться через 3–4 дня. Поехали дальше. Начиналась гористая местность. Вытащили из машины все, что нужно, в том числе колбасу. Машину спустили под откос.

Переночевали опять в лесочке. Обошли стороной населенный пункт. Вышли на дорогу и опять стали ловить машину. Повезло и на этот раз. Захватили легковушку. Сюда не все поместилось. Пришлось ловить еще одну. Связав пассажиров и отобрав документы, двинулись на юг. Следующий железнодорожный переезд опять заминировали.

Погони за собой не замечали, хотя знали, что ищут. Выручали МЗД. Уж очень умные мины. Они взрывались тогда, когда группы уже и след простыл. Сутки-двое, а если надо, то и неделю по ним проходили поезда, а они все выжидали, а когда поезд летел под откос, группа находилась уже там, где никто и не думал искать.

На дорогах появилась охрана. Пришлось идти пешком по азимуту. Продукты кончились, а взрывчатки поубавилось.

Зашли в село к помещику. Сказали, что высадился красный десант. Потребовали десять овец. Выйдя из села, овец распустили, оставив одну.

Через месяц вышли, наконец, в Крайово, где действовала Красная армия. Здесь их и взяли.

Вопросам не было конца. Я поинтересовался:

— Скажите, когда вам приходилось труднее в тылу врага: в начале войны на своей территории или в 1944 году в Румынии?

— Конечно, самым трудным оказалось начало войны и потому, что противник был опытный и сильный, а мы не имели ни опыта, ни знаний. Многие гибли. Обидно вспоминать, как в начале войны партизанили в тылу: не знали методов и приемов, не имели техники.

В отрядах было много командиров, вышедших из окружения, но и они не умели действовать в тылу врага.

Самое важное, что везде находились люди, которые стремились помочь.

— Эх, если бы мы так были подготовлены в начале войны, как перед выброской в Венгрию, сказал Фалков, — то на своей территории могли бы уже в первые недели бить врага, минировать дороги и пускать под откос поезда и тогда много сил пришлось бы немцам отвлекать на охрану коммуникаций. Вот это было бы посильней второго фронта. Но в начале войны мы не имели нужных навыков и средств и гонялись за отдельными полицейскими, а за нами гонялись обученные каратели.

— Конечно, мы понимаем, что на своей территории не планировали воевать, — добавил Тищенко, — но, к несчастью пришлось. В начале войны среди партизан объявилось много специалистов, но не было командиров, которые бы знали партизанскую тактику, диверсионную технику, а именно они и были нужны. Впервые они у нас появились только через полтора года.

Позвонил телефон и разговор прервался.

На следующий день я получил радиограмму Строкача:

«Старинову. Приветствую. Сообщите, где вы и что делаете, как и в каких целях хотите использовать Тищенко, повторяю, Тищенко? Меня интересует южная Венгрия, повторяю, Венгрия. Прошу организовать набор Тищенко хороший отряд и направить в Венгрию — это будет замечательно и вашим вкладом в дело начатого нами партизанского движения остальных стран. Жму руку. Жду ответа.

К этому времени у меня были исключительно большие возможности забросить группу в Венгрию и на самолете, и через линию фронта, в которой были большие бреши.

Однако выполнить просьбу Строкача я не смог. Некоторые работники из хозяйства Берии проявили по отношению к этой группе особую «бдительность».

— Товарищ полковник, кто вам разрешил держать при нашей миссии этих диверсантов и кормить их без аттестата, — таинственно обратился ко мне некто Гавриков.

— Вы же знаете, что они выброшены в тыл противника Украинским штабом партизанского движения. Надо помочь им попасть по назначению. Вот радиограмма Строкача, — и я показал ее Гаврикову.

— А почему они сразу не пошли «по назначению» в Венгрию, а оказались в нашем тылу и как раз в месте дислокации нашей миссии?

— Ошибка и неудача десантирования, — ответил я.

— Мы не можем вблизи нашего штаба иметь радиопередатчик у неизвестных людей, — раздраженно сказал Гавриков.

— То есть как неизвестных! Я знаю лично всю группу, а некоторых из них даже обучал. Это же подтверждает и Строкач.

— Это нас не интересует. Я получил указание забрать радиостанцию, — прервал меня Гавриков.

У партизан вновь отобрали приемник, а без средств радиосвязи выбрасывать их было невозможно. Я обратился к более высокому начальству. Оно оказалось разумнее и разрешило оставить группу при штабе Советской военной миссии в Югославии. Эта боеспособная группа, численностью всего в 7 человек, фактически была единственной реальной силой, которой располагала миссия.