Торнатрас - Бьянка Питцорно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Странно, что блоха сегодня не в школе, – произнес он.
«Что еще за блоха?» – подумала Коломба.
Но прежде чем она успела спросить, снова выскочил Лео:
– Так ведь занятия еще не начались.
– Но школа все равно esta abierta[7], – спокойно отвечал чилиец. – Занятия еще не начались, но утром все дети, которые уже вернулись с каникулы, могут ходить в спортивный зала, плавать в бассейн или играть в теннис… Не сказал вам mi novia, vuestra tia?[8] Эта школа, в который вы ходить, очень шикарная. Школа для богатый.
– Ты же говорил, что наши жильцы бедные… – удивилась Коломба.
Теннисный корт и бассейн как-то не сочетались с облупленным фасадом дома тридцать пять и с этими развалюшными велосипедами.
Араселио рассмеялся.
– Понятно, что их делать не для дети ваших жильцов, а для другие жители виа Джиневра и квартал, которые моются в ванные джакузи. Но, понимай, дети в номер тридцать пять тоже имети право ходить в школа свой квартал. И можешь верить, Паломита, что они очень рад бассейн летом. Тем более эти pobrecitos[9] на каникулы не уехать. Сейчас они все в школа. Слышишь, какая тишина?
И в тот же миг из окна первого этажа раздался вопль, за которым последовал целый кошачий концерт: плакали сразу несколько младенцев.
– У tesoruccios[10] синьоры Циляк сегодня плохой umor[11], – спокойно объяснил Араселио.
– А сколько детей у этой синьоры? – спросила Коломба.
– Нисколько. Это не ее дети. Ваши жильцы оставлять им свои, когда идут trabajar, работать. Слышишь? Они слишком маленькие, чтобы ходить в бассейн, tesoruccios. А детский сад надо платить. Слишком дорогой для китайский малыш, для Аннина Эспозито и два другие angelitos neros[12], как говорит tu tia, mi novia.
– Дети, что вы делаете во дворе? А ты, Араселио? Поднимись, ты нам нужен, чтобы подвинуть шкаф, – закричала с балкона второго этажа тетя-невеста.
«Вот он, наш дом», – подумала я, глядя наверх, и почувствовала комок в горле.
Мы поднялись по лестнице. За дверью «тезоруччос» по-прежнему стоял вой. Если не считать этого, в доме было тихо. Немного пахло кухней – как будто карри с еще какими-то специями. Я не знала, хорошо это или не очень.
– Богатые люди не хотят знать, что кушать другие, – словно прочитав мои мысли, сказал Араселио. – На лестничный площадка de los riccos[13] никогда не пахнет кухня.
Глава вторая
В нашем доме на каждом этаже по четыре квартиры: две большие и две маленькие. У нас – большая. Другую большую квартиру на нашем этаже снимает доктор Мурджия с женой и сыном, которому уже восемнадцать. Две комнаты доктор использует под амбулаторию. (Я знаю об этом от тети Динуччи – она знакома с его медсестрой.) Когда мы приехали, был неприемный час, и дверь Мурджия была заперта, как и двери двух маленьких квартир.
Зато наша дверь была открыта нараспашку, и на пороге ссорились «девчонки» (в такие моменты кажется, что они друг друга ненавидят) – на этот раз из-за того, что пятна, оставленные на полу малярами, не до конца оттерлись.
На лестничной площадке, опершись на перила, стоял какой-то светловолосый очкарик, молодой, но уже слегка полысевший, и с удовольствием следил за их ссорой, да еще подзуживал, со смехом отыскивая на полу невидимые пятнышки.
«А это что еще за тип? Чего ему надо? С какой стати он вмешивается в наши дела? И почему «девчонки» не пошлют его куда подальше?» – подумала Коломба.
Она надеялась, что, увидев их с Араселио, он удалится или, по крайней мере, замолчит. Но, как только они появились на лестнице, тип замахал им рукой и воскликнул с сильным иностранным акцентом:
– Ну наконец-то! Добро пожаловать в наш дурдом. Мы зовем его «Наша Твердыня».
– А это Ланчелот Гривз, – сообщил Араселио, – секретарь синьора Петрарки. Мити, mi amor[14], – обратился он к невесте, – успокойся. Пол esta lindissimo, очень чистый.
– Рад знакомству, – сказал Ланчелот Гривз. – Блоха ждет вас в гостиной вместе с вашей мамой. Она так рвалась с вами познакомиться, что ни в какую не пожелала остаться в постели.
«Опять эта блоха? Но кто же это?» – с раздражением подумала Коломба.
Судя по размеру велосипеда, она могла быть ровесницей Лео. Но почему тогда, спрашивается, она должна лежать в постели почти в час дня? И что она вообще делает у них дома?
Коломба так разозлилась на сестер, что вошла в квартиру, даже не оглянувшись. На стене в прихожей уже висело зеркало, и в нем отразилось на миг ее недовольное лицо.
«А ведь это такой торжественный момент, – подумала Коломба. – Мне бы сейчас светиться от счастья».
Но эти двое умудрились все испортить.
Судя по звукам, доносившимся из глубины квартиры, мама уже включила телевизор. Коломба прошла по заставленному коробками коридору и шагнула в гостиную.
Синьора Эвелина сидела в новом кресле, поставив ноги на скамеечку, расслабленная и непринужденная, как будто и не было утомительного пути. Как будто она всегда сидела в этом удобнейшем кресле с пультом в руке и переключала каналы, проверяя качество изображения.
– Все берется: «Амика», «Телекуоре»… и «Телепоп»! И даже «Друзья Иисуса», – говорила она, когда Коломба вошла в комнату. – А это что за канал? Говорят по-французски.
– Это Antenne Deux. «Амика» оставляет им немного места. Но вечером, когда идут самые интересные передачи, их не посмотришь, – ответила девочка, сидевшая рядом с синьорой Эвелиной на ручке кресла.
Коломба подозрительно на нее покосилась.
«Вот, значит, чей это велосипед со звездочками. Вот она, блоха. Не блоха, а микроб какой-то», – подумала я.
Маленькая, худая, бледнющая, с темными глазками-бусинками и рыжими перьями волос, а на лице полно веснушек и каких-то непонятных красных пятнышек.
Если не считать этого англичанина Ланчелота, она стала первой из наших соседей. И если бы меня спросили сейчас о моем первом впечатлении, я бы не задумываясь сказала: «Ужасное».
Судите сами. Несмотря на жару (мы переехали в начале сентября), на голову она натянула темно-синий шерстяной берет, а вокруг шеи обмотала теплый шарф, хотя явно не собиралась выходить из дома, потому что была в пижаме и тапочках. Поверх пижамы на ней был надет серый мужской кардиган до колен. Рукава кардигана, даже закатанные, закрывали ей руки
